Александр Бушков

Равнение на знамя

Зажглась, друзья мои, война;

И развились знамена чести.

Сегодняшняя наша жизнь во многом напоминает голливудские боевики начала 90-х. Кадры распластанных на земле тел террористов перестали пугать обывателя, а на сообщения об очередных спецоперациях, обнаруженных схронах с оружием и предотвращенных террористических актах мы и вовсе уже не реагируем. Но есть категория людей, для которых это не только страшные картинки из телевизора, но и абсолютно реальная будничная работа. Можно даже сказать — жизнь.

Речь об отрядах специального назначения. Спецназовцы — это суперэлитное подразделение. Комплектуется только офицерами, использует только новейшие образцы оружия и спецсредств. По сути — настоящее воинское братство. По структуре — почти закрытая организация.

Сюда не попадают случайные люди. Сто процентов личного состава спецназа прошли горячие точки, за плечами каждого из них — десятки боевых операций по освобождению заложников. Одним словом, настоящие мужики.

Но противник тоже непрост, он силен и коварен, и нельзя недооценивать его. Это тоже профессионалы, прошедшие специальную подготовку и хорошо обученные военному делу в лагерях зарубежных наемников. Финансируемые международными организациями и возглавляемые отпетыми головорезами, каждый второй из которых разыскивается Интерполом.

И спецназовцы, и террористы пользуются одним и тем же оружием и средствами связи, даже амуницию носят одинаковую. В той же Чечне не раз обнаруживалось, что стрелковое оружие и боеприпасы спецназовцев и бандитов изготовлены одними и теми же производителями.

Как же тогда бороться с этим мировым злом? Как встать непреодолимым щитом на пути у тех, чья цель — сеять страх, ужас и панику? Что вообще можно противопоставить насилию? Только личное мужество. И еще — отменную профессиональную выучку.

Нынешний состав спецназа ФСБ буквально не вылезает из командировок на Северный Кавказ. Их визитная карточка — мужская крепкая дружба, взаимовыручка и боевая тактика пчел: быстрые налеты вместо крупных сражений, точечный удар вместо прямого столкновения войск. Одним словом, тактика, способная отразить угрозу из-за Кавказских гор.

Говорят, история развивается по спирали, но иногда ее витки оказываются банальным повторением пройденного. Если бы мы научились извлекать пользу из уроков прошлого, то современные спецназовцы вполне могли бы использовать опыт Михаила Лермонтова… Того самого, который полтора века назад служил на Кавказе в чине поручика Тенгинского полка.

Глава 1

Персоналии

Через рамку, мимо молчаливых прапорщиков с эмблемами ФСО на синих петлицах они прошли вереницей, согласно субординации: впереди Директор, за ним Старшой, генерал-майор Кареев замыкающим. Остановились на тротуаре, возле невысокого серого здания на Старой площади — трое ничем не примечательных людей в штатском.

Молчание продолжалось секунды три. Потом Директор, ни на кого не глядя, негромко сказал, вернее, повторил то, что они все трое только что слышали в кабинете:

— Кровь из носу, надо взять.

Двое остальных едва заметно, без всяких эмоций кивнули — это был не словесный приказ, а скорее уж некий ритуал. Большому начальству как-то не полагается уходить молча, без веских фраз. Когда Директор отошел к машине, Старшой веских слов говорить не стал, он просто посмотрел на Кареева очень внимательно и очень выразительно. А Кареев сказал:

— Есть.

А что ему еще было говорить? «Как получится?» Коли кровь из носу, значит, из носу…

Когда отъехала машина Старшого, Кареев дошел до угла здания, завернул, уселся в свою черную «Волгу», довольно старую и неприметную, и первым делом пришлепнул на крышу синюю мигалку на витом белом проводе. Водитель, видя такое дело, без распоряжений прилепил вторую, со своей стороны, врубил сирену и лихим разворотом крутанулся на встречную через две полосы. Вполне вероятно, что кто-то из прохожих снова мысленно проехался по поводу наглых чиновников с их мигалками и квакалками, но Кареева такие мелочи не занимали. Он многозначительно повертел пальцем возле уха, кругообразно, водитель понял и сирену вырубил, благо особенной нужды в ней сейчас не имелось, а мигалки оставил, и они вразнобой посверкивали синими неяркими вспышками посреди солнечного дня.

Кареев достал мобильник, быстрым набором вызвал полковника Рахманина и самым безмятежным тоном спросил:

— Ну, как оно там?

Хотелось поморщиться — сердце опять покалывало тоненькой противной иголочкой. Он сдержался. И решил таблетку при водителе не глотать, микроприступ перетерпеть можно и без химии…

— Да так оно, — ответил Рахманин также спокойно. — Нормально.

— У тебя кто в ботве?

— Кеша с Тошей.

— Еще двоих как минимум.

— Ясно.

— Ты на месте? — спросил Кареев.

— На месте.

— Ну и ладушки, — сказал Кареев и все-таки сделал коротенькую паузу. — Михалыч, в общем, «Смерч». Валяй.

И отключил собеседника, прекрасно зная, что тот в дополнительных наставлениях не нуждается, равно как и в прочем словоблудии. Чего там сложного или непривычного — «Смерч», делов-то, не первый раз и даже не десятый.

Сердце противно покалывало, и он старался не поддаваться. Надо взять, повторил Кареев про себя, надо взять, вот ведь гадство, не «одвухсотить», а непременно взять. А между прочим, нет ничего труднее. Любое боестолкновение, любая операция — с точки зрения профессионального цинизма — акции все же легкие. А вот взять гораздо труднее будет. Но что ж делать, мы люди военные, коли приказано, будем стараться взять, и точка…

Он не сомневался, что «Смерч» уже бушует вовсю, невидимый и неслышимый окружающему миру.

Спецназ ФСБ привычно и без особых эмоций вставал на уши. Боевая тревога, общий сбор и тому подобная лирика.

Несмотря на свое откровенное невежество в данном предмете, Уланов быстренько сообразил, что настоящим антиквариатом в сей антикварной лавчонке с громким названием «Раритет» и не пахнет. Как и означенными раритетами. На полочках и в застекленных витринках красовался всякий хлам: фарфоровые статуэтки времен его детства (у точно такой же балерины ногу отбил в третьем классе, за что был вознагражден ремнем), всякие значки и медальки, швейная машинка, ветхие книги, вазочки, мелкие монеты…

Это ничего. Во-первых, он не был олигархом и не собирался прикупать к заводам-газетам-пароходам еще и пригоршню яиц Фаберже, а во-вторых, все равно нужно где-то убить время, потому что он пришел заранее, а Инга, к гадалке не ходи, непременно опоздает минут на пять — ну, коли речь идет о пяти минутах, для красивой девушки это даже плюс, а не минус, почти что пунктуальность…

Так что Уланов лениво продвигался вдоль прилавка, без всякого интереса разглядывая хлам. И вдруг встрепенулся, протянул руку:

— Девушка, гитару покажите…

— Она игрушечная, — честно предупредила девушка, развернувшись, впрочем, к полкам.

— А все равно, — сказал Уланов, включая свою обаятельную улыбку номер пять.

Взял инструмент, повертел, присмотрелся. Действительно, на настоящую гитара не тянула: длиной даже менее шестидесяти сантиметров, в круглой прорези под струнами виден пожелтевший ярлык: игрушка «гитара», цена восемь рублей, Нижнечунская мебельная фабрика, клеймо технического контроля…

И все же это была самая настоящая гитара, только в миниатюре, покрытая кое-где чуточку облупившимся, светло-коричневым и темно-коричневым лаком, пусть и только с четырьмя колками. Струны, конечно, оказались невероятно расстроены, Уланов их подладил, насколько можно было, прошелся по ним ногтем большого пальца. Ну игрушка, конечно, однако ж бренчит, как настоящая.

Продавщица, наконец-то попав под обаяние улыбки номер пять, тоже улыбнулась вполне приязненно:

— Умеете…

— А то, — сказал Уланов, прибавив обаяния еще на пару делений. — Могем, хошь и сиволапые.

Глянул девушке в глаза затуманенным взором солиста цыганского хора, тронул струны и задушевно, тихонечко начал:

Игрушка и есть игрушка, но все же получалось неплохо.

— А что такое трензеля? — спросила продавщица с некоторым интересом.

— А это на уздечке такие железные штучки, — ответил Уланов, опуская гитару. — Звенят и звякают…

Продавщица улыбалась уже заинтересованно, и в прежние времена Уланов непременно завел бы разговор про телефончик — девочка была хороша и, судя по взгляду, одинока. Но с некоторых пор подобные стремления были уже неактуальны. Поэтому он улыбку погасил и спросил деловито:

— Почем стоит?

— Шестьсот рублей, — блондиночка с явным сожалением переключила себя на товарно-денежные отношения.

«Ну, извини, малыш, — воскликнул про себя Уланов, — ну что поделать, у меня ж теперь Инга, у меня насовсем Инга, вот ведь что…»

Он достал бумажник, расплатился, отмахнулся от чека и вышел на улицу, взял гитару за гриф, примостил на плечо. Ну, в точности как в шестнадцать лет, Вовик, ага…

И неторопливо двинулся дальше по улице, порой ловя краем глаза удивленные взоры прохожих — удивление, конечно, было вызвано не гитарой на плече, а ее малыми размерами.

«Ну и ладно, — подумал он благодушно, когда шустрая бабуля уставилась на него вовсе уж пораженно. — Я клоун, я белый клоун, я этой песенкой навеки коронован…»

Остановился и мягким кошачьим движением переместился влево, к продавщицам цветов. Ближайшая тетушка отреагировала моментально:

— Гвоздички, молодой человек?