Рэй Бредбери
Секрет мудрости
Наверное, трудно найти человека, которому неизвестно имя Рэя Брэдбери – выдающегося американского писателя, вошедшего в нашу культуру прежде всего как мастер лирико-психологической фантастики. Однако далекое будущее и иные миры всегда были для Брэдбери не целью, а средством – в постижении человеческой сущности, в художественном исследовании любви, добра, ответственности, призвания… Лучше, чем кто-либо другой, знала об этом Нора Галь (1912-1991) – переводчик, чей труд и талант позволили русскому читателю принять и полюбить как своих Маленького принца Экзюпери и героев "Поющих в терновнике", проникнуть в загадку "Постороннего" Камю, в сложный мир персонажей лучших пьес Пристли… Нора Галь перевела 27 рассказов Брэдбери – все они многократно переиздавались по-русски. Кроме одного. "Секрет мудрости" был переведен в 1977 году и с тех пор лежал в столе переводчика: ни в одном из многочисленных сборников Брэдбери напечатать его не удавалось. С любезного разрешения наследников переводчика мы впервые публикуем (в слегка сокращенном виде) этот рассказ в переводе Норы Галь.
Комната была точно большой теплый очаг, где светло от незримого пламени и притом уютно. Лениво поглядывали оранжевыми зрачками несколько тлеющих угольев в камине. В этих стенах медленно разливалась, иссякала и вновь их наполняла музыка. Единственная лимонного цвета лампа освещала стены, солнечно желтые, как лето. Безупречно натертый паркет поблескивал темной рекой, и по этой глади плыли коврики, ярким оперением – ослепительной голубизной, белизной, сочной зеленью джунглей – подобные птицам Южной Америки. Тут и там на четырех столиках в белых фарфоровых вазах горели безмятежными щедрыми кострами свежесрезанные оранжерейные цветы. И со стены над камином смотрел на все это портрет серьезного юноши с глазами того же цвета, что изразцы камина, – ярко-синими, так и сверкающими умом и радостью жизни. Войди кто-нибудь украдкой в эту комнату, он, пожалуй, не заметил бы, что в ней есть два человека, так были они тихи и неподвижны. Один сидел, откинувшись на спинку белоснежного дивана, закрыв глаза. Другой лежал на диване, головой на коленях у первого. Глаза его тоже были закрыты, он слушал. В стекла негромко стучался дождь. Музыка умолкла.
И тотчас что-то слабо заскреблось у двери.
Оба удивленно раскрыли глаза: люди как известно, в дверь не скребутся, люди стучатся. Тот, что лежал на диване, мигом вскочил, бросился к двери, окликнул:
– Есть там кто?
А как же! – отозвался стариковский голос.
– Дедушка!
Молодой человек распахнул дверь и втащил в залитую теплым светом комнату невысокого кругленького старичка.
– Том, малыш, Том, до чего ж я рад тебя видеть!
Они крепко обнялись, похлопали друг друга по спине. Потом старик заметил, что в комнате есть кто-то еще, и отступил.
Том круто повернулся, протянул Руку.
– Дедушка, а это Фрэнк. Фрэнк, это дедушка… то есть… фу, черт!
Старик разрядил минутное замешательство: быстрыми шажками он подошел к дивану, схватил Фрэнка за руку, потянул, тот встал – теперь он возвышался над маленьким гостем из ночи, и старик, задрав голову, крикнул ввысь:
– Так, стало быть, Фрэнк?
– Да, сэр – отозвался с вышины Фрэнк.
– Я пять минут стоял под дверью, – сказал дед.
– Целых пять минут? – тревожно воскликнули оба.
– … и все сомневался, стучать или не стучать. Услыхал музыку и говорю себе, черт возьми, если у него там девчонка, либо пускай выкинет ее в окошко под дождь, либо пускай покажет старику, какая она есть красотка. Постучал и… и никакой девчонки тут не видать… вот провалиться мне, вы ее, верно, запихнули в чулан, а?
– Никакой девчонки тут нет, дедушка, – Том обвел руками комнату.
– Но… – Дед оглядел натертый пол, чистенькие коврики, яркие цветы, зоркие портреты на стенах.
– Вы что ж, у нее временные жильцы?
– Жильцы?
– Я что говорю, у этой комнаты такой вид, сразу чувствуешь, тут не без женщины. Прямо как на рекламе туристских пароходов, я на такие в витринах полжизни любовался.
– Ну мы… – начал Фрэнк.
– Дело вот в чем, дедушка, – сказал Том и откашлялся. – Мы сами тут все устроили. Отделали заново.
– Отделали заново? – Старик даже рот раскрыл от изумления. Круглыми глазами опять оглядел комнату. – Это вы вдвоем такое сотворили? Боже милостивый! Он потрогал синюю с белым керамическую пепельницу, погладил коврик, яркий, точно какаду.
– Кто же из вас что делал? – спросил он вдруг и пытливо посмотрел на них обоих. Том покраснел.
– Понимаешь ли, мы…
– Нет-нет, молчи! – крикнул старик и поднял руку. Что ж это я, только ввалился и сразу давай вынюхивать, как безмозглый пес, а лисы никакой нету. Спроси лучше, куда я сам собрался, и что затеял, а? И кстати сказать, не пахнет ли в вашей картинной галерее еще одним Зверем?
– Такой Зверь найдется! – отозвался Том.
Он снял с деда плотное пальто, достал три стакана и бутылку ирландского виски – старик коснулся ее осторожно и нежно, как новорожденного младенца.
– Вот так-то лучше, – сказал он. – За что пьем?
– Как за что? За тебя, дедушка!
– Нет, нет. – Старик задумчиво посмотрел на Тома, потом на его друга. – Бог ты мой, – вздохнул он.
– До чего ж вы оба молодые, прямо сердце разрывается, на вас глядя. Даваите-ка выпьем за здоровые сердца, за румяные щеки, за то, что вся жизнь впереди и где-то там счастье только и ждет – приходи и бери. Верно я говорю?
– Верно! – дружно отозвались Том и Фрэнк и выпили.
И пока пили, все трое весело, а может, и опасливо присматривались друг к другу. И молодые увидели: в румяном оживленном лице старика, хоть на нем немало морщин, хоть не мало следов оставила на нем суровая жизнь, проглядывает сквозь годы отраженное лицо Тома. Особенно ясно в голубых стариковских глазах светится тот же острый живой ум, что и в глазах портрета на стене, – глаза эти останутся молоды, пока не закроются веки под тяжестью смертных монет. И в уголках стариковских губ прячется та же улыбка, что поминутно вспыхивает на лице Тома, и руки старика так же на диво быстры, как руки Тома. Так эти двое пили, наклонялись друг к Другу, улыбались и снова пили, каждый отражался в другом как в зеркале, каждый – в восторге от того, что старый старик и зеленый юнец с одинаковыми глазами и руками, с одной и той же кровью встретились в эту дождливую ночь.
– Эх, Том, Том, на тебя любо поглядеть, – сказал дед. – Тошно было без тебя в Дублине эти четыре года. Но, черт возьми, я помираю. Нет, не спрашивай, отчего да почему. Это открыл доктор, чтоб ему пусто было, и стукнул меня такой вот новостью по башке. Я и порешил, чем родне раскошеливаться на дорогу, чтоб попрощаться со старой клячей, съезжу-ка я сам, у всех побываю, всем пожму руки да выпью с ними на прощанье. Ну и вот, нынче я здесь, а завтра покачу за Лондон, повидаю Люси, а послезавтра в Глазго, повидаю Дика. Только на денек, ни у кого больше не задерживаюсь, не хочу быть людям обузой. И незачем на меня глаза таращить. Жалеть меня нечего. Мне уже восемьдесят стукнуло, пора устраивать поминки, честь по чести, у меня на это и деньги отложены, так что помалкивай. Вот езжу ко всем, хочу своими глазами увидать, что все веселы и здоровехоньки, тогда, может, помру с легким сердцем. Я…
– Дедушка! – вдруг закричал Том и схватил старика за руки, потом обнял за плечи.
– Ну-ну, спасибо, малыш, – сказал старик, встретив взгляд юноши, затуманенный слезами. – Все по глазам вижу, и хватит. – Он мягко оттолкнул внука. – Расскажи-ка мне про Лондон, про свою работу, про этот дом. И ты тоже рассказывай, Фрэнк, Друг Тома для меня все равно что родная кровь.
– Простите, – Фрэнк метнулся к двери. – У вас много всего есть, о чем побеседовать. А мне надо кое-что купить…
– Обожди!
Фрэнк остановился.
Лишь теперь старик повнимательней рассмотрел портрет над камином,
подошел ближе, прищурился на подпись в нижнем углу.
– Фрэнк Дэвис. Это ты и есть, мальчик? Ты, что ли, это рисовал?
– Да, сэр, – отозвался от двери Фрэнк.
– И давно?
– Три года назад, если не ошибаюсь. Да, три года. Старик медленно кивнул, словно эта подробность еще усилила его недоумение, усложнила загадку, над которой он ломал голову.
– А знаешь, Том, на кого это похоже?
– Знаю, дедушка. На тебя. Когда ты был такой же.
– Так ты тоже заметил, а? Чтоб мне провалиться. Это я в день, когда мне сравнялось восемнадцать и вся Ирландия со всеми своими зелеными лугами и милыми девушками у меня впереди. Это я и есть, я самый. Бог свидетель, я был хорош собой, и ты тоже хорош собой, Том. А ты, Фрэнк, бог свидетель, ты колдун. Ты знатный художник, паренек.
– Делаешь, что можешь, – Фрэнк тихо отошел от двери и теперь стоял посреди комнаты. Делаешь, что знаешь и умеешь.
– А ты знаешь Тома до последнего волоска, до последней реснички, – старик с улыбкой обернулся. Что, Том, каково это – глядеть на свет моими глазами? Чувствуешь, что тебе все нипочем, что ты герой и целый мир только тебя и ждет? Том засмеялся. И старик засмеялся. И Фрэнк за ними.
– Еще по стаканчику. – Старик налил всем виски. – И тогда мы дадим тебе дипломатически улизнуть, Фрэнк. Но после возвращайся. Мне надо с тобой потолковать.
– О чем? – спросил Фрэнк.
– О великих тайнах. О Жизни, о Времени, о Человеческом Существовании. О чем же еще, по-твоему, Фрэнк?
– Этого довольно, дедушка, – начал Фрэнк и запнулся, пораженный словом, которое сорвалось с языка. – То есть, простите, мистер Келли.,.
– И дедушки довольно.
– Мне надо бежать, – Фрэнк залпом выпил виски. – Я тебе позвоню, Том.
Дверь затворилась. Фрэнк исчез.
– Ты, конечно, ночуешь здесь, дедушка? – Том подхватил чемодан старика. – Фрэнк не вернется. Ты будешь спать на его постели. – Том уже застилал один из двух диванов у дальней стены. – Только ведь еще рано. Давай еще немного выпьем, дедушка, и поговорим.
