Гергенредер Игорь
Простуженная Ворона и ее друзья (Сказки для взрослых - 3)
Игорь Гергенредер
Простуженная Ворона и ее друзья
Сказки для взрослых
Говорят, раз в восемьдесят восемь лет бывает Год Тягучих Дождей. Про то вспомнили, когда после студеной ветреной весны, вместо летнего жара, нахлынули сырость и холод, и в тусклые полдни светлели одни только лесные мхи, напитавшись тяжелой влагой. У Камышового Озера неумолчно шуршали под дождем остролистые заросли, и ольховые кусты, сплошь усыпанные дробью капель, казались не зелеными, а сизо-стальными. Временами стремительно обрушивался ливень - неистовый ветер косил его и гнал по озеру белесые пляшущие волны.
Не стало никакой радости лесным жителям, и даже духи затосковали, как и все, а тонкие сосенки, что росли из болотных кочек, начали помаленьку гнить.
И вдруг небо очистилось, солнечные лучи скользнули в чащу, и на толстых замшелых стволах прозелень так и расцвела затейливыми узорами. А до чего приветливо залоснилась атласная кора молодых березок! Все существа до самой мелкой мошки выбрались на припек.
Виллибальд растянулся на поляне у озера, приняв обличье толстого бобра. Прекрасная Адельхайд, обернувшись выдрой, грелась на стволе поваленного бурей старого тополя, кроной погрузившегося в ручей. Флик дер Флит прилег на солнышке на берегу: он оборотился огромной дикой кошкой, одряхлевшей, давно не чесанной. Тут же подставляла бок солнцу грациозная Виола, изящно выгибая удивительную шею. Павлин Пассик слетел со своего ветвистого платана и расхаживал по поляне, распустив хвост, поворачиваясь грудью к лучам. ?ж Тобиас лежал на траве брюшком кверху, и точно так же рядом лежал барсук Розетом, раскинув все четыре лапы.
Простуженная Ворона на суку старого ясеня отогрелась и сняла с больного горла повязку из мха и паутины. Да как примется тереться шеей о кору дерева! Уж очень истомилась шея под повязкой. Каждое перышко расправила птица под жаркими лучами, стараясь просушиться получше.
Одному Икоте надоело греться. Потянуло его побывать где-нибудь далеко, поглядеть, не придумано ли какое новое кушанье?Он попросил старшего духа, чтобы дал ему силу летать невидимым, взмыл над лесом и понесся - гораздо быстрее, чем стрижи и соколы. Зажмурившись, он проносился сквозь крепко сбитые ветром облака, но густо-лиловые градовые тучи предпочитал облетать стороной. Таким образом, он перемахнул через земли четырех королевств и шести княжеств и очутился над городом, где высились дворцы из мрамора и фонтаны рассыпали мириады сверкающих брызг.
Икота влетел в огромное открытое окно дворца и нашел кухню. Слуги как раз носили еду, и дверь в погреб была не затворена: невидимка нырнул в него. Стены глубокого погреба оказались выложены ледяными кубами, пол поверх льда покрывал утоптанный снег, в свою очередь, заботливо застланный соломой. Слуги достали из ледяной ниши серебряные горшочки и важно понесли наверх. У Икоты нос зачесался от любопытства.
На кухне важных слуг ждали девушки с чашами из печеного теста. Сняв с горшочков крышки, девушки принялись бережно наполнять чаши чем-то белоснежным и душистым. Когда дело было сделано и служанки занялись другой снедью, Икота стащил одну из чаш, попробовал - и едва не проглотил язык от удовольствия. Что могло быть приятнее в жаркий день, чем это удивительно холодное лакомство! Он почувствовал и вкус великолепных сливок, и свежих яиц, и виноградного сиропа, и еще чего-то соблазнительного.
Появившийся повар указал слугам на лакомство:
- Это понесете в зал после пирога с голубями и пончиков! - и недовольно добавил: - Его вынесли слишком рано - мороженое может растаять.
"Так вот как оно называется!" - подумал Икота.
Слуги от слов повара испуганно переглянулись. Мороженое собрали с тарелок в корзину, накрыли влажным рядном и понесли обратно в погреб. Икоте так хотелось поесть вдоволь невиданного кушанья, так было жаль, что его уносят! И он выдавил слезу - слеза невидимки, упав на корзину, сделала ее невидимой. Выхватив ее у растерянных слуг, Икота вылетел в окно и понесся к родным местам. По пути съел только те порции, которые уже начинали подтаивать.
Тяжелая корзина была полна почти до краев, когда он опустил ее на поляну: поставил на травку возле старухи-кошки. И в самое время - Флика здорово припекло и как раз потянуло освежиться. Попробовав мороженого, кошка так сладко мурлыкнула, что Виллибальд и красотка Адельхайд мигом оказались около корзины. Виола и Пассик тоже было потянулись к ней, но духи уж больно приналегли на лакомство. Никому ничего не оставили.
И ночью заболели. Если перегреться на солнце да разом проглотить столько мороженого - никакая волшебная сила не спасет.
Флик дер Флит лежал в дупле вяза, мучаясь от ломоты в костях, от головной боли. Горячее дыхание вырывалось из дупла - и жухли листья на деревьях напротив. А когда Флик начинал задыхаться, испуганные его хрипом совы выпускали добычу из когтей.
Виллибальд ворочался на дне Камышового Озера, в том месте, где бьют холодные ключи. Ему было жарко, душно, он ловил ртом студеную струю - и от этого толстяку делалось еще хуже.
А прекрасную Адельхайд пронизывал холод. Ее немилосердно знобило. Она выбралась из ручья, приняла из последних сил обличье утенка и забилась под крыло дикой утки в теплом гнезде.
Вскоре после полуночи все в Темнющем Лесу уже знали о болезни духов. Жобль услышал, как говорили об этом сыч с лунем, и поспешил к Рыбаклячу. Тот ожесточенно разорял муравейник. Чудища обсуждали новость и не жалели глоток от радости: Жобль на весь лес кричал ослом, Рыбакляч визжал по-поросячьи.
- Сколько нас обижали! А теперь мы каждого обидим по справедливости! ярился Жобль.
- Сколько над нами шутили и как зло! - подхватил Рыбакляч. - А теперь мы позлимся в открытую и безо всяких шуток!
Они устремились к поляне у Камышового Озера. На ней кто-то был сообщники замерли, верные разбойничьей повадке. В следующую минуту из прорехи между двух угольно-черных туч осторожно выглянул край луны и посмотрел на происходящее. Верхнее облако медленно поплыло дальше, перегнало нижнее, распустив по темно-синему с золотом небу черный, как сажа, хвост. Полная луна засияла.
По поляне, словно окутанная серебряным дымом, ходила красавица-серна, она не могла уснуть, волнуясь за больных. Чудища сорвались с места - Виола надменно выпятила нижнюю губку.
- Сейчас спесь живо слетит с тебя! - провизжал Рыбакляч. - Твои заступники хрипят и стонут, ха-ха-ха!
С неуклюжей прискочкой он бросился на Виолу, из раскрытой акульей пасти торчали огромные кабаньи клыки. Серна скакнула в сторону и умчалась вглубь леса к друзьям-оленям. Тогда чудовище повернулось, чтобы напасть на павлина. Как он был великолепен, распустив посреди поляны, в ровном зеленоватом свете луны, роскошный многоцветный хвост.
- Вы бесстыжи и низки! - презрительно бросил Пассик и взлетел на вершину платана.
- За ним, приятель! - призвал Рыбакляч сообщника, но тот врывался в дупло старого ясеня, в гнездо Простуженной Вороны. Птица хрипло звала на помощь:
- Кхо... кхо... кхошмар-р-р! Кхи... Кхикота!
Жобль выбросил ее из дупла вместе с гнездом. Она уцепилась за куст вербы, но гнездо с теплой периной упало наземь. Рыбакляч, сладко злобствуя, растоптал его. Жобль хотел разделаться с несчастной птицей: та еле-еле спаслась, спрятавшись в кусте.
И тут подоспел Икота. Его лихорадило от пяти порций мороженого, но все же он нашел силы для схватки. В руке у него были стебли осоки с острыми, как лезвия, листьями. Сделавшись невидимым, он подпрыгивал и больно хлестал Жобля пучком по ослиным ушам, по мартышечьим лапкам.
У Икоты еще оставалось немного волшебной силы, которую давеча дал ему Флик дер Флит. И, взлетая невысоко, невидимка стегал сверху и Рыбакляча, отгоняя его от вербы.
Но злодей уж слишком рассвирепел. Он решил с разбегу вломиться в куст и схватить ворону. Жобль кружил над ним, подбадривая:
- Вперед! Вперед!
Рыбакляч отбежал подальше и, пригнув голову, тяжело понесся на вербу. А под ней в густой траве спрятался Тобиас: он сумел незаметно притащить брошенное сломанное удилище. Рыбакляч был в двух шагах, когда еж поднял свое копье, нацелив его в раскрытую пасть. Острый конец вонзился злодею в десну тот завизжал, как дюжина ошпаренных кипятком свиней. Тут и Розетом, быстро подкравшись, укусил его за пальцы над задним копытом. Чудовище так и осело на акулий хвост. Пасть разинута, из нее торчит обломок удочки.
Икота кинул в самую глотку колючие головки репейника - целую пригоршню. И сунул измочаленный пучок осоки. Рыбакляч с истошным воплем повалился набок, кое-как поднялся и, хромая, убежал. Жобль летел впереди, обессиленно садился наземь и едва успевал убраться из-под копыт приятеля.
В чащобе за ельником оба отдышались. Жобль сперва убедился, что Рыбакляч пострадал больше, и только тогда выдернул обломок удочки из его десны. Между тем по Темнющему Лесу покатился тревожно нарастающий шум: множество ночных птиц испуганно хлопали крыльями, сидя на ветках.
- А я слышу и шелест! - оживился Рыбакляч. - Опадают жухлые листья! Так тяжко дышит старый Флик.
- Ему хуже, чем нам! - взбодрился Жобль, и злодеи торжествующе переглянулись.
На рассвете они отправились на болото, стали безнаказанно разорять гнезда чибисов и выпей, пожирая яйца. Словом, решили безобразничать вволю, пока больны лесные хозяева.
Вскоре к Темнющему Лесу приблизилась повозка, в которой ехал молодой купец. Нагретая солнцем каменистая дорога звенела под колесами, воздух так и горел, наполненный лучистым паром. Два гладких утробистых мерина замокрели в пахах, шерсть под ременной упряжью стала желтопенистой от пота. Стоит ли говорить, как самого купчика разморило в духоте, которая все усиливалась?
"Искупаюсь в ручье, вот что я сделаю!" - решил он обрадованно. Привязав лошадей под деревом, вошел в лес, и голова, которую и без того напекло солнце, закружилась: на свежих березовых пнях бродил и клубился сок, отчего кругом стоял густой хмельной аромат. Пьяные осы, шмели и шершни метались в воздухе, кружились, сталкиваясь друг с дружкой, и, казалось, весь лес был полон их гудом.
