Кир Булычев
Осечка-67
повесть-сказка
От автора
Осенью 1967 года нашу страну охватило остервенение от близкого пятидесятилетия Великой Октябрьской социалистической революции. Необразованному наблюдателю могло показаться, что пятидесятилетие – высочайшая вершина в нашей истории, после которой неизбежно произойдет обвал, потому что долго продержаться на таком пафосе невозможно. Однако опытные наблюдатели, вконец развращенные секретными докладами Хрущева, к всеобщему восторгу относились скептически, не скрывая враждебной усмешки.
Будучи опытным наблюдателем, я видел идиотизм действа, но всю осень не мог ухватить ниточку, за которую, потянув, можно бы вывернуть праздник партии наизнанку. На дни кумачовых безумств мне удалось сбежать по приглашению друзей в Болгарию, но и там, разумеется, торжества меня не оставляли. Так как Болгарии не повезло и ее народ в семнадцатом году не смог взять штурмом Зимнего дворца, решено было восполнить недостачу воспоминаний современными действиями. Поэтому во время торжественного шествия демонстрантов перед мавзолеем Димитрова 7 ноября 1967 года была предпринята попытка инсценировки штурма цитадели Временного правительства. По площади нестройными рядами бежали вооруженные учебными винтовками матросики и красногвардейцы. Перед ними в панике отступали юнкера в форме Болгарской народной армии.
А вот если бы… если бы…
Но решения, цельного образа еще не было.
Возникло оно через несколько дней, когда я, возвратившись домой, просматривал скучные, барабанные праздничные газеты и в одной из них натолкнулся на сообщение о том, что в шотландском городе, названия которого не запомнил, студентами и историками местного университета к удовольствию горожан революция 1917 года была воспроизведена в лицах. Небольшой местный замок был временно переоборудован в Зимний дворец, и переодетые соответствующим образом молодые люди взяли его штурмом.
Конечно же! Так следовало поступить и у нас! Как жаль, что великие мысли приходят слишком поздно.
А тем временем я уже воображал, как все у нас разделятся на красных и белых и под руководством горкома, который и проявит такую инициативу, начнут брать ленинградский телеграф и почтамт, стрелять из пушки крейсера «Аврора» и заседать в Смольном. А тем временем у Зимнего соберутся его защитники… и защитницы? А кто будет изображать защитниц? Пожалуй, будучи секретарем горкома партии я бы доверил эту роль комсомолкам, молодым сотрудницам и экскурсоводам Эрмитажа. Какое получится зрелище!
И, сказав так, я сразу усомнился в зрелище.
Ведь повторный образцово-показательный штурм Зимнего будет проходить в стране победившего идиотизма. И что из этого выйдет?
Чтобы выяснить это, я сел за стол и в начале 1968 года за неделю написал свой вариант революционных событий и неожиданных последствий этих событий.
Написал и с сожалением понял, что, за исключением узкого круга верных друзей, никому эту повесть-сказку показывать нельзя. Могут правильно понять.
Друзья прочли. И на этом литературная жизнь повести завершилась.
Повесть залегла в нижнем ящике письменного стола и, постепенно обзаводясь такими же ссыльными подругами, продремала там два года. Потом случилось так, что я ждал обыска совсем по иному делу, вспомнил о собственном самиздате, извлек рукопись из стола и выбросил. То, что сегодня даже коммунистам кажется совершенно невинной фрондой, тогда могло быть сочтено идеологическим и даже уголовным преступлением. Ведь даже Брежнев с Андроповым были еще относительно молоды.
Несколько последующих лет я пребывал в убеждении, что этой повести, как и других ей подобных, не существует. И вдруг в одном дружественном доме обнаружился ее экземпляр. Случилось это уже недавно, когда «стало можно». И я, преисполненный запоздавшей отвагой, решил повесть опубликовать. Хотя, конечно, ее следовало бы опубликовать весной 1968 года и стать Гаврошем.
Ничего я не стал в повести менять – она теперь как бы археологический памятник, ценность которого, как ценность пыльного черепка, нынешнему молодому читателю непонятна. Был у меня соблазн повеселиться, прописав этот сюжет заново, но соблазн я преодолел.
Итак, вот он, взгляд из 1968 года.
С запозданием на четверть века начинается еще один штурм Зимнего дворца. Видно, революция у нас все же перманентная…
Пролог
«В ряду наиболее знаменательных событий юбилейного года – пятидесятилетия Великого Октября – важное место занимает решение ЦК Компартии и Советского правительства о проведении во время торжеств в Ленинграде штурма Зимнего дворца.
К участию в этом крупнейшем юбилейном мероприятии привлечены многочисленные представители общественности, а также целые коллективы ленинградских заводов, фабрик и учреждений. Воспроизведение в реальном масштабе славных событий октября 1917 года привлекло пристальное внимание зарубежной прессы и мировой общественности и должно вновь со всей убедительностью показать преимущества социалистического строя.
Несколько недель, предшествовавших мероприятию, славный город Революции живет в ожидании Штурма. Текстильные фабрики готовят комплекты одежды для участников событий, художники восстанавливают облик Петрограда октябрьских дней, работники кино и телевидения монтируют в ключевых пунктах восстания аппаратуру.
Восстание, возвещенное легендарным залпом «Авроры», должно быть проведено в течение 7-го ноября 1967 года и завершится по плану открытием съезда Советов в Смольном…»
Правда. 16.10.1967
1
Антипенко развернул львиный фас в сторону Зоси из отдела фарфора и спросил, кто поедет получать шинели. Зося спросила, какого цвета шинели. Этого Антипенко не знал.
Под окном стоял автобус с финскими туристами. На сиденьях дремали уморившиеся бабушки.
– Наверное, черные выделят, – сказал долговязый Боря Колобок. – С черепом и костями.
– Не говори глупостей, – обиделась Зося. – Тебе хорошо, у тебя юнкера, а на нашем участке еще баррикаду не достроили.
– Я звонил им, – сказал Антипенко. – У них прорыв. Студентов мобилизуют.
Обшитая черной клеенкой дверь чуть приоткрылась, и Раиса Семеновна заполнила проем полной грудью.
– Шинели готовы. Пора ехать на склад.
– Ну, с богом, – сказал Зосе Антипенко. – Распоряжайся. – И крикнул вдогонку: – Чтобы не подрезать и не ушивать. За шинели я головой отвечаю. Историческая правда прежде всего.
Зося кивнула, не оборачиваясь. Боря Колобок спросил Антипенку:
– А оружие когда получать будем?
– С оружием трудности. Мне на складе уже выписали. И виза была, но тут звонит Соколов из обкома, он оружием сейчас ведает, и говорит: эту партию на Ближний Восток отправили. Неувязка вышла. А пушки завтра из Артиллерийского музея подвезут. Три штуки. Только что снаряд на столе лежал. Не видел, куда я его задевал?
Пока Антипенко растерянно шарил по столу веснушчатыми руками, Боря налег на стол верхней половиной своего ломкого длинного тела и громко прошептал:
– Милиция на площади будет?
– Это еще зачем?
– А вдруг в самом деле?
– Чего?
– Вдруг они ворвутся в самом деле? У нас же ценностей мировой культуры на миллиарды новых рублей.
– Ты, Колобок, это кончай. В каждой колонне идут члены бюро райкомов. Так что без паники. Понял?
– Понял, – сказал Колобок неубежденно.
– А милиция в других районах пригодится. Народ будет праздновать, а он требует контроля.
– Может быть. Ну, я пошел.
– Только совсем не уходи. Может, понадобишься. Сам понимаешь, положение напряженное. В любую минуту могут поступить новые распоряжения из инстанций.
– Ладно.
Колобок поправил модные очки и, широко расставляя худые ноги, направился к своему отделу.
В гобеленной галерее Колобок встретил красивого Извицкого. Извицкий вел экскурсию. Колобок протолкнулся к нему сквозь строй пенсионерок.
– Долго тебе еще? – спросил он, наклонившись к уху экскурсовода.
– Сейчас кончу. А что?
– Беги сразу в отдел. Важное дело.
Симеонова Колобок разыскал в буфете. Симеонов пил кефир. Колобок сказал Симеонову о встрече в отделе и заодно попросил предупредить античников.
Через десять минут в комнате отдела Дальнего Востока собрались десять сотрудников Эрмитажа. Колобок сел на исцарапанный поколениями кандидатов и докторов письменный стол, отодвинул в сторону ножны от самурайского меча и сказал:
– Товарищи, я собрал вас, вы сами догадываетесь, почему. Сейчас я был у Антипенки, и старый хрен дал понять, что милиции на площади не будет.
Колобок блеснул очками, и взгляд его приобрел суворовскую пронзительность. Остальные молчали.
– Не поняли? Объясню. Через два дня – штурм Зимнего. Известно всем? Штурмовать выделены Кировский завод, сводная колонна обкома комсомола, группа персональных пенсионеров и другие организации. Если не будет милиции, штурмующие могут увлечься. И ворваться в эти стены…
Мертвая тишина воцарилась в комнате отдела Дальнего Востока.
– Баррикады наши сделаны на живую нитку. Только для кинооператоров. Пушки – без замков, из Артиллерийского музея. Наши винтовки ушли на Ближний Восток. Чем мы задержим…
– Постой, Борька, – сказал тут Симеонов. – Ты что же, хочешь сказать, что штурмующих в Зимний пускать нельзя?
– Пускать придется, но не дальше вестибюля. Я все понимаю – пятьдесят лет назад штурм был настоящий и тогда Зимний пал. Но кто-нибудь подсчитывал действительный ущерб в семнадцатом году? Никто. Но тогда юнкера хоть как-никак, а дворец защищали. Сейчас мы защитить его не сможем. И кто гарантирует нам стопроцентную сохранность памятников культуры и искусства? Ты, Симеонов?
– Нет, зачем так сразу. Штурмующие должны понимать. Там представители партийных органов пойдут, как по льду Кронштадта.