Кир Булычев
Вирусы не отстирываются
У профессора Минца своеобразное чувство юмора. В прошлом году оно спасло Землю от страшной опасности, хотя с таким же успехом могло ее погубить. Началось все невинно, на стадионе.
С недавнего времени Минц и его друг Корнелий Удалов зачастили на футбол. Начали болеть за команду «Речник», и сами посмеивались над своим увлечением, называя его старческой причудой.
Ксения походы не одобряла. Несмотря на свой солидный возраст, она продолжала ревновать Корнелия. К тому же рыбалка и грибная охота приносили дому прибыль, а стадион — разорение.
— Мы с тобой теперь на хозрасчете, — объяснила она свою позицию мужу. — Будем жить по замкнутому циклу. Что съел — возврати в хозяйство!
Удалов был поражен такой житейской хваткой Ксении и скромно предложил:
— Давай тогда туалет на дачу перевезем.
— Зачем? — не поняла Ксения.
— Ну не горшки же полные на автобусе возить! Если приспичило — едем на дачу…
Развить свою мысль он не успел, потому что ему пришлось, прихрамывая от радикулита, бежать прочь из дома, спасаясь от скалки. Впрочем, и это входило в интересы хитроумного Удалова. Он попросил политического убежища в квартире Льва Христофоровича, откуда они вместе пошли на стадион.
Именно там на профессора Минца, гениального изобретателя и без пяти минут лауреата Нобелевской премии, снизошло озарение.
Озарение было вызвано туманом, опустившимся на трибуны, и хлопьями, плывущими над полем, так что некоторые игроки появлялись по пояс из белой гущи, а от других были видны только одни ноги.
— Куда же бьет! — кричал рядом с ним Удалов. — Куда же он бьет, если ворот не видно?
— Так и вратарь его не видит, — ответил разумный Саша Грубин, сидевший рядом с Удаловым. — Они равны. Но на уровне анекдота.
И тут Минц воскликнул:
— Вот так и поступим! То-то будет смешно!
Закричал он громко, на стадионе так не высказываются. Туда приходят смотреть и кричать, а не выступать.
Но ругаться на Минца не стали, люди здесь свои, обычные, приходят на стадион и в солнце, и в непогоду. Мест на «Речнике» всего две тысячи, да и половины не заполняется. Нет в Великом Гусляре достаточного увлечения футболом. То ли дело в пятидесятые годы!
Люди оборачивались, видели, что это изгаляется лысый профессор с Пушкинской улицы. Ну и пусть себе изгаляется.
— Ты чего? — спросил Удалов.
— Нашел решение, — просто ответил Минц.
— Тогда отложи его в мозжечок, — посоветовал Удалов. — Футбол кончится, тогда и займешься наукой. Каждому овощу свое время.
Тут начал накрапывать сентябрьский дождик, зонтика у друзей не было, они растянули на троих плащ Грубина и смотрели из-под его козырька, как с правительственной трибуны. Слава богу, дождик прибил туман и стало видно, что происходит на поле и почему наши опять проигрывают.
После матча они вышли со стадиона и медленно побрели толпой к выходу из парка, потом, так и не опуская плаща, до Пушкинской, до дома № 16. Дождь разошелся и приходилось перепрыгивать через свежие лужи. В такой обстановке не особенно поговоришь, так что дотерпели до дома, где Минц позвал друзей побаловаться чайком.
Еще чай не закипел, как Удалов первым спросил:
— Признавайся, Лев Христофорович, что ты на этот раз приготовил человечеству в подарок?
— Нет, не в подарок, а в наказание! — ответил профессор и заразительно засмеялся, — они еще пожалеют, что хотели устроить у нас соревнование чекистов!
— Проще, Лев Христофорович, — попросил Грубин. — А то мы, простые труженики, тебя не понимаем.
— Куда уж проще! Савичей знаете?
— Еще бы не знать!
— Они меня рассмешили! Сначала приходит ко мне Ванда и просит знаете о чем? Просит установить на ее любимом муже подслушивающее устройство.
— Это еще зачем?
— А затем, что он по ее подозрениям, завел себе любовницу из числа продавщиц ее супермаркета и даже намеревается улететь с продавщицей на Багамские острова.
— И в самом деле смешно, — сказал Грубин. — Савичу уже седьмой десяток…
— Возраст не помеха, мой юный друг, — ответил Минц, и Удалов не сдержал улыбки, потому что Грубину тоже было не двадцать лет.
— Так что же тебя так рассмешило? — настаивал Удалов.
— А то, что муж Ванды Никита Савич побывал у меня на следующий день и спросил, не могу ли я установить на его жене подслушивающее устройство.
— Неужели тоже взревновал?
— Хуже ему не дает покоя ее богатство. Он уверен, что она заработанные в супермаркете деньги прячет от него и транжирит в оргиях разврата! Смешно?
— Очень смешно, — согласился Удалов, но не засмеялся, а Грубин тоже смеяться не стал.
Минц вздохнул и заметил:
— Чувство юмора у вас плохо развито.
— Не в этом дело, — сказал Грубин.
— Мы их знаем практически с детства, — пояснил Удалов. — Я с Савичем в школу ходил.
— Что вы мне хотите доказать? — удивился Минц. — Что люди не меняются или что все, кто ходил с тобой в школу, застрахован от ошибок и лишен недостатков?
Удалов не стал спорить. Спор получился бы пустым. Из класса Удалова вышел один полковник, один секретарь обкома в Томске, а двое отсидели сроки. Это о чем-то говорит? Ни о чем.
— Так какая идея посетила вас на стадионе? — спросил Саша Грубин.
— Очень смешная, — признался Минц. — Чудесная идея. Я решил удовлетворить обе просьбы!
— Два магнитофона поставишь? — спросил Удалов.
— Что мы видели на стадионе? Мы видели недостаточно, — сказал Минц. Он стоял перед ними, выставив живот, сплетя пальцы рук за спиной и покачивая лысой головой. — Мы видели туман и части человеческих тел. И я вспомнил, что подобная картина привиделась мне сегодня утром в этом кабинете. Я тогда работал с вирусом «Н-5», генетическим уродцем, который мне удалось выделить во время поездки к небольшому озеру Чистому в районе закрытого города Малаховка-18. В это озеро в течение последних сорока лет сбрасывали атомные отходы несколько секретных заводов и военно-исследовательских институтов. И тем не менее в этом озере смогли выжить три типа вирусов, штамм одного из них послужил основой для вируса «Н-5». Понятно ли я рассказываю, дорогие друзья?
— Непонятно, зачем ты нам рассказываешь, — признался Удалов. — А в остальном понятно.
— Сейчас объясню. Обнаружилось, причем совершенно неожиданно для меня, что предметы, обработанные этим вирусом, в значительной степени теряют… теряют…
Минц поднялся со стула и подошел к большому рабочему столу. Он принялся возить по нему ладонями, как слепой, отыскивающий чернильницу.
— Так я и думал! — воскликнул он, нащупав нечто невидимое и подняв двумя пальцами. — Видите?
— Нет, — откликнулся Грубин.
— Что и требовалось доказать! Этот платок сегодня утром был обыкновенным. Днем, когда мы уходили на стадион, он частично потерял видимость, как футболист в тумане. Сейчас же он стал совершенно невидимым.
— Не может быть! — обрадовался Удалов. — Значит, теперь разрешена загадка невидимости, над которой бились несколько тысяч лет лучшие умы планеты?
— Не так громко, мой друг, не так громко. Лучшие умы бились над чем угодно, но не над культурой вируса «Н-5», что означает «Невидимка, пятый штамм». Над ней бился ваш покорный слуга.
— Надо скорее поделиться с человечеством!
— Зачем? — Минц поднял левую бровь. — Зачем, коллега?
— Чтобы невидимость стала… — и Удалов осекся. Ему в голову приходили различные способы использовать невидимость в быту и общественной жизни, но были они в лучшем случае неправильными. В воображении Корнелия возник невидимый шпион, подкрадывающийся к советскому заводу, невидимый враг, переползающий нашу границу, невидимый вор, вторгающийся в мирный дом… Но если наоборот?
— Наоборот? — прочел мысли Удалова Минц. — Пускай наш вор ползет в ночи и грабит дома? Пускай наш невидимый шпион или наш невидимый сержант… тебе приятнее?
— Как патриоту приятнее, — признался Удалов. — Но как нормальному человеку
— не по себе.
— Вот и я не спешу выпустить джина из бутылки, — сказал Минц. — Надо еще очень крепко подумать. А пока пускай у меня появятся подопытные кролики…
— Савичи?
— Савичи. По крайней мере вреда не будет. Вместо магнитофонов предложим им шапки-невидимки.
— И они навсегда останутся невидимыми? — спросил Грубин.
— По моим расчетам, продолжительность жизни вируса в свежем воздухе — трое суток. Так что Савичи и испугаться не успеют.
— За трое суток может многое произойти, — тихо промолвил Грубин.
О, как он был прав!
Но, охваченные весельем, представляющие себе, в каком смешном положении окажутся взаимно подозрительные супруги Савичи, как они будут наказаны за недоверчивость, друзья Грубина не прислушались к предупреждению Кассандры…
На следующий день Минц позвонил Савичу и назначил ему свидание на двенадцать.
Тот примчался, потный, несмотря на то, что день был прохладен. Ветер принес с севера холод наступающей осени, а птицы спешили к югу, летя зигзагами, чтобы не подстрелили.
— Где? — спросил он с порога. — Она опять пришла в двенадцать! И от нее пахло мужскими духами «Арамис»! Где микрофон?
Савич все еще работает фармацевтом, а потому у него сохранилось профессиональное обоняние.
— У меня есть для вас средство получше, Никита, — сказал Минц. — У меня есть для вас шапка-невидимка.
И он протянул Савичу пустую открытую ладонь.
— Шутки в сторону! — возмутился фармацевт. — Я переживаю душевный излом и не намерен подвергаться!
— Возьмите и наденьте!
В голосе Минца звучала сталь. Савич сразу поскучнел и сдался. Он протянул толстую веснушчатую руку и неожиданно обнаружил, что его пальцы коснулись материи. Невидимой материи!