Рэй Брэдбери

Все мои враги мертвы

На седьмой странице был некролог: «Тимоти Салливан. Компьютерный гений. 77 лет. Рак. Заупок. служба неофиц. Похороны в Сакраменто».

— О боже! — вскричал Уолтер Грипп. — Боже, ну вот, все кончено.

— Что кончено? — спросил я.

— Жить больше незачем. Читай, — Уолтер встряхнул газетой.

— Ну и что? — удивился я.

— Все мои враги мертвы.

— Аллилуйя! — засмеялся я. — И долго ты ждал, пока этот сукин сын…

— …ублюдок.

— Хорошо, пока этот ублюдок откинет копыта? Так радуйся.

— Радуйся, черта с два. Теперь у меня нет причин, нет причин, чтобы жить.

— А это еще почему?

— Ты не понимаешь. Тим Салливан был настоящим сукиным сыном. Я ненавидел его всей душой, всеми потрохами, всем своим существом.

— Ну и что?

— Да ты, похоже, меня не слушаешь. С его смертью исчез огонь.

Лицо Уолтера побелело.

— Какой еще огонь, черт возьми?!

— Пламя, черт побери, в моей груди, в моей душе, сокровенный огонь. Он горел благодаря ему. Он заставлял меня идти вперед. Я ложился ночью спать счастливый от ненависти. Я просыпался по утрам, радуясь, что завтрак даст мне необходимые силы, необходимые, чтобы убивать и убивать его раз за разом, между обедом и ужином. А теперь он все испортил, он задул это пламя.

— Он нарочно сделал это с тобой? Нарочно умер, чтобы вывести тебя из себя?

— Можно сказать и так.

— Я так и сказал!

— Ладно, пойду в кровать, буду снова бередить свои раны.

— Не будь нюней, сядь, допей свой джин. Что это ты делаешь?

— Не видишь, стягиваю простыню. Может, это моя последняя ночь.

— Отойди от кровати, это глупо.

— Смерть — глупая штука, какой-нибудь инсульт — бах — и меня нет.

— Значит, он сделал это нарочно?

— Не стану валить на него. Просто у меня скверный характер. Позвони в морг, какой там у них ассортимент надгробий. Мне простую плиту, без ангелов. Ты куда?

— На улицу. Воздухом подышать.

— Вернешься, а меня, может, уже и не будет!

— Потерпишь, пока я поговорю с кем-нибудь, кто в здравом уме!

— С кем же это?

— С самим собой!

Я вышел постоять на солнышке.

«Быть такого не может», — думал я.

«Не может? — возразил я себе. — Иди, полюбуйся».

«Погоди. Что делать-то?»

«Не спрашивай меня, — ответило мое второе я. — Умрет он, умрем и мы. Нет работы — нет бабок. Поговорим о чем-нибудь другом. Это что, его записная книжка?»

«Точно».

«Полистай-ка, должен же там быть кто-то живой-здоровый».

«Ладно. Листаю. А, Б, В! Все мертвы!»

«Проверь на Г, Д, Е и Ж!»

«Мертвы!»

Я захлопнул книжку, словно дверь склепа.

Он прав: его друзья, враги… книга мертвых.

«Это же ярко, напиши об этом».

«Боже мой, ярко! Придумай хоть что-нибудь!»

«Погоди. Какие чувства ты испытываешь к нему сейчас? Точно! Вот и зацепка! Возвращаемся!»

Я приоткрыл дверь и просунул голову внутрь.

— Все еще умираешь?

— А ты как думал?

— Вот упрямый осел.

Я вошел в комнату и встал у него над душой.

— Хочешь, чтобы я заткнулся? — спросил Уолтер.

— Ты не осел. Конь с норовом. Подожди, мне надо собраться с мыслями, чтобы вывалить все разом.

— Жду, — произнес Уолтер. — Только давай поскорее, я уже отхожу.

— Если бы. Так вот, слушай!

— Отойди подальше, ты на меня дышишь.

— Ну это же не «рот-в-рот», просто проверка в реальных условиях: так вот, слушай внимательно!

Уолтер удивленно заморгал:

— И это говорит мой старый друг, мой закадычный дружбан?

По лицу его пробежала тень.

— Нет. Никакой я тебе не друг.

— Брось, это же ты, дружище! — широко улыбаясь, проговорил он.

— Раз уж ты собрался помирать, настала пора для исповеди.

— Так ведь это я должен исповедоваться.

— Но сначала я!

Уолтер закрыл глаза и помолчал.

— Выкладывай, — сказал он.

— Помнишь, в шестьдесят девятом была недостача наличных, ты еще тогда подумал, что Сэм Уиллис прихватил их с собой в Мексику?

— Конечно, Сэм, кто же еще.

— Нет, это был я.

— Как так?

— А так, — сказал я. — Моих рук дело. Сэм сбежал с какой-то цыпочкой. А я прикарманил бабки и свалил все на него! Это я!

— Ну, это не такой уж тяжкий грех, — произнес Уолтер. — Я тебя прощаю.

— Подожди, это еще не все.

— Жду, — улыбнувшись, спокойно сказал Уолтер.

— Насчет школьного выпускного в пятьдесят восьмом.

— Да, подпортили мне вечерок. Мне досталась Дина-Энн Фрисби. А я хотел Мэри-Джейн Карузо.

— И ты бы ее получил. Это я рассказал Мэри-Джейн про все твои приключения с бабами, перечислил ей все твои подвиги!

— Ты это сделал? — Уолтер вытаращил на меня глаза. — Так это за тобой она увивалась на выпускном?

— Точно.

Уолтер в упор посмотрел на меня, но потом отвел взгляд.

— Ладно, черт с ним, что было, то давно быльем поросло. У тебя все?

— Не совсем.

— О господи! Это становится интересно. Выкладывай.

Уолтер ткнул кулаком подушку и лег, приподнявшись на локте.

— Потом была Генриетта Джордан.

— Бог мой, Генриетта. Красотка. Потрясающее было лето.

— Благодаря мне оно для тебя закончилось.

— Что?!

— Она ведь бросила тебя, да? Сказала, что ее мать при смерти и ей надо быть подле мамочки.

— Ты что, сбежал с Генриеттой?

— Точно. Пункт следующий: помнишь, я заставил тебя продать в убыток акции «Айронворкс»? На следующей неделе я купил, когда они пошли на повышение.

— Ну, это не страшно, — терпеливо произнес Уолтер.

— Далее, — продолжал я, — Барселона, шестьдесят девятый, я пожаловался на мигрень, отправился спать пораньше и прихватил с собой Кристину Лопес!

— Я частенько на нее заглядывался.

— Ты повышаешь голос.

— Правда?

— Далее, твоя жена! Мы с ней наставили тебе рога.

— Рога?

— Не раз и не два, а раз сорок тебя сделали!

— Замолчи!

Уолтер в бешенстве вцепился в одеяло.

— Раскрой уши! Пока ты был в Панаме, мы с Эбби оттягивались тут по полной!

— Я бы узнал об этом.

— С каких это пор мужья узнают о таких вещах? Помнишь ее винный тур в Прованс?

— Было дело.

— А вот и нет. Она была в Париже и пила шампанское из моих ботинок для гольфа!

— Из ботинок для гольфа?!

— Париж был нашим гольф-клубом! А мы — чемпионами мира! Потом Марокко!

— Но она там никогда не была!

— Была, очень даже была! Рим! Угадай, кто был ее гидом?! Токио! Стокгольм!

— Но ее родители сами были шведами!

— Я вручал ей Нобелевскую премию. Брюссель, Москва, Шанхай, Бостон, Каир, Осло, Денвер, Дейтон!

— Замолчи, о боже, замолчи! Замолчи!

Я замолчал и, как в старых фильмах, отошел к окну и закурил сигарету.

Мне было слышно, как Уолтер плачет. Я обернулся и увидел, что он сидит, свесив ноги с кровати, и слезы капают с его носа на пол.

— Ты сукин сын! — всхлипнул он.

— Точно.

— Ублюдок!

— В самом деле.

— Чудовище!

— Правда?

— Мой лучший друг! Я убью тебя!

— Сначала поймай!

— А потом воскрешу и снова убью!

— Что это ты делаешь?

— Вылезаю из кровати, черт возьми! А ну, иди сюда!

— Нетушки, — я открыл дверь и выглянул наружу. — Пока.

— Я убью тебя, даже если на это уйдут годы!

— Ха! Послушайте-ка его — годы!

— Даже если на это уйдет целая вечность!

— Вечность! Это круто! Тада-да-дам!

— Стой, черт возьми!

Уолтер, шатаясь, подошел ко мне.

— Сукин сын!

— Точно!

— Ублюдок!

— Аллилуйя! С Новым годом!

— Что?

— Прозит! Твое здоровье! Кем я тебе давеча был?

— Другом?

— Да, другом!

Я рассмеялся смехом врача-терапевта.

— Сукин сын! — прокричал Уолтер.

— Он самый, точно, это я!

Я выскочил за дверь и улыбнулся.

— Он самый!

Дверь с грохотом захлопнулась.