Грин Александр

Трюм и палуба

Александр Степанович Грин

Трюм и палуба

Морские рисунки

I

С медленным, унылым грохотом ворочались краны, торопливо стучали тачки, яростно гремели лебедки. Из дверей серых пакгаузов тянулись пестрые вереницы грузчиков. С ящиками, с бочонками на спине люди поднимались по отлогим трапам, складывали свою ношу возле огромных, четыреугольных пастей трюма и снова бежали вниз, цветные, как арлекины, и грязные, как земля. Албанское и анатолийское солнце покрыло их лица бронзовым загаром, пощадив зубы и белки глаз.

"Вега" оканчивала погрузку. Ее правильная, однообразная жизнь была известна всему городу: два рейса в месяц, один круговой и один прямой. Подчищенный и вымытый, украшенный с носа и кормы золотой резьбой, пароход этот производил впечатление туриста средней руки, окруженного грузчиками угольными шхунами и нефтяными баркасами. Он был всем: гостиницей, буфетом, носильщиком, коммивояжером... скучный, каботажный* старик.

______________

* Каботаж - плавание в пределах одного моря.

А невдалеке от него, у веселой и грязной набережной, в пыльном грохоте и звоне труда отдыхали сумрачные бродяги из Тулона и Гавра, Лондона и Ньюкэстля, Бомбея и Сингапура. Неведомое волнение тянуло к ним, как будто от грязных, стройных корпусов их летело дыхание океана и глухая музыка отдаленных бездн. Казалось, что в своем коротком плену, прикованные к стальным кольцам молов толстыми тросами, они спят, вспоминая тайны опасных странствий, бешенство тропических бурь, вулканы и рифы, цветущие острова, всю яркую роскошь тропиков, - истинно царский подарок, брошенный солнцем своей возлюбленной.

Когда розовый дым утреннего тумана гаснет над дрожащей от холода, тихой и зеленой водой, - подымаются сонные матросы и чистят плавучие гостиницы. Моют палубы, трут медные части, подкрашивают ватервейс*. Но бродяги спят еще в это время: они устали, и кокетство им не к лицу.

______________

* Ватер-вейс - желоб для стока воды, проходит у бортов.

Вокруг "Веги" громоздились закопченные трубы пароходов, бесшумно выкидывая ленивый, густой дым. Из города, убегавшего вверх кольцеобразными, каменными уступами, несся шум экипажей и неопределенное звуковое содрогание жизни сотен тысяч людей.

Гавань сверкала и пела. Громадное напряжение звуков и красок, брошенное в небольшой уголок земли, как гнездо золота в расщелину кварца, утомляло, рассеивало мысли, воскрешало сказки. Эта неровная, голубая бухта с желтыми берегами и тысячами судов таила в себе жуткое, шумное очарование веками накопленных богатств, риска и опьянения, смерти и жизни.

"Вега" поглощала груз жадно и безостановочно. Бегали агенты, размахивая желтыми пачками ордеров, кричали и исчезали в складах. Взвивались стропы, охватывая двойной петлей сотни пудов, гремела цепь, грохотала лебедка; цепь натягивалась, вздрагивая под тяжестью добычи, кто-то кричал: "Майна!.."*, и, плавно колыхаясь, груз устремлялся в глубину трюма, где уже ждали десятки рук, отцепляли стропы, тащили мешки и ящики в темные, сырые углы и складывали их там плотными возвышениями.

______________

* Майна - вниз (жарг.).

- Хабарда!* - кричали турки, стремительно пробегая с тяжестью на спине.

______________

* Хабарда - берегись.

- Вира! - надрывались внизу, в трюме, глухие, гулкие голоса.

- Изюм в Анапу, двадцать четыре места!

- Пипа двести ящиков - Новороссийск!

- Железо в Туапсе!

- АБ или АС? - черт вас побери!

- Давай живей! Давай живей! Ходи веселей!

- Не лезьте под руку, говорят вам!

- А вы не толкайтесь!

- Хабарда!

- Говорят вам, не мешайте!

- Я желаю видеть старшего помощника.

- Помощника? Вакансий нет.

- Мне нужно старшего помощника.

- А вам зачем?

- Я не ищу вакансий. Я желаю видеть его по делу.

- Станьте же в сторону.

- Хорошо.

Вахтенный матрос поправил съехавшую на затылок фуражку, обтер рукавом вспотевшее лицо и устало покосился на собеседника. Тот встал подальше от трюма и рассеянно осмотрелся.

Это был плотный, медленный в движениях человек, слегка сутулый, в парусинном пиджаке и черных матросских брюках. Вместо жилета он носил тельник с широкими синими полосами и красный кушак. Черные, коротко остриженные волосы прикрывала серая "джонка", шапка английского покроя. Лицо его казалось типичным лицом человека случая, молодца на все руки: если нужно - кок или матрос, в нужде - поденщик, при случае - угольщик, иногда сутенер, особенно в периоды "смертельного декофта"*, столь частого среди мелкого морского люда. Низкий лоб, серые глаза, полные угрюмой беспечности, загорелая кожа, короткий, тупой нос, редкие усы; в правом ухе маленькая золотая серьга.

______________

* Декофт - голодовка.

Большая партия риса, сто сахарных бочек в Севастополь и машинное масло в Керчь подходили к концу. Все быстрее развертывался строп, ложась длинной петлей на раскаленные солнцем камни мола, и из трубы "Веги" повалил густой дым - разводили пары. Немногочисленные пассажиры толкались и бегали, устраивая свои пожитки на палубе и в классных каютах; сипло завыл гудок, первый сигнал отплытия.

- Эй, приятель! - сказал матрос. - Вот старший помощник!

Костлявая фигура с желчным лицом бродила на палубе, теребя узенькую бородку и щурясь от солнца. Парень неловко протискался среди ящиков и разного хлама, низко поклонился, сдернул свою джонку и просительно замигал. Круглая, стриженая голова бросилась в глаза моряку; он сморщился, точно собираясь чихнуть, и медленно процедил:

- Вакансий нет.

- Извините, - сказал парень, оглядываясь на пристань, - окажите божескую милость!

- Ну?

- Не откажите насчет проезда. За работу.

- Это бесплатно? Эй, не задерживай! - крикнул моряк кочегару, стоявшему у лебедки. - Нет!

- Никаких нет способов, господин помощник. Что будете делать? Третий месяц хожу без...

- Врешь ведь! - перебил моряк, пыхая папиросой. - Просто лодырь, а?

- Нет, я не лодырь, - спокойно возразил парень. - Я матрос.

- Куда едешь?

- В Керчь.

- Зачем?

- К матери и сестре.

- Очень ты им нужен. Нет, не могу.

- Я буду работать.

- А, черт с твоей работой! Проси в конторе.

- Три места в Батум! Осторожнее, эй! Верхом держи!

Парень оглянулся. Желтая бумажка ордера перешла из рук грузчика в руки штурмана. Юноша принял ее, сидя верхом на опрокинутой бочке.

- Что? - спросил желчный моряк.

- Стекло! посуда! - радостно объявил штурман и засмеялся. Ему было двадцать три года. Сейчас же и неизвестно почему нахмурившись, он крикнул с деловым видом: - Эй, вы, пустомели! - ходи, ходи!

Парень смотрел глазами и ушами. Лицо его сразу подобралось и вытянулось. Три больших ящика медленно выползали из-за борта по наклону деревянного щита и повисли над трюмом.

Потом глаза его стали равнодушными, а лицо печальным; казалось, жестокосердие моряка его сильно удручало. Он переступал с ноги на ногу, подвигаясь к трюму, и тихо повторил глухим, умоляющим голосом:

- Будьте такие добрые! Нет ни копейки, все...

- Отстань! - моряк досадливо передернул плечами. - Вас тут столько шляется, что хоть на балласт употребляй. Я не могу, сказано тебе это или нет?

Груз плавно колыхался в воздухе, вздрагивая и покачиваясь. Парень быстро осмотрел его: канат плотно охватывал ящики.

- Майна! - взревел турок.

Громыхнула цепь, и ящики ринулись вниз, мелькнув светлым пятном в сумрачном отверстии трюма. Через минуту из глубины долетел стук, и цепь, болтаясь, взвилась вверх, на крюке ее висел строп.

- А-ха-ха! - сказал парень, заглядывая в трюм. - Происшествие!

- Ты чего? - вскипел старший помощник. - Пошел вон!

- Шапку уронил, - растерялся проситель, нагибаясь еще ниже. - И как это я...

- Разиня! - бодро крикнул жизнерадостный штурман, смеясь глазами. Куда смотрел?

Желчный моряк плюнул и отошел в сторону. Ему был противен этот слоняющийся бездельник, паразит гавани, живущий сегодняшним днем. Он не выносил бродяг, разъезжающих из порта в порт, пьяниц с сомнительной репутацией, людей, не умеющих держаться на судне более месяца. К тому же у него были свои заботы. Нельзя обременять людей пустяками.

- Полезем! - сказал стриженый человек, подходя к трапу. Выжидательная улыбка штурмана сопровождала его.

- Шапка тирял! - оскалился турок, подмигивая другим. - Караш малчык, шапка плохой!

- Эй! - закричали из трюма. - Шапка чья? Эй!

Парень ступил на отвесные перекладины трапа и стал опускаться, неловко перебирая руками. Внизу его ждали. Маленький, юркий матрос, растопырив на пальцах злополучную джонку, протягивал ее собственнику. Грузчики смотрели неодобрительно.

- Честь имею поднести - головка ваша, - сказал матрос. - Хорошая голова, складная!..

Кто-то, пыльный и темный, проворчал в углу:

- Не мог свое сокровище на палубе обождать!..

Парень молча надел шапку. Трюм был почти весь забит грузом, и только в середине, под самым люком, оставалась небольшая квадратная пустота. Было прохладно, слегка отдавало сыростью, мышами и сушеными фруктами. Ящики с посудой лежали на плоских, тугих мешках, каждый отдельно.

- Ну - вира* отсюда, приятель! - сказал матрос. - Головка при вас, айда!..

______________

* Вира - вверх (жарг.).

Парень занес ногу на трап и спросил:

- Много грузить?

- Четырнадцать тысяч прессованных леших, - озабоченно проговорил матрос. - Нет, немного, кажись. Местов тридцать, не более, сюда еще пойдет.

- Так, - сказал парень. - Прощайте.

- Отчаливайте. Без вакансии?

- Нет, проехать хочу.

- Ага! Черти, легче майнать!

Отвергнутый пассажир влез на палубу и пошел домой с веселым лицом. Ящики не были завалены грузом - только это и нужно было ему знать: ехать он никуда не собирался.