Грин Александр
Колония Ланфиер
Александр Степанович Грин
Колония Ланфиер
Подобно моряку,
Плывущему через Юрский пролив,
Не знаю, куда приду я
Через глубины любви.
Иоситада, японец.
I
Три указательных пальца вытянулись по направлению к рейду. Голландский барок пришел вечером. Ночь спрятала его корпус; разноцветные огни мачт и светящиеся кружочки иллюминаторов двоились в черном зеркале моря; безветренная густая мгла пахла смолой, гниющими водорослями и солью.
- Шесть тысяч тонн, - сказал Дрибб, опуская свой палец. - Пальмовое и черное дерево. Скажи, Гупи, нуждаешься ты в черном дереве?
- Нет, - возразил фермер, введенный в обман серьезным тоном Дрибба. Это мне не подходит.
- Ну, - в атласной пальмовой жердочке, из которой ты мог бы сделать дубинку для своего будущего наследника, если только спина его окажется пригодной для этой цели?
- Отстань, - сказал Гупи. - Я не нуждаюсь ни в каком дереве. И будь там пестрое или малиновое дерево, - мне одинаково безразлично.
- Дрибб, - проговорил третий колонист, - вы, кажется, хотели что-то сказать?
- Я? Да ничего особенного. Просто мне показалось странным, что барок, груз которого совершенно не нужен для нашего высокочтимого Гупи, - бросил якорь. Как вы думаете, Астис?
Астис задумчиво потянул носом, словно в запахе моря скрывалось нужное объяснение.
- Небольшой, но все-таки крюк, - сказал он. - Путь этого голландца лежал южнее. А впрочем, его дело. Возможно, что он потерпел аварию. Допускаю также, что капитан имеет особые причины поступать странно.
- Держу пари, - сказал Дрибб, - что его маленько потрепало в Архипелаге. Если же не так, то здесь открывается мебельная фабрика. Вот мое мнение.
- Пари это вы проиграете, - возразил Астис. - Месяц, как не было ни одного шторма.
- Я, видите ли, по мелочам не держу, - сказал, помолчав, Дрибб, - и меньше десяти фунтов не стану мараться.
- Согласен.
- Что же вы утверждаете?
- Ничего. Я говорю только, что вы ошибаетесь.
- Никогда, Астис.
- Сейчас, Дрибб, сейчас.
- Вот моя рука.
- А вот моя.
- Гупи, - сказал Дрибб, - вы будете свидетелем. Но есть затруднение: как нам удостовериться в моей правоте?
- Какая самоуверенность! - насмешливо отозвался Астис. - Скажите лучше, как доказать, что вы ошиблись?
Наступило короткое молчание. Дрибб заявил:
- В конце концов, нет ничего проще. Мы сами поедем на барок.
- Теперь?
- Да.
- Стойте! - вскричал Гупи. - Или мне послышалось, или гребут. Помолчите одну минуту.
В глубокой сосредоточенной тишине слышались протяжные всплески, звук их усиливался, равномерно отлетая в бархатную пропасть моря.
Дрибб встрепенулся. Его любопытство было сильно возбуждено. Он топтался на самом обрыве и тщетно силился рассмотреть что-либо.
Астис, не выдержав, закричал:
- Эй, шлюпка, эй!
- Вы несносный человек, - обиделся Гупи. - Вы почему-то думаете, что умнее всех. Один бог знает, кто из нас умнее.
- Они близко, - сказал Дрибб.
Действительно, шлюпка подошла настолько, что можно было различить хлюпанье водяных брызг, падающих с весла. Зашуршал гравий, послышались медленные шаги и разговор вполголоса. Кто-то взбирался по тропинке, ведущей с отмели на обрыв спуска. Дрибб крикнул:
- Эй, на шлюпке!
- Есть! - ответили внизу с сильным иностранным акцентом. - Говорите.
- Лодка с голландца?
Колонист не успел получить ответа, как незнакомый, вплотную раздавшийся голос спросил его в свою очередь:
- Это вы так кричите, приятель? Я удовлетворю ваше законное любопытство: шлюпка с голландца, да.
Дрибб повернулся, слегка оторопев, и вытаращил глаза на черный силуэт человека, стоявшего рядом. В темноте можно было заметить, что неизвестный плечист, среднего роста и с бородой.
- Кто вы? - спросил он. - Разве вы оттуда приехали?
- Оттуда, - сказал силуэт, кладя на землю порядочный узел. - Четыре матроса и я.
Манера говорить не торопясь, произнося каждое слово отчетливым, хлестким голосом, произвела впечатление. Все трое ждали, молча рассматривая неподвижно черневшую фигуру. Наконец Дрибб, озабоченный исходом пари, спросил:
- Один вопрос, сударь. Барок потерпел аварию?
- Ничего подобного, - сказал неизвестный, - он свеж и крепок, как мы с вами, надеюсь. При первом ветре он снимается и идет дальше.
- Я доволен, - радостно заявил Астис. - Дрибб, платите проигрыш.
- Я ничего не понимаю! - вскричал Дрибб, которого радость Астиса болезненно резнула по сердцу. - Гром и молния! Барок не увеселительная яхта, чтобы тыкаться во все дыры... Что ему здесь надо, я спрашиваю?..
- Извольте. Я уговорил капитана высадить меня здесь.
Астис недоверчиво пожал плечами.
- Сказки! - полувопросительно бросил он, подходя ближе. - Это не так легко, как вы думаете. Путь в Европу лежит южнее миль на сто.
- Знаю, - нетерпеливо сказал приезжий. - Лгать я не стану.
- Может быть, капитан - ваш родственник? - спросил Гупи.
- Капитан - голландец, уже поэтому ему трудно быть моим родственником.
- А ваше имя?
- Горн.
- Удивительно! - сказал Дрибб. - И он согласился на вашу просьбу?
- Как видите.
В его тоне слышалась скорее усталость, чем самоуверенность. На языке Дрибба вертелись сотни вопросов, но он сдерживал их, инстинктом чувствуя, что удовлетворению любопытства наступили границы. Астис сказал:
- Здесь нет гостиницы, но у Сабо вы найдете ночлег и еду по очень сходной цене. Хотите, я провожу вас?
- Я в этом нуждаюсь.
- Дрибб... - начал Астис.
- Хорошо, - раздраженно перебил Дрибб, - вы получите 10 фунтов завтра, в восемь часов утра. До свидания, господин Горн. Желаю вам устроиться наилучшим образом. Пойдем, Гупи.
Он повернулся и зашагал прочь, сопровождаемый свиноводом.
- Теперь я держу пари, что с Дрибба получить придется только с помощью увесистой ругани. Господин Горн, я к вашим услугам.
Астис протянул руку, повернулся и удивленно прищелкнул языком. Он был один.
- Горн! - позвал Астис.
Никого не было.
II
Цветущие, низкорослые заросли южных холмов дымились тонкими испарениями. Расплавленный диск солнца стоял над лесом. Небо казалось голубой, необъятной внутренностью огромного шара, наполненного хрустальной жидкостью. В темной зелени блестела роса, причудливые голоса птиц звучали как бы из-под земли; в переливах их слышалось томное, ленивое пробуждение.
Горн шагал к западу, стремясь обойти цепь оврагов, заполнявших пространство между колонией и северной частью леса. Старый кольтовский штуцер покачивался за его спиной. Костюм был помят - следы ночи, проведенной в лесу. Шел он ровными, большими шагами, тщательно осматриваясь, разглядывая расстояние и почву с видом хозяина, долго пробывшего в отсутствии.
Юное тропическое утро охватывало Горна густым дыханием сочной, мясистой зелени. Почти веселый, он думал, что жить здесь представляет особую прелесть дикости и уединения, отдыха потревоженных, невозможного там, где каждая пядь земли захватана тысячами и сотнями тысяч глаз.
Он миновал овраги, гряду базальтовых скал, похожих на огромные кучи каменного угля, извилистый перелесок, опоясывающий холмы, и вышел к озеру. Места, только что виденные, не удовлетворяли его. Здесь не было концентрации, необходимого и гармонического соединения пространства с лесом, гористостью и водой. Его тянуло к уютности, полноте, гостеприимству природы, к тенистым, прихотливым углам. С тех пор, как будущее перестало существовать для него, он сделался строг к настоящему.
Зной усиливался. Тишина пустыни прислушивалась к идущему человеку; в спокойном обаянии дня мысли Горна медленно уступали одна другой, и он, словно читая книгу, следил за ними, полный сосредоточенной грусти и несокрушимой готовности жить молча, в самом себе. Теперь, как никогда, чувствовал он полную свою оторванность от всего видимого; иногда, погруженный в думы и резко пробужденный к сознанию голосом обезьяны или шорохом пробежавшей лирохвостки, Горн подымал голову с тоскливым любопытством, - как попавший на другую планету, - рассматривая самые обыкновенные предметы: камень, кусок дерева, яму, наполненную водой. Он не замечал усталости, ноги ступали механически и деревенели с каждым ударом подошвы о жесткую почву. И к тому времени, когда солнце, осилив последнюю высоту, сожгло все тени, затопив землю болезненным, нестерпимым жаром зенита, достиг озера.
Мохнатые, разбухшие стволы, увенчанные гигантскими, перистыми пучками, соединялись в сквозные арки, свесившие гирлянды ползучих растений до узловатых корней, сведенных, как пальцы гнома, подземной судорогой, и папоротников, с их нежным, изящным кружевом резных листьев. Вокруг стволов, вскидываясь, как снопы зеленых ракет, склонялись веера, зонтики, заостренные овалы, иглы. Дальше, к воде, коленчатые стволы бамбука переплетались, подобно соломе, рассматриваемой в увеличительную трубу. В просветах, наполненных темно-зеленой густой тенью и золотыми пятнами солнца, сверкали крошечные, голубые кусочки озера.
Раздвигая тростник, Горн выбрался к отмели. Прямо перед ним узкой, затуманенной полосой тянулся противоположный берег; голубая, стального оттенка поверхность озера дымилась, как бы закутанная тончайшим газом. Справа и слева берег переходил в обрывистые холмы; место, где находился Горн, было миниатюрной долиной, покрытой лесом.
Сравнивая и размышляя, Горн бросил на песок кожаную сумку и сел на нее, отдавшись рассеянному покою. Место это казалось ему подходящим, к тому же нетерпение приступить к работе решило вопрос в пользу берега. Он видел квадратную, расчищенную площадку и легкое здание, скрытое со стороны озера стеной бамбука. С помощью одного топора, посредством крайнего напряжения воли, он надеялся создать угол, свободный от нестерпимого соседства людей и липких, чужих взглядов, после которых хочется принять ванну.