Гергенредер Игорь
Гримаска под пиковую точку
Игорь Гергенредер
Гримаска под пиковую точку
Рассказ
Река, травянистый берег, сверкание плеса под солнцем -- "созерцание быстротекущей воды и буйных трав крайне полезно, особенно для печени", плывущий человек, и внезапное ощущение окрашенности звуков: грохот реактивного самолета ослепительно пунцовый -- "пунцовый цвет, как никакой другой, способствует игре чувств и неге", - вторая цитата из прочитанной когда-то фантастической повести о профессоре-чародее, и недоуменный смех -почему вдруг вспомнилась эта повесть? и чувство неотразимого очарования и красоты собственного тела. "Женщина вашего типа в тридцать первое лето жизни достигает такого великолепия, что должна принуждаться к ношению строгих покровов, ибо один ее вид способен лишить рассудка не токмо повесу, но и обремененного семейством почтенного горожанина", - третья цитата из бесшабашно-ироничной повести, и пронизывающий тело солнечный жар, влажность и как бы дрожь примятых стеблей, ощущаемая кожей страстность, с какой они тянутся расти и плодоносить, а пловец между тем приближается -- желтые всплески рук на розовом фоне замирающего грохота.
- Вы позволите причалить в вашей бухте?
- Увы, не могу предложить бухту, и бережок, сами видите, как дамба.
- Фу, какое индустриальное словечко! Совсем не подходит к этому элегическому уголку. Не понимаю, как можно возлежать у подножия вековых вязов, среди таких роскошных зарослей, и держать в памяти дамбы или, скажем, эстакады...
Должно быть, он тоже все видит ярко-пунцовым, во всяком случае, игры чувств в его голосе достаточно; под его взглядом она осязает вызывающую урезанность своих купальных доспехов.
- Вы нимфа реки или этих райских кущ?
Высокая спортивная фигура, и над сильными плечами - непропорционально маленькая голова, облепленная мокрыми светлыми прядками, как тиной. Выбираясь на берег, он повернулся в профиль, и она увидела срезанный затылок на одной прямой с шеей. "Удавчик", - слово, соединившееся с представлением о гладкости этой матовой кожи, явно знакомой с кремами. Он гибко прилег на траву, не совсем подле - извольте, я не назойлив, - воспитанный мужчина, олицетворение ухоженности, из-за чего весьма затруднительно определить возраст: под сорок или под пятьдесят?
- Вода сегодня не касалась ваших пышных волос, значит, вы нимфа лесная.
- Точно. Насколько вы могли заметить, у меня отсутствует чешуя.
Смех у него довольно приятный, а нос кривоват, и эти белесые бровки...
- А вы зря так по-городски беспечно подставляете себя солнцу. Оно коварно. Можно покрыться и чешуей, с непривычки.
Нотки превосходства. А сколько достоинства в позе -- отдыхающий Персей. Надо встать и взглянуть на него сверху вниз. Откуда приплыл, тщательно выбритый викинг? Наверняка считает себя превосходным пловцом. С непривычки, говоришь... Она поворачивается к нему спиной, делает шаг к обрыву, ощущая спиной взгляд, каким он охватывает ее рослую, с округлыми бедрами фигуру -излюбленное украшение фламандских чувственных полотен. Прикосновение воды подобно острому толчку -- восторг и сладостный зуд в каждой мышце, и страсть, с какой по-сумасшедшему разбрызгиваешь воду, подминаешь ее, ударами ног легко посылая тело вперед, дальше, дальше -- жаль, река узковата; ах, как благоуханна, нетронута береговая поросль!.. Такого лета что-то не припомнится.
* * *
Зато сколько последних лет смазалось в жутковатую полоску тусклости... В голове покрикивают зловещие голоски бесенят и сливаются с неуместным тарахтением моторки... не уходи, пожалуйста, восхищающее впечатление идиллии! Не оглядываясь, плыть, плыть по середине реки -- замри, мотор!.. И замер где-то у берега, запоздало накатившая волна плавно покачнула, разгладилась... я плыву в елее твоего созерцания, и вода -- не слезы более... Опять моторка -- теперь уже не с тарахтением, с завыванием настигающая.
- Отменно держитесь на воде! Вы изумительно пластичны.
Персей свешивается с кормы; матовые плечи и голубой бортик лодки, сверкание плеса под солнцем, нестерпимое для глаза, а волна завораживающе приподнимает, укачивает.
- Чтобы вам не пачкать ноги тиной, пожалуйте к нам -- доставим вас к причалу. Ваши вещи я прихватил.
Наглость, заслуживающая оплеухи.
- Верните-ка!
- И вы возложите их на ваши роскошные волосы и поплывете -- нимфа с узлом на голове.
Она ухватилась за бортик, рывком выбросила тело из воды, потянулась рукой к свернутому платью на скамье -- он приподнял ее, и она очутилась в лодке: взвыл мотор, крен, от неожиданности она неуклюже валится набок. Сконфуженность вместо ярости, и его обезоруживающая улыбка, и резко-повелительное, с мгновенно ожесточившимся лицом:
- Лежать! Не двигаться!
Еле подавленный взвизг. И вдруг он хохочет -- где тут самой удержаться от смеха...
- Приготовились к худшему -- признайтесь? Попасть в объятия пирата... Увы, приключение кончается -- причал.
Открывшийся за поворотом луг со стогами, люди возле опрокинутой лодки, настил на воде и великолепный сенбернар на настиле -- белоснежная грудь, светло-коричневый с шоколадным бок и белая лепеха вокруг глаза... она не может оторвать взгляда от собаки, пока человек у штурвала выруливает к причалу, толчок, и вдруг она замечает: сенбернаром она любуется вместе с Персеем, плечом к плечу.
- Ажан, это наша гостья.
Огромный пес со щенячьи глупым выражением на морде уморительно тяжко подскакивает -- она вся вздрагивает от хохота, разметавшиеся волосы застилают глаза.
- Какой ты милаха, Ажан! Эта наивная морда! Эта лепешка!.. Восхитительно!
- Не правда ли, классический окрас? Истый представитель своей породы.
Под руку с ним она ступает на причал.
- Бесподобный окрас! Я бы его написала... вместе с его отражением в воде... да, обязательно с отражением!
- Так вы художница? О-оо... Я бываю на выставках -- фамилию нельзя узнать?
Выражение тонкой иронии на лице викинга, и спешащие к ним люди, и услужливо-негромкое из моторки:
- Далмат Олегович, так я за рыбой?
И властно, без поворота головы, брошенное:
- Да!
И повторенное подбежавшими его имя, отчество, а пес вдруг тыкается влажным носом в ее колено, и она сквозь смех выговаривает:
- Щастная.
- Частная?
- Не Частная и не Счастная, а -- а щи! -- Щастная, прошу не путать... -- они оба хохочут, его рука легонько придерживает ее локоть, подбежавшие -двое парней и пожилой симпатичный дядька -- восхищенно смотрят на нее, а Ажан, вдруг взбрыкнувшись, боком валится на ее бедро: она едва удерживается на ногах, подхваченная Далматом Олеговичем.
- Вы не казачка?
- Донская.
- А я -- кубанский! Моя фамилия -- Касопов. На Кубани стоит маленькое старинное селение Касопы. Искаженное слово "касоги". Так звались древние предки казаков. Не верьте, что мы произошли от беглых расейских холопов.
- Ну, если вы настаиваете...
- Я настаиваю, - он шутливо нахмурился, - чтобы вы назвали ваше имя.
- Разочарую вас. Ничего касожского в нем нет. Алина Власовна, всего-навсего.
Всего-навсего? Алина -- поэтичное имя, простота и плавность, чуток меланхолии, а Влас -- это от Велеса, языческого бога: наверняка обитает в здешних местах, притворяясь, скажем, пастухом, а его русалки выдают себя за заезжих художниц -- кстати, маринисток или пейзажисток? Ах, всего помаленьку!.. И чем же она пишет -- маслом? А-а, предпочитает акварель! И пастель тоже? Интересно... Нет-нет, он не художник, но чувствует призвание мецената. Кто по роду занятий? Распорядитель, так сказать. Шутка. Он -начальник строительства местной АЭС, всего-навсего. "Вон почему, подумалось ей, - эти угождающие люди..."
Она откуда -- из Ростова? Новочеркасска? Волгодонска?.. Из Табунского? Зачем морочить ему голову: Табунский -- здешний хутор, там, конечно, прелестно, но он что-то не помнит в Табунском вернисажей. Ах, родом из Табунского, это другое дело; приехала погостить у родителей -- очень мило, но в данный момент она его гостья... Итак Ажан ей представлен, а это Петроний Никандрыч -- дядька (какие пышные усы у него!) улыбается добрющей улыбкой. А эти ребята: оба Шуры или оба Васи, впрочем, неважно. А вон там, за лугом, алеет крыша -- это его дача, мозаичную черепицу в специальной упаковке везли восемьсот километров, но ей как художнице будет особенно интересно взглянуть на его коллекцию камешков: хризолит, диабаз, яшма...
Он говорит о дорогих камнях, кораллах, янтаре со смаком (вот-вот поцелует кончики пальцев), а от стогов пахнет головокружительно терпко, и травы как бы на глазах тянутся вверх, ухо слышит шевеленье корней в жирном черноземе, хочется впиться зубами в сочные стебли: кажется, заструится нектар -- приторно-сладкий, тяжелый мед. В поисках жаворонка глаза поднимаются к небу -- глубокому, синему, там скользит четко очерченный ястреб.
- Зачем же так, позвольте... -- в голосе Далмата Олеговича необычайная мягкость: он протягивает ей полотенце -- собираясь обуться, она машинально потерла ногу о ногу.
Она мотает головой, но невольно подчиняется и, обмахивая ноги полотенцем, опирается на галантно подставленный локоть.
Интересно, он просто бабник или... Судя по всему, на даче один -- жена где-нибудь в городе... а может, разведен, свободный мужчина с осанкой патриция... Он встретился с ней взглядом -- обратила ли она внимание на цвет его халата? (Халат заботливо подан Петронием Никандрычем.) Цвет гнилой вишни, не правда ли, своеобразно? утреннее мужское кимоно, из Саппоро. А что -- она действительно художница? Ну-ну, это он так... А платье совсем ни к чему сейчас натягивать -- на даче она примет душ, переоденется.
Пожалуй, он прав. Раз уж он угадал в ней нимфу, она пройдет по лугу без платья. Колоритная группа -- викинг в мантии цвета запекшейся крови, полуобнаженная дева, царственный пес и усатый дядька...
