Александр БУШКОВ

СЛЕД ПИРАНЬИ

Глава 1

СТРАСТЬ ЗАДАВАТЬ ВОПРОСЫ

Погода была ясная, а настроение – сквернейшим.

Мазур сидел, как прилежный школьник в классе, – глядя вперед, на дорогу, не поворачивая голову и на миллиметр. Хорошо еще, теща с тестем – теперь, вообще-то, бывшие теща с тестем – тоже сидели смирнехонько, так и не проронив ни слова от самого Шантарска. Езды до аэропорта оставалось минут двадцать, и Мазур, чувствуя себя скотиной, все же облегченно вздыхал, вспоминая, что вскорости оба уйдут из его жизни, надо полагать, навсегда.

Прекрасно понимал, что следовало бы ощущать себя виноватым, но отчего-то никак не получалось. Он знал, что выложился до предела, спасая Ольгу, сделал все, что мог, и, в конце концов, не был господом богом – но как раз этого-то и не мог объяснить откровенно.

Они так и уезжали, накормленные официальной версией – в поезде, по дороге из гостей, на Ольгу вдруг напал то ли хулиган, то ли маньяк с пистолетом. По нынешним временам вещь самая обыкновенная – кое-где уже и грабят пассажирские поезда, совершенно по-махновски. Родители ни на миг и не усомнились в преподнесенной им лжи, доктор Лымарь ручался...

Вот только от этого ничуть не легче. А то и труднее. Как ни тверди о разгуле преступности. Потому что крутой мужик, офицер, остался без единой царапины, а молодая женщина погибла. Ситуация, еще с древнейших времен считавшаяся для мужика весьма неприглядной. Так что сиди в дерьме и не чирикай...

Мазур чирикать и не пытался. Торчал себе в сторонке, повесив повинную голову. Лымарю спасибо – старался изо всех сил, увещевая, утешая и даже легонько гипнотизируя, он это умел, он многое умел... И подсунуть таблетку в надлежащий момент, и вполне профессионально, не причинив ни малейшей боли, удержать тестя, когда того бросило в истерику и он неумело попытался заехать Мазуру по голове.

Мазуру еще раньше, в Питере, было с ними нелегко. Главным образом из-за разницы в возрасте его и Ольги. Папа был Мазуру практически ровесником и вдобавок – совершенно совдеповским доцентом, корпевшим в каком-то НИИ, где ему платили в месяц примерно столько, сколько стоила зипповская зажигалка Мазура. Исторические примеры папа принимал плохо, и Мазур нутром чуял, что в глазах тестя с самых первых дней предстал этаким из-вращением, совратителем малолетних.

Проблемы с тещей, если уж откровенно, лежали в другой плоскости.

Поскольку она была двумя годами моложе Мазура и смотрелась великолепно чуточку более зрелое издание Ольги, ничуть не потерявшее прелести, – Мазур в свое время пару раз явственно ощущал, как где-то на рубежах подсознания определенно ворохнулись фривольные мыслишки, продиктованные извечным мужским цинизмом. Да вдобавок Ольга как-то под великим секретом поделилась компроматом: мамочка, безусловно будучи главой семьи и добытчицей (трудилась переводчицей в процветающей фирме), порою искала на стороне маленьких радостей, каковые без особого труда и находила. Однажды Ольга даже полушутя-полусерьезно пригрозила выцарапать супругу бесстыжие глазыньки, заявив, будто перехватила мамочкин оценивающий взгляд. Мазур тогда свел все на шутку, напомнив, что согласно традиции теща с зятем должны пребывать в состоянии перманентной лютой вражды, но в глубине души признавал, что был единожды такой взгляд, очень уж недвусмысленно мазнули по нему очи Ирины свет Викентьевны. И самую малость встревожился, не передалась ли оная ветреность по наследству. Правда, откровенная по-современному, Ольга ему заявила, что дело тут не в ветрености, а в некоторой девальвации к сорока годам иных папочкиных достоинств. В общем, с тестем не заладилось моментально – а с тещей, наоборот, могло бы и сладиться вовсе уж шокирующим образом, живи они все под одной крышей достаточно долго. Такой вот фрейдизм.

Слава богу, под одной крышей Мазур прожил с Ольгиными родителями всего неделю.

Но все эти психологические экзерсисы относились ко времени прошедшему.

Сейчас и вспоминать то ли смешно, то ли больно. Сейчас было другое – тесть три раза срывался в истерику, теща крепилась, Мазур прямо-таки телепатически чуял, что она, подобно ему самому, всего лишь загнала горе внутрь, поглубже.

Отчего горе ничуть не стало слабее. И мрачноватые молчаливые поминки вдовец, родители, а также немногословные подводные убийцы, числом восемь, для непосвященного предстающие самыми нормальными людьми, затурканным пехотным офицерьем, согласно легенде. Благо родители до сих пор пребывали в заблуждении, будто Мазур – флотский инженер, всю сознательную жизнь испытывавший новые модели аквалангов, намеченные к постановке на вооружение.

Отсюда, мол, и некоторая доза секретности, постоянно его сопровождавшая. А регалии он при них и не надевал никогда...

Мазур не выдержал, украдкой глянул в зеркальце заднего вида – но они все так же сидели, явственно отвернувшись друг от друга, с застывшими лицами.

Мысленно вздохнув, он сунул в рот сигарету – и перехватил настойчивый взгляд Михася.

И еще один, еще более многозначительный. Неспроста, конечно. Подумав немного, Мазур негромко сказал:

– Трасянка, пожалуй...

– Сойдет?

– Ручаюсь.

Старый сослуживец, чьи предки некогда живали почти в тех же местах, что и Мазуровы, после секундного колебания заговорил на трасянке – причудливой смеси белорусского, польского и русского, имеющей хождение в Беларуси:

– Таке враженне, што мамы огон .

– Давно? – спросил Мазур.

– С квадранс .

Он плавно вписался в крутой поворот, а Мазур тем временем глянул в боковое зеркальце. И точно, на некотором отдалении маячил светлый "Жигуль".

"Волга" у них была самая обыкновенная, вообще-то "Жигуль" давно мог их обогнать – ограничения скорости тут нет, гаишники в этих местах практически не водятся...

– Навензац лончношчь ?

– Чакай, – сказал Мазур, покосившись на трубку радиотелефона. – Можа, то яки грат ...

Подметил краем глаза, что тесть с тещей самую чуточку встрепенулись, заслышав эту абракадабру, но особого интереса не проявили. Ну и ладушки. И не поняли ни черта – теща знает испанский и французский, а тесть, как и положено совковому доценту, иностранными языками не обременен...

Мазур неотрывно следил за идущей следом машиной – нет, на таратайку вроде не похожа, выглядит новенькой. Но нет пока что оснований для боевой тревоги: место бойкое, машин полно... В это время дня прут в аэропорт чуть ли не потоком – пока ехали, обогнали уже с десяток.

– Ну вот, – сказал Мазур равнодушно.

"Жигуль" наконец-то пошел на обгон, наддав на очередном повороте. Места были глухие, слева – лес, справа – равнина и сопки, так что Мазур бдительно проводил взглядом обогнавшую их машину: двое, молодые, в их сторону и головы не повернули – что, впрочем, еще не повод для благодушия...

Ага! Светлый "Жигуль" вдруг стал тормозить – и тут же за его задним сиденьем отчаянно замелькали пронзительно-синие вспышки. И такие же вспышки, словно отражения в невидимом огромном зеркале, запульсировали сзади и сбоку.

Три машины, сверкая милицейскими мигалками, откровенно взяли их в "коробочку". Впереди – "Жигуль", слева – второй, синий, сзади нарисовался белый "Рафик". Тот, что сидел в синих "Жигулях" рядом с шофером, здоровенный лоб в серо-белом милицейском камуфляже, приспустил стекло и высунул руку с полосатым жезлом, небрежно помахал, словно забивал гвоздь. И убрал руку, покосился со спокойной властностью, должно быть, полагая, что сделал достаточно и теперь вправе ждать немедленных результатов.

Михась вопросительно глянул.

– Притормози, – сказал Мазур. – Только ушки держи...

Кивнув, Михась стал тормозить, уходя к обочине. Все три машины, будто соединенные невидимыми ниточками, повторили маневр, по-прежнему светя синими вспышками. И в "Рафике" обмундированный мент – желтеет цевье автомата, а из-за его спины, напряженно застыв, таращатся трое в штатском.

Неуловимым движением Михась передвинул наплечную кобуру, выжал сцепление и остановился. "Коробочка" была заперта, три машины, встав почти впритык, блокировали "Волгу" с трех сторон – правда, возникни такая нужда, Михась ушел бы по целине, что по асфальту. Мотора он не выключил, конечно, и ноги держал на педалях, а правую руку с рычага так и не снял.

Мимо равнодушно пролетали машины, встречные и попутные, кое-кто любопытно косил глазом, но останавливаться, понятно, не собирался – синие мигалки, все три, по-прежнему работали с идиотским усердием часового механизма.

Тот, с жезлом, наконец вылез, из "Рафика" выскочил рыжий автоматчик и, расставив ноги, замер у капота, подстраховывая своего капитана – Мазур разглядел звездочки на погонах. Пока что в капитане ничего подозрительного не усматривалось: личность, правда, насквозь мрачная и неприветливая, но они нынче все такие, словно в понедельник их мама родила...

Молчание, пожалуй что, и затягивалось. Вероятнее всего, капитан ждал, что водила вылезет из машины и встанет на полусогнутых. Если так, ждал напрасно.

Видимо, ему и самому это пришло в голову – сделал шаг вперед и легонько постучал концом жезла по боковому стеклу, каковое Михась неспешно и опустил после кивка Мазура.

– Документы попрошу, – изрек капитан невероятную банальность. – На машину и ваши.

Михась столь же неспешно достал все из бардачка и протянул в окно.

Документы были неплохие – та самая липа, за которой стоит государство, способная выдержать не только беглый дорожный осмотр невооруженным глазом.

Согласно ксивам, которые проскочили бы любую компьютерную проверку, словно мокрый кусок мыла по водосточной трубе, машина принадлежала некоему сыскному агентству, где Михась с Мазуром (поименованные чужими фамилиями) и имели честь трудиться. Отсюда и пистолеты, совершенно законные.