Вудхауз Пэлем Грэнвил
Бинго не везет в Гудвуде
П.Г.Вудхауз
Бинго не везет в Гудвуде
Перевод А. Балясникова
Я пообещал Бинго встретиться с ним на следующий день и сообщить свое мнение об этой жуткой Шарлотте и вот теперь тащился по Сент-Джеймс Стрит, ломая голову над тем, как, не нанеся смертельной обиды, объяснить ему, что на всем свете нет более омерзительной особы. Вдруг из дверей Девонширского клуба вышел старый Битлшем, а с ним Бинго -- собственной персоной. Я прибавил шагу и нагнал их.
-- Вот так встреча! -- сказал я.
Это невинное приветствие отчего-то произвело неожиданный эффект. Старый Битлшем весь затрясся с головы до ног, словно бланманже на палочке, выпучил глаза и позеленел.
-- Мистер Вустер! -- воскликнул он с облегчением, узнав меня, -очевидно, встреча со мной представлялась ему не самым худшим из возможных несчастий. -- Как вы меня напугали.
-- Ах, извините.
-- Дядя немного расстроен, -- сказал Бинго полушепотом, словно у постели тяжелобольного. -- Он получил письмо с угрозами.
-- Письмо с угрозами?
-- Написанное явно безграмотной рукой, -- сказал Битлшем, -- и в недвусмысленно угрожающих выражениях. Мистер Вустер, вы помните того злобного бородатого субъекта, который набросился на меня с оскорблениями в Гайд-Парке в минувшее воскресенье?
Я вздрогнул и украдкой покосился на Бинго. Его лицо не выражало ничего, кроме озабоченности и участия.
-- Что? А... ну да, -- сказал я. -- Бородатый субъект. Тот тип с бородой.
-- Вы смогли бы его опознать -- если потребуется?
-- Ну.. э-э-э... То есть как это?
-- Видишь ли, Берти, -- сказал Бинго, -- мы подозреваем, что письмо -дело рук бородатого. Вчера вечером я проходил по Паунсби-Гарденз мимо дома, где живет дядя Мортимер, и увидел, как с крыльца крадучись спустился незнакомец. Видимо, это он принес письмо. Я заметил, что у него была борода. Я вспомнил об этом, когда дядя Мортимер рассказал мне про письмо и про тот инцидент в парке. Я решил во всем разобраться.
-- Нужно известить полицию, -- сказал лорд Битлшем.
-- Нет, -- твердо сказал Бинго, -- на этой стадии расследования полиция мне только помешает. Не волнуйтесь, дядя. Я уверен, что сумею выследить этого типа. Предоставьте дело мне. Сейчас я посажу вас в такси, и мы как следует все обсудим с Берти.
-- Ты славный мальчик, Ричард, -- сказал старик Битлшем, после чего мы запихнули его в проезжавшее такси и помахали ему ручкой. Я повернулся к Бинго и смерил его суровым взглядом.
-- Это ты написал письмо? -- спросил я.
-- Разумеется! Жаль, Берти, что ты его не видел! Лучшее угрожающее письмо всех времен и народов!
-- Но какой во всем этом смысл?
-- Очень даже большой смысл, дорогой мой Берти, -- сказал Бинго и с чувством взял меня за рукав. -- Что ни скажут обо мне потомки, в одном они не смогут меня упрекнуть: что, мол, у меня не было деловой хватки. Взгляни на это! -- Он помахал у меня перед носом какой-то бумажкой.
-- Ух ты! -- Это был чек, самый настоящий, недвусмысленный чек на пятьдесят монет, подписанный лордом Битлшемом и выданный на имя Р. Литтла.
-- Это за какие же заслуги?
-- На расходы, -- сказал Бинго, и положил чек в карман. -- Ведь всякое расследование требует денег, верно? Сейчас побегу в банк -- то-то они там рот разинут, потом отправлюсь к букмекеру и поставлю всю сумму на Морского Ветерка. В таких делах, Берти, главное -- такт. Если бы я пришел к дяде и попросил у него пятьдесят фунтов, получил бы я их? Да никогда в жизни! А, проявив такт, я... Кстати, что ты скажешь о Шарлотте?
-- Ну... э-э-э...
Бинго любовно массировал рукав моего пиджака.
-- Понимаю, старик, понимаю. Даже и не пытайся подыскать слова. Она сразила тебя наповал, верно? Ты просто онемел, ведь так? Уж я-то знаю. Она на всех так действует. Ладно, дружище, мне пора... Да, и последнее: что ты скажешь о Бате? Роковая ошибка природы, ты не находишь?
-- Должен признаться, мне доводилось встречать людей и поприветливее.
-- По-моему, я его обскакал, Берти. Сегодня Шарлотта идет со мной в зоопарк. Одна. А после этого я веду ее в кино. Мне кажется, что это начало конца, а? Ладно, хоп-хоп, старичок. Если тебе сегодня нечего делать, можешь пробежаться по Бонд-Стрит и присмотреть мне свадебный подарок.
После этого я потерял Бинго из виду. Пару раз я оставлял для него записки в клубе с просьбой позвонить, но безо всякого результата. Я понял, что он слишком занят, чтобы откликнуться на мои призывы. И дети "Красной зари" исчезли из моей жизни, хотя Дживс как-то сказал, что однажды встретился с Батом и имел с ним краткий разговор. Дживс сообщил, что Бат стал еще мрачнее прежнего. Его шансы на победу в борьбе за пышнотелую Шарлотту резко пошли вниз.
-- Похоже, что мистер Литтл полностью затмил его, сэр, -- сказал Дживс.
-- Плохо дело, Дживс, очень плохо.
-- Да, сэр.
-- Боюсь, что когда Бинго покончит с артподготовкой и пойдет в штыковую, нет такой силы ни на небе, ни на земле, которая помешала бы ему свалять грандиозного дурака.
-- Похоже, что так, сэр, -- сказал Дживс.
Потом подоспели Гудвудские скачки, я облачился в свой лучший костюм и полетел на ипподром.
Когда о чем-то рассказываешь, всегда встает вопрос: стоит ли ограничиться голыми фактами или развести пожиже и украсить рассказ всякими мелкими деталями, передать атмосферу и все такое. Я хочу сказать, что многие на моем месте, прежде чем дойти до развязки этой истории, описали бы Гудвуд, голубое небо, живописные холмы, веселые стайки карманников, а также толпы тех, чьи карманы они обчистили, ну, и так далее. Но лучше все это опустить. Даже если бы я и захотел подробно описать те злополучные скачки, у меня просто рука не поднимается. Рана еще слишком свежа. Боль до сих пор не утихла. Дело в том, что Морской Ветерок (будь он трижды неладен!) пришел последним. Представляете? Последним!
"Настало время испытаний, когда проверяется сила духа каждого из нас". Проигрывать всегда неприятно, но на этот раз я был настолько уверен в победе этого чертова Ветерка, что полагал, будто сам забег -- пустая формальность, своего рода причудливая устаревшая церемония, которую полагается совершить прежде, чем прогуляться к букмекеру и получить свой выигрыш. Я побрел к выходу с ипподрома на поиски средства, позволяющего приглушить боль и забыться, и вдруг наткнулся на Битлшема. У него был настолько убитый вид, физиономия такого свекольного оттенка, а глаза горестно скосились к переносице под таким невообразимым углом, что я лишь молча пожал его руку.
-- Я тоже, -- сказал я. -- И я тоже. А вы -- сколько вы продули?
-- Продул?
-- На Морском Ветерке?
-- Но я не ставил на Морского Ветерка.
-- Как? Владелец фаворита Гудвудского кубка не ставит на собственную лошадь!
-- Я никогда не играю на скачках. Это противоречит моим принципам. Мне сообщили, что моя лошадь не победила в сегодняшних состязаниях.
-- Не победила! Да она настолько отстала от всех, что чуть было не пришла первой в следующем забеге!
-- Ну и ну! -- сказал Битлшем.
-- Вот именно, что "ну и ну", -- согласился я. Тут только до меня дошло, что здесь что-то не так. -- Но, если вы ничего не проиграли, отчего у вас такой убитый вид?
-- Этот субъект здесь.
-- Какой субъект?
-- Тот, бородатый.
Представляете, до какой степени я был сокрушен проигрышем -- до сих пор ни разу не вспомнил про Бинго. Только сейчас до меня дошло, что он тоже собирался в Гудвуд.
-- Он как раз произносит подстрекательскую речь лично против меня. Идемте! Видите, какая там собралась толпа. -- Он потянул меня за собой и, умело используя преимущества супертяжелой весовой категории, пробрался -- а вместе с ним и я -- в первые ряды. -- Слушайте! Слушайте!
Бинго и вправду был в ударе. Горечь разочарования от того, что проклятая кляча, на которую он поставил последние деньги, не вошла в первую шестерку, распалила его красноречие. Он с беспощадной яростью обрушился на бессердечных плутократов -- владельцев скаковых лошадей, которые вводят в заблуждение публику и уверяют, будто их животные находятся в отличной форме, а они едва способны доковылять до ворот конюшни. Потом он широкими мазками набросал душераздирающую картину, наглядно продемонстрировав, как подобная бесчестность отражается на положении трудящихся масс. Простой рабочий, доверчивый и полный радужных надежд, свято верит каждому слову, напечатанному в газетах о великолепных статях Морского Ветерка; он морит голодом жену и детей, чтобы иметь возможность поставить на расхваленную лошадь; отказывает себе в кружке пива, лишь бы сэкономить лишний шиллинг; накануне скачек он взламывает шляпной булавкой детскую копилку; и в конце концов оказывается обманутым самым бессовестным образом. Очень выразительно все это у Бинго получилось. Я видел, как старый Роуботем одобрительно кивает головой, а Бат с плохо скрытой завистью злобно глядит на оратора. Публика слушала Бинго, развесив уши.
-- Но какое дело лорду Битлшему до того, что бедный рабочий потеряет свои сбережения, нажитые непосильным трудом? -- заливался Бинго. -- Вот что я вам скажу, дорогие товарищи и друзья, мы можем сколько угодно здесь митинговать, мы можем сколько угодно спорить и принимать резолюции, но единственное, что нам требуется, -- это действовать! Действовать! Чтобы простые честные люди завоевали себе достойное место в этом мире, кровь лорда Битлшема и ему подобных должна хлынуть на мостовую Парк-Лейн!
Его речь была встречена одобрительным ревом; видимо, многие тоже поставили на Морского Ветерка и потому приняли его слова близко к сердцу. Битлшем бросился к дюжему полицейскому с печальной физиономией, который меланхолично наблюдал за происходящим, и, судя по всему, стал побуждать его вмешаться. Полицейский потеребил усы, печально улыбнулся, этим его вмешательство и ограничилось, и старый Битлшем вернулся назад ко мне, громко фыркая от возмущения.