Василий ГОЛОВАЧЕВ
РЕЛИКТ. Книга III
ВОЗВРАЩЕНИЕ БЛУДНОГО КОНСТРУКТОРА
Но замер и ветер средь мертвых песков,
И тише, чем шорох увядших листов,
Протяжней, чем шум океана,
Без слов, не слагаясь в созвучия слов,
Из сфер неземного тумана
Послышался голос, как будто бы зов,
Как будто дошедший сквозь бездну веков
Утихший полет урагана.
К. Бальмонт
Часть первая
ОПЕР. БЕРЕСТОВ
БОЛЬШОЙ ВЫСТРЕЛ
Не совсем прав был поэт, утверждая, что настроение – это климат сердца. Хотя и складывается из многих «мелких» эмоций и глобальных движений души, представляющих устойчивый спектр ее реакций на внешние раздражители, но помимо сердца в создании настроения активно участвует, к сожалению, еще и голова, особенно – плохого настроения.
У пограничника Честмира Тршеблицкого, значившегося в служебной табели о рангах под кодовым обозначением «гриф», то есть работающего самостоятельно и владеющего допуском к заданиям любой сложности вплоть до применения карт-бланша особых полномочий, имелось много поводов к тому, чтобы настроение его сдвинулось в область отрицательных эмоций, однако основной причиной была привычка к пристрастному анализу заданий руководства. Проанализировав последнее, Честмир понял, что руководители погранслужбы совсем перестали его ценить, ибо, по его мнению, подобные задания обычно выполняют стажеры службы, а не драйверы-прима, к которым принадлежал он сам. Задание состояло в кенгуру [1] до триангуляционного маяка на векторе созвездия Гиппарха, обозначавшего условную границу исследованного землянами космоса; маяк в течение трех суток не выдал обычного «на границе все спокойно».
– Почему эту прогулку поручают мне? – спросил Честмир диспетчера оперативного погранотряда.
– Приказ командора, – лаконично ответил диспетчер, будучи не человеком, а инком, то есть киб-интеллектом.
Честмир еле сдержался, чтобы не нагрубить, поэтому, произнося гневную тираду про себя, не удивился, когда виом связи вспыхнул снова и на него взглянул смуглолицый незнакомец неопределенного возраста: лицо не молодое, но и не старое, тонкое, волосы совершенно седые, в глазах – странное выражение затаенной боли или тоски и жуткая глубина всепонимания.
– Откажитесь от кенгуру, – сказал он. – Вы не справитесь с задачей в таком состоянии.
– А кто вы такой, чтобы советовать мне, что делать? – осведомился Честмир, сдерживая раздражение.
– Тот, кто знает достаточно, чтобы советовать. Если не можете отказаться, будьте осмотрительнее в точке выхода, цена осмотрительности в данном случае – жизнь.
Незнакомец, кивнув, исчез, виом собрался в световую нить и угас.
Тршеблицкий хмыкнул, сказал вслух: «До чего же я люблю идиотские предупреждения!» – и вышел из помещения дежурного десанта под насмешливые замечания товарищей, ждущих своей очереди.
Получая вводные, он ничем не выдал своих чувств, по обыкновению сухо отвечая диспетчеру, но в кабине курьерского когга не сдержался и открыл мидель-захват пилотского кокон-кресла не легким движением пальца, а ударом кулака.
– Кажется, мы не в духе, – заметил инк когга по имени Шарп, когда Честмир, одетый в кокос – компенсационный костюм спасателя, – влез в захват и включилась система компьютерной мыслесвязи. – Что случилось, кто умер?
– Ничего особенного, – буркнул мысленно Честмир. – По-моему, меня решили поберечь… для развлечения сектора. Включайся в работу. Кенгуру по координатам – час, на месте – полчаса, назад – еще полчаса. Вернусь – я им покажу, на что способен драйвер-прима гриф глубокого сектора погранслужбы Тршеблицкий!
Функциональный киб-интеллект когга, исполняющий обязанности координатора-проводника, инк второго класса, знавший все положительные и отрицательные стороны характера своего командира-друга-человека, промолчал. Повинуясь командам главного распределительного компьютера базы, располагавшейся в системе Гиппарха за триста световых лет от Солнца, он вывел когг к нужному стартовому колодцу, предупредил командира о готовности к прыжку, и автоматы базы включили режим «суперструны».
Курьерский когг – это, собственно, спасательный шлюп класса «универсал-абсолют», биомашина пятого поколения, представляющая собой единый квазиживой организм, внутри которого, как семечко в яблоке, обитает водитель, называемый по древней традиции пилотом. Если операция по спасению сложная, то в рейд отправляют сразу два когга, и пилот ведущего называется драйвер-прима, а ведомого – драйвер-секунда.
Рубка такого шлюпа имеет вид трехметрового кресла-кокона, оборудованного системой датчиков, которые подают информацию напрямую в мозг пилоту и через «дисциплинатор» – блок целесмыслового контроля – его мысленные команды исполнительным механизмам.
Честмир привычно влез спиной в рубку, запеленался, проверил включение координатора, а спустя несколько секунд когг вышел из «струны» за сто световых лет от базы в точке, где когда-то разведчиками был установлен маяк «Гиппарх-граница».
Определившись в пространстве с необходимой для работы тщательностью, Честмир озадаченно проверил данные Шарпа: шлюп вышел точно по заданным базой эфемеридным координатам, однако маяка на месте не оказалось, окно локатора было пустым, а эфир молчал. Космос в указанном районе, как и везде, равнодушно ждал, чем закончится его небесконечное расширение, и на эмоции одного человека ему было наплевать.
– Куда он делся? – спросил Честмир хмуро. – Не могли же нас забросить в другое место. Инки базы не ошибаются.
– Я тоже, – сухо отрезал Шарп.
– Тогда где маяк?
– Нас и послали разобраться в его молчании. Вполне может быть, что его украли инопланетяне.
Честмир фыркнул:
– Шутник ты, однако, приятель. Врубай «уши» на локацию, будем искать пропажу. Не справишься за полчаса – спишу в службу быта.
Через час с небольшим в двух АЕ от шлюпа им удалось обнаружить убегающий со скоростью пять тысяч километров в секунду небольшой «иксоид», то есть тело неизвестных форм, массы и габаритов. Оптика шлюпа на таком расстоянии предметы не брала, но Шарпу удалось по динамике движения «иксоида» определить его примерную массу и сделать вывод, что скорее всего это и есть «сбежавший» триангуляционный маяк «Гиппарх-граница» под номером тысяча сто сорок один, по неизвестной причине отправившийся в самостоятельный рейд в направлении на южный галактический полюс.
– Пойдем на «струне»?! – полуутвердительно сказал Шарп. – Готов поспорить, что промахнусь не больше чем на сто километров. Хотя… мне почему-то не хочется догонять этот «орех».
– Ха-ха! – сказал Честмир. – Ты еще повесь мне лапшу на уши о своей «интуиции».
– Говорят, некто драйвер-прима вешал такую лапшу на уши длинноногой стажерке из сектора «интеллектуалов», – парировал Шарп.
– Да? – помолчав, пробормотал Честмир, вспоминая горящие восторгом под опахалами ресниц глаза Чариты. – Кто говорит?
– Слухи не имеют координат.
– Болтун, подхватываешь чужие сплетни… На «струне» не пойдем, пойдем шпугом [2], заодно поработаем, пощупаем путь приборами.
– И все-таки я бы запустил ему вдогонку зонд и посмотрел на маяк издали… не нравится мне его бегство. Да и пространство вокруг какое-то… вздыбленное… и «пахнет паленым» – радиационный фон повышен.
– Пойдем, как сказал. – Честмир сделал глоток сока, как и всегда перед работой, и скомандовал: – Вперед!
Он все еще находился во власти дурного настроения и не смог поэтому по достоинству оценить предостережение координатора, хотя и помнил совет незнакомца «быть поосмотрительней».
Шлюп начал разгон в режиме крейсерского шпуга и уже через час достиг скорости, почти равной половине скорости света, после чего Честмир смог наконец поймать убегающий огонек маяка в визирные метки оптического комплекса. Поймал и не поверил глазам. Он увидел странную конструкцию, мало напоминающую октаэдр маяка: нечто похожее на громадные оленьи рога, выросшие из остроугольного ядра. Казалось, какая-то сила расплавила маяк и потеки металла и пластика, изогнувшись, застыли веткой колючего кустарника или «оленьими рогами».
– Это не маяк, – сказал Честмир, начиная вдруг осознавать, что его «пустячное» задание грозит вылиться в длительный исследовательский рейд с непредвиденными последствиями.
– Маяк, – возразил координатор, оценивший ситуацию чуть раньше командира. – Врубаю срочное торможение, изотропия пространства изменяется по нарастающей, появился густой микроволновый фон.
– Дай отклонение!
– Поздно. Держись, даю аварийное торможение.
Но было уже действительно поздно. В последнее мгновение перед торможением Честмир успел заметить, как часть рубки шлюпа прямо на глазах внезапно искривилась и стала расползаться, менять форму и цвет. Если бы в этой области пространства в данный момент находился сторонний наблюдатель, он заметил бы, как шлюп за несколько секунд претерпел множественную трансформацию и превратился в «букет колючих шипастых цветов», растущих из треугольного ядра…
Сигнал дверного автомата раздался ровно в семь утра, когда Ратибор завтракал. Недоумевая – кто бы это мог быть в такую рань? – и преодолевая невольное разочарование (у него были свои виды на воскресенье, а неожиданный ранний визит всегда сулит перемену личных планов), Ратибор промокнул губы салфеткой и открыл дверь.
Перед ним стояла странная пара: невысокого роста мужчина в черном кокосе с короткими рукавами, словно только что с дежурства, седовласый, с решительным угрюмо-спокойным лицом, и красивая девушка в летнем сафари с густым водопадом льняных волос. Глаза широко расставлены и светлые-светлые, почти прозрачные, но холодными назвать их было нельзя; яркие, слегка подведенные сочные губы таили улыбку, но не улыбались. На среднем пальце у мужчины красовался перстень из полированного черного камня с прозрачной выпуклостью, внутри которой разгоралась и гасла зеленая световая искра.