Брэдбери Рэй
Золотые яблоки Солнца
Рэй Брэдбери
Золотые яблоки Солнца
Л. Жданов, перевод
-- Юг, -- сказал командир корабля.
-- Но, -- возразила команда, -- здесь, в космосе, нет никаких стран света!
-- Когда летишь навстречу солнцу, -- ответил коман-дир, -- и все становится жарким, желтым, полным истомы, есть только один курс. -- Он закрыл глаза, представляя себе далекий пылающий остров в космосе, и мягко выдохнул: -- Юг.
Медленно кивнул и повторил:
-- Юг.
Ракета называлась "Кола де Оро", но у нее было еще два имени: "Прометей" и "Икар". Она в самом деле летела к ослепительному полуденному солнцу. С каким воодушев-лением грузили они в отсеки две тысячи бутылок кислова-того лимонада и тысячу бутылок пива с блестящими проб-ками, собираясь в путь туда, где ожидала эта исполинская Сахара!
Сейчас, летя навстречу кипящему шару, они вспоминали стихи и цитаты.
-- "Золотые яблоки Солнца"?
-- Иетс!
-- "Не бойся солнечного жара"?
-- Шекспир, конечно!
-- "Чаша золота"? Стейнбек. "Кувшин золота"? Стефенс. А помните -горшок золота у подножия радуги?! Черт возь-ми, вот название для нашей орбиты: "Радуга"!
-- Температура?..
-- Четыреста градусов Цельсия!
Командир смотрел в черный провал большого круглого окна. Вот оно, Солнце! Одна сокровенная мысль всецело владела умом командира: долететь, коснуться Солнца и навсегда унести частицу его тела.
Космический корабль воплощал строгую изысканность и хладный скупой расчет. В переходах, покрытых льдом и молочно-белым инеем, царил аммиачный мороз, бушевали снежные вихри. Малейшая искра из могучего очага, пыла-ющего в космосе, малейшее дыхание огня, способное про-сочиться сквозь жесткий корпус, встретили бы концентри-рованную зиму, точно здесь притаились все самые лютые февральские морозы.
В арктической тишине прозвучал голос аудиотермометра:
-- Температура восемьсот градусов!
"Падаем, -- подумал командир, -- падаем, подобно сне-жинке, в жаркое лоно июня, знойного июля, в душное пекло августа..."
-- Тысяча двести градусов Цельсия.
Под снегом стонали моторы; охлаждающие жидкости со скоростью пятнадцать тысяч километров в час струились по белым змеям трубопроводов.
-- Тысяча шестьсот градусов Цельсия. Полдень. Лето. Июль.
-- Две тысячи градусов!
И вот командир корабля спокойно (за этим спокойст-вием -- миллионы километров пути) сказал долгождан-ное:
-- Сейчас коснемся Солнца.
Глаза членов команды сверкнули, как расплавленное зо-лото.
-- Две тысячи восемьсот градусов! Странно, что неживой металлический голос механиче-ского термометра может звучать так взволнованно!
-- Который час? -- спросил кто-то, и все невольно улыб-нулись.
Ибо здесь существовало лишь Солнце и еще раз Солнце. Солнце было горизонтом и всеми странами света. Оно сжи-гало минуты и секунды, песочные часы и будильники; в нем сгорало время и вечность. Оно жгло веки и клеточную влагу в темном мире за веками, сетчатку и мозг; оно выжигало сон и сладостные воспоминания о сне и прохладных сумер-ках.
-- Смотрите!
-- Командир!
Бреттон, первый штурман, рухнул на ледяной пол. За-щитный костюм свистел в поврежденном месте; белым цвет-ком расцвело облачко замерзшего пара -- тепло человека, его кислород, его жизнь.
-- Живей!
Пластмассовое окошко в шлеме Бреттона уже затянулось изнутри бельмом хрупких молочных кристаллов. Товарищи нагнулись над телом.
-- Брак в скафандре, командир. Он мертв.
-- Замерз.
Они перевели взгляд на термометр, который показывал течение зимы в заснеженных отсеках. Четыреста градусов ниже нуля. Командир смотрел на замороженную статую; по ней стремительно разбегались искрящиеся кристаллики льда. "Какая злая ирония судьбы, -- думал он, -- человек спаса-ется от огня и гибнет от мороза..."
Он отвернулся.
-- Некогда. Времени нет. Пусть лежит. -- Как тяжело поворачивается язык... -- Температура?
Стрелки подскочили еще на тысячу шестьсот градусов.
-- Смотрите! Командир, смотрите!
Летящая сосулька начала таять.
Командир рывком поднял голову и посмотрел на по-толок. И сразу, будто осветился киноэкран, в его сознании отчетливо возникла картина, воспоминание далекого дет-ства.
...Ранняя весна, утро. Мальчишка, вдыхая запах снега, высунулся в окно посмотреть, как искрится на солнце послед-няя сосулька. С прозрачной хрустальной иголочки капает, точно белое вино, прохладная, но с каждой минутой все более жаркая кровь апреля. Оружие декабря, что на миг становится все менее грозным. И вот уже сосулька падает на гравий. Дзинь! -- будто пробили куранты...
-- Вспомогательный насос сломался, командир. Охлаж-дение... Лед тает!
Сверху хлынул теплый дождь. Командир корабля дернул головой влево, вправо.
-- Где неисправность? Да не стойте так, черт возьми, не мешкайте!
Люди забегали. Командир, зло ругаясь, нагнулся под дождем; его руки шарили по холодным механизмам, искали, щупали, а перед глазами стояло будущее, от которого их, казалось, отделял один лишь короткий вздох. Он видел, как шелушится покров корабля, видел, как люди, лишенные за-щиты, бегают, мечутся с распахнутыми в немом крике ртами. Космос -- черный замшелый колодец, в котором жизнь то-пит свои крики и страх... Ори сколько хочешь, космос задушит крик, не дав ему родиться. Люди суетятся, словно муравьи в горящей коробочке, корабль превратился в кипящую лаву... вихри пара... ничто!
-- Командир?! Кошмар развеялся.
-- Здесь.
Он работал под ласковым теплым дождем, струившимся из верхнего отсека. Он возился с насосом.
-- А, черт!
Командир дернул кабель. Смерть, которая ждет их, будет самой быстрой в истории смертей. Пронзительный вопль... жаркая молния... и лишь миллиарды тонн космического огня шуршат, не слышимые никем, в безбрежном простран-стве. Словно горсть земляники, брошенной в топку, -- только мысли на миг замрут в раскаленном воздухе, пережив тела, превращенные в уголь и светящийся газ.
-- Ч-черт!
Он ударил по насосу отверткой.
-- Господи!..
Командир содрогнулся. Полное уничтожение... Он за-жмурил глаза, стиснул зубы. "Черт возьми, -- думал он, -- мы привыкли умирать не так стремительно, -- минутами, а то и часами. Даже двадцать секунд -- медленная смерть по сравнению с тем, что готовит нам это голодное чудище, которому не терпится нас сожрать!"
-- Командир, сворачивать или продолжать?
-- Приготовьте чашу. Теперь -- сюда, заканчивайте. Жи-вей!
Он повернулся к манипулятору огромной чаши, сунул руки в перчатки дистанционного управления. Одно дви-жение кисти, и из недр корабля вытянулась исполинская рука с гигантскими пальцами. Ближе, ближе... металличе-ская рука погрузила "Золотую чашу" в пылающую топку, в бестелесное тело, в бесплотную плоть Солнца.
"Миллион лет назад, -- быстро подумал командир, на-правляя чашу, -обнаженный человек на пустынной север-ной тропе увидел, как в дерево ударила молния. Его племя бежало в ужасе, а он голыми руками схватил, обжигаясь, головню и, защищая ее телом от дождя, торжествующе ринулся к своей пещере, где, пронзительно рассмеявшись, швырнул головню в кучу сухих листьев и даровал своим соплеменникам лето. И люди, дрожа, подползли к огню, протянули к нему трепещущие руки и ощутили, как в пе-щеру вошло новое время года. Его привело беспокойное желтое пятно, повелитель погоды. И они несмело заулыба-лись... Так огонь стал достоянием людей".
-- Командир!
Четыре секунды понадобилось исполинской руке, чтобы погрузить чашу в огонь.
"И вот сегодня мы снова на тропе, -- думал командир, -- тянем руку с чашей за драгоценным газом и вакуумом, за горстью пламени иного рода, чтобы с ним, освещая себе путь, мчаться через холодный космос обратно и доставить на Землю дар немеркнущего огня. Зачем?"
Он знал ответ еще до того, как задал себе вопрос.
"Затем, что атомы, которые мы подчинили себе на Земле, слабосильны; атомная бомба немощна и мала; лишь Солнце ведает то, что мы хотим знать, оно одно владеет секретом. К тому же это увлекательно, это здорово: прилететь, оси-лить -- и стремглав обратно! В сущности, все дело в гор-дости и тщеславии людей-козявок, которые дерзают дернуть льва за хвост и ускользнуть от его зубов. Черт подери, скажем мы потом, а ведь справились! Вот она, чаша с энергией, пламенем, импульсами, назовите, как хотите, -- которая даст ток нашим городам, приведет в движение наши суда, осветит наши библиотеки, позолотит кожу на-ших детей, испечет наш хлеб насущный и поможет нам усвоить знание о нашей Вселенной. Пейте из этой чаши, добрые люди, ученые и мыслители! Пусть сей огонь согреет вас, прогонит мрак неведения и долгую зиму суеверий, леденящий ветер недоверия и преследующий человека ве-ликий страх темноты. Итак, мы протягиваем руку за дая-нием..."
-- О!
Чаша погрузилась в Солнце. Она зачерпнула частицу божественной плоти, каплю крови Вселенной, пламенной мысли, ослепительной мудрости, которая разметила и про-ложила Млечный Путь, пустила планеты по их орбитам, определила их ход и создала жизнь во всем ее многообразии.
-- Теперь осторожно, -- прошептал командир.
-- Что будет, когда мы подтянем чашу обратно? И без того такая температура, а тут...
-- Бог ведает, -- ответил командир.
-- Насос в порядке, командир!
-- Включайте!
Насос заработал.
-- Закрыть чашу крышкой!.. Теперь подтянем -- медлен-но, еще медленнее...
Прекрасная рука за стеной дрогнула, повторив в испо-линском масштабе жест командира, и бесшумно скользнула на свое место. Плотно закрытая чаша, рассыпая желтые цветы и белые звезды, исчезла в чреве корабля. Аудиотермометр выходил из себя. Система охлаждения билась в лихорадке, жидкий аммиак пульсировал в трубах, словно кровь в висках орущего безумца.