Расул Гамзатов

АТТЕСТАТ ЗРЕЛОСТИ

О том, как писалась эта поэма

Давно-давно писал я эту поэму, которая так и осталась незавершенной. Это было в 1953 году. Из задуманного я осуществил только пятую часть. Решив остальное дописать позже, я уехал по срочным делам. А когда вернулся, приступить к поэме мне не позволили мои новые стихи. Поэму же постигла участь молодых людей, которые должны встать и уйти с приходом старших. Если заболевшего друга не навещаешь вовремя, то от стыда не приходишь к нему вообще. Так получилось и с моей поэмой.

Дорогая, далекая и незабываемая песня весны, песня моей зеленой весны! Теперь на горы падает снег… Годы прошли, но дел и забот стало еще больше. И для того, чтобы вспахать поле, не вспаханное вовремя, мне уже не достает ни здоровья, ни сил…

Если сегодня попробовать завершить поэму, то покажется, что я работал с кем-нибудь в паре… Не говоря уже о совместном творчестве, я не люблю даже написанное прежде. Мне не нравится, когда одну рубашку шьют двумя разными нитками и когда у одной шубы совершенно непохожие рукава. Поэтому я вручаю моим читателям главы этой поэмы, не изменив ни слова, вручаю, как свидетельства юной и пылкой любви. Зачем скрывать то, в чем нет ничего зазорного. Тогда у меня не хватило духу поведать о своей любви до конца. Я написал только о ее зарождении… Не знаю, смогу ли когда-нибудь рассказать о ней самой. Если сумею, то расскажу. Если не сумею, другие расскажут, как знать… Вот этим другим и дарю я начало своей незавершенной поэмы. И только две просьбы есть у меня к ним: больного всегда навещайте вовремя, ибо потом не посетите его никогда. Начатую поэму не прерывайте на середине, ибо она так и останется недописанной.

I

Ах, нынче современные поэты Молчать предпочитают о любви. Хотя ими компьютеры воспеты, Как божества, что созданы людьми, Но, как лицо невесты, осторожно Они сегодня прячут свою страсть, Как будто из стихов ее возможно Подобно драгоценности украсть. А раньше, когда страсть на самом деле Была, как смертный грех, запрещена, О ней в аулах горских наших пели Открыто и пандур, и чагана. Анхил Марин, до крови стиснув губы, Эльдарилав отважный и Махмуд… И солнце в облаках, как будто бубен, Сверкало и рассеивало тьму. Когда трава скрывается под снегом, Тоскуем мы по зелени полей. Но стоит первым вылезти побегам, Мы забываем с легкостью о ней. Любовь не лозунг, чтоб о ней кричали Поэты, как глашатаи, с трибун. Но не позор, чтоб в самом же начале Им на нее накладывать табу… …Я в зеркало взглянул — Как серебрится В висках росой осенней седина. Моя любовь далекая, ты птица, Которая мной не приручена. И сердце мне чуть слышно подсказало: Покуда она в памяти твоей, Приподними с невесты покрывало И расскажи бесхитростно о ней.

II

Шахри, Шахри — таинственное имя, Арабских сказок тонкий аромат… На свете не найти его любимей — Так мне казалось много лет назад. Когда, касаясь девственной бумаги, Мой карандаш испуганно дрожал, Но первый стих мой полон был отваги, И грифель был заточен, как кинжал. Закончив, я читал стихотворенье И тут же рвал на мелкие клочки, Швыряя в печь, где жаркие поленья Трещали звонко, грусти вопреки. Как много лет прошло, но и поныне Мой карандаш взволнованно дрожит… Пускай на волосах не тает иней, Он, к счастью, не задел моей души. Как тот юнец я вновь краснею рдяно, Охваченный любовною тоской, И вижу — из осеннего тумана Вдруг выплывает вешний образ твой. Шахри, Шахри… Опять перед глазами… Что ей сказать?.. В груди горит огонь. Когда-то я не выдержал экзамен, Споткнувшись на дороге, будто конь. А что теперь придумать в оправданье? Что было мне всего шестнадцать лет… С какой строки начать повествованье И отыскать затерянный твой след? Моя любовь… Ты брезжишь еле-еле, Как искорка потухшего костра. Тогда начну поэму с колыбели, Что колыхали горные ветра.

III

«Ой, мой маленький сынок Будет знаменитым. Разошью ему черкеску Золотыми нитками. Подарю ему коня С шелковой уздечкой И старинное ружье С серебряной насечкой. И папаху набекрень На него надену, Гибкую нагайку дам На лихое дело. Дорогого самого В люльке покачаю, А ходить научится — В прятки поиграю. Побежим мы вдоль реки С волнами наперегонки, Что, как резвые барашки, И игривы, и легки. Как на спинке соловья Крепость я построю, Красный разведу огонь Прямо в синем море. Как ударю в облака Крыльями орлицы, Коз упрямых пригоню К озеру напиться. И оленям, что пасутся В Грузии, за далью, На свирели я сыграю И плясать заставлю. Ах, мой маленький сынок Знаменитым будет. Подарю ему пандур, Чтобы пел он людям. И в долинах, и в горах, И в ущельях тесных Злой поток остановить Сможет его песня. А когда наступит срок, Отворив оконце, Впустит в саклю он любовь, Будто красно солнце. Дай ей Бог счастливый нрав, Чтоб беды не знала. Чтоб и в пасмурную ночь, Как звезда, сияла».

IV

Вот так на веранде, над люлькой склонясь, Мне мама моя колыбельную пела, В заветных мечтах представляя меня Усатым джигитом на лошади белой. Еще я «агу» не умел лепетать И мирно посапывал под одеялом, А мама была уже тем занята, Что мне беспрестанно невест подбирала. Они были так же беззубы, как я, И так же лежали в раскрашенных люльках, Не зная, что участь и их, и моя Решается нынче… Ах, любит — не любит?.. Как много печальных историй в горах Я слышал, хоть лучше совсем не слыхать бы, О грубо разорванных договорах, О так никогда и не справленных свадьбах. О спорах, о ссорах, о том, что сберечь При нынешних нравах нельзя свои нервы… Но, впрочем, совсем не о том моя речь — Продолжу рассказ о любви своей первой. Я помню, когда мне исполнилось пять, (А детская память, как надпись на камне: Все буковки можно легко сосчитать И все углубленья потрогать руками) Соседи, что часто ходили к нам в дом И за руки маленьких дочек держали, Смеясь, называли меня женихом И честное слово торжественно брали: — Мы свадьбу сыграем на весь белый свет! Готовь побогаче калым, забияка… Не ведая, шутят они или нет, На всех обещал я жениться, однако. На дочери плотника и чабана, Врача, тракториста — Запутался сам уж… А как-то спросила горянка одна, Вздыхая лукаво: — Возьмешь меня замуж? Молодку хрычовкою старой назвал, О чем и сейчас не жалею ничуть я. Но следом ее повторила слова Насмешница юная из Гиничутля. Сорвав с меня шапку, твердила она: — Женись, а не то не получишь папаху… Девица была мне совсем не нужна, Но сердце уже замирало от страха Неведомого… Далеко-далеко Еще подрастала любовь моя где-то, Пока я носился лихим седоком На струганной палке, не зная об этом. Цыплята мне были дороже девиц