Лорел Гамильтон

Прикосновение полуночи

J., обладателю моей руки и моего сердца; тому, кто помогает мне играть во тьме, а не жить в ней.

Благодарности

Всем моим друзьям, писателям и не писателям, кто пока меня любит, несмотря на то, что большинство бесед по телефону в последнее время начинаются с "Привет, пропажа". Надеюсь в будущем видеть вас почаще.

Глава 1

Ненавижу пресс-конференции. А особенно ненавижу, когда приличную часть правды приказано скрыть. Такой приказ исходил от Королевы Воздуха и Тьмы, повелительницы темного двора фейри. Неблагой Двор – это власть, которой лучше не перечить, будь ты хоть принцесса этого двора. Я как раз и есть принцесса, племянница королевы Андаис, хотя особой пользы мне это никогда не приносило. Улыбаясь плотной стене репортеров, я очень старалась не выразить на лице эти мысли.

Королева никогда еще не пускала такую толпу журналистов в самое сердце земли неблагих, в наш полый холм, в ситхен. Это наше убежище, а в убежище не водят репортеров. Но после вчерашнего покушения пришлось на это пойти – в качестве меньшего зла. Резон был в том, что внутри ситхена магия защитит меня успешней, а то вчера в аэропорту меня едва не застрелили.

Пресс-атташе нашего двора, Мэдлин Фелпс, указала на первого репортера, и допрос начался.

– Принцесса Мередит, вчера у вас на лице была кровь, но сегодня единственный след от случившегося – рука на перевязи. Какие травмы вы вчера получили?

Моя левая рука действительно покоилась на зеленой холщовой перевязи, почти незаметной на фоне жакета. Я была одета в рождественские цвета, в красный и зеленый цвета Йоля[1] – радостно, празднично и по сезону. Зеленый жакет и красная блузка. Волосы у меня еще краснее, чем блузка. Самая неблагая моя черта – алые волосы сидхе[2], сидхе скарлет, лучший цвет для тех, кто хорошо смотрится в черном. Ничего общего с золотистым или апельсиново-рыжим цветом человеческих волос. Цвет жакета подчеркивал яркую зелень двух концентрических кругов в моих трехцветных радужках. Третий круг, золотой, временами вспыхивал под светом прожекторов, словно настоящий металл. Глаза у меня точь-в-точь как у благих сидхе – единственная черта, напоминающая о том, что моя мать принадлежит к золотому двору. Ну, как минимум наполовину принадлежит.

Я не узнала репортера, задавшего вопрос. Новое для меня лицо, может, только после вчерашнего и появился. Поскольку вчерашнее покушение состоялось практически на глазах – точнее, на объективах, – прессы, часть репортеров пришлось оставить снаружи, потому что все они в зале не помещались. Пресс-конференции привычны мне с детства, но такой массовой никогда еще не было. Даже когда убили моего отца, журналистов собралось меньше. Меня учили, что к репортерам следует обращаться по имени, если они тебе знакомы, но тут я могла только улыбнуться и сказать:

– Отделалась растяжением. Мне вчера крупно повезло.

Вообще-то рука пострадала не в том покушении, которое попало на пленку. Нет, ее повредили во втором – или это было третье? – покушении на мою жизнь. Но две последние попытки произошли внутри ситхена, где мне вроде бы полагалось быть в полной безопасности. Единственное, почему королева и мои телохранители считали, что мне безопасней находиться здесь, чем в мире людей, – это потому, что заговорщики, стоявшие за покушениями на меня и на королеву, были арестованы или убиты. У нас вчера едва не свершился дворцовый переворот, а пресса об этом и не подозревала. Одно из древних людских наименований для фейри – скрытый народ. Вполне нами заслуженное.

– Принцесса Мередит, у вас на лице вчера была ваша собственная кровь?

На этот раз женщина, и знакомая.

– Нет, – ответила я. На лице у журналистки стало проступать понимание, что от нее отделались односложным ответом. Глядя на ее мимику, я улыбнулась по-настоящему. – Нет, Шейла, это была не моя кровь.

Она улыбнулась мне – этакая блондинистая штучка, выше ростом, чем я на любых каблуках.

– Можно мне еще вопрос, принцесса?

– Нет-нет, – вмешалась Мэдлин, – только по одному вопросу.

– Все в порядке, Мэдлин. Пусть спросит.

Наша пресс-атташе повернулась ко мне, дернув переключатель на поясе, чтобы микрофон не уловил ее слова. Я поняла намек и подвинулась к ней, прикрыв свой микрофон ладонью.

Мэдлин наклонилась ко мне через стол. Длина юбки позволяла ей сделать это, не ослепляя сидящих в зале репортеров зрелищем белья. Покрой ее платья, как и цвет, полностью соответствовали моменту. В ее обязанности входило всегда знать, что допустимо, а что – нет. Она была у нас представителем от людей в куда большей степени, чем любой посол из Вашингтона.

– Если Шейла задаст уточняющий вопрос, это начнут делать все. Нам станет трудней работать, мне и вам.

Она была права, но...

– Скажите им, что это – исключение. И пусть задает.

Мэдлин подняла искусно подправленные брови, но сказала: "О'кей". С улыбкой поворачиваясь к репортерам, она стукнула по рычажку микрофона.

– Принцесса разрешит Шейле задать уточняющий вопрос, но дальше мы вернемся к прежнему правилу. По одному вопросу от человека.

Она указала на Шейлу и поощрительно кивнула.

– Спасибо за возможность уточнить вопрос, принцесса Мередит.

– Прошу вас.

– Если это была не ваша кровь, то чья же?

– Моего телохранителя Холода.

Камеры дружно блеснули вспышками, так что я на миг ослепла, и всеобщее внимание переместилось мне за спину. Мои стражи встали у стены шеренгой, охватывающей наш помост и загибающейся в зал. Одеты они были на все вкусы – от пиджачных пар до полной брони в стиле готского клуба. Единственное, что объединяло все костюмы, – это оружие. Вчера мы пытались соблюсти приличия в отношении оружия – все стволы под одеждой, только выпуклости в неположенных местах заметны. Сегодня пистолеты под плащами и пиджаками остались, где и были, но к ним прибавились и пистолеты на виду, и еще мечи, ножи, топоры и щиты. Да и число стражей сегодня было больше чуть не втрое.

Я оглянулась на Холода. Королева велела мне не заводить любимчиков среди стражей. Она дошла до того, что запретила мне даже томным взглядом выделять кого-нибудь одного в присутствии других. Мне это требование показалось странным, но она – королева, и спорить с ней небезопасно. И все же я оглянулась. В конце концов, он спас мне жизнь. Неужто это не стоит одного-единственного взгляда? Для королевы, моей тети, у меня найдется оправдание: пресса сочла бы странным, если бы я не выразила ему благодарности. Что было правдой. Только посмотрела я на него потому, что мне хотелось на него посмотреть.

Волосы у него были серебряные, как рождественская мишура, блестящие и металлические. Они спадали занавесом до щиколоток, и я знала, какие они мягкие и живые и как приятно ощущать их живое тепло всем телом. Верхние пряди он убрал назад, скрепив их костяной заколкой. Волосы сверкали и переливались на фоне серого костюма от "Армани", сшитого в расчете на атлетическую фигуру и широкие плечи стража – а еще на пистолет в наплечной кобуре и пару-тройку ножей. Но на два пистолета в наплечных кобурах и плотно прикрепленный к бедру короткий меч в кожаных ножнах костюм не был рассчитан. Над плечом у Холода сквозь сияние его гривы проглядывала рукоятка второго меча. Ножами страж просто щетинился, а ведь у Холода всегда припрятаны еще один-два клинка, никому не видные. Ни один портной не сумеет сшить костюм, способный скрыть такую прорву оружия. Холоду даже не удалось застегнуть пиджак, и пистолеты, меч и один из ножей блестели под вспышками.

Зал гремел криками "Холод, Холод!", пока Мэдлин выбирала, кому спрашивать. Репортер опять оказался из незнакомых. Ничто так не привлекает прессу, как покушение на убийство.

– Холод, насколько серьезно ваше ранение?

Холод ростом повыше шести футов, и поскольку я сидела и микрофоны были рассчитаны на мой рост, ему пришлось наклониться. Он грациозен в любом бою и с любым оружием, но сейчас, сложившись вдвое над микрофоном, казался неуклюжим. Я подумала, приходилось ли ему хоть раз говорить в микрофон, но он уже отвечал на вопрос:

– Я здоров.

Он выпрямился, и у него на лице я увидела облегчение, когда он отвернулся от камер – видимо, решив, что отделался от них. Ага, как же.

– Но разве не ваша кровь была на принцессе?

Его ладонь сжимала рукоятку короткого меча. Прикасаться к оружию без необходимости – признак нервозности. Он опять склонился к микрофону, на этот раз неловко задев мое больное плечо. Не думаю, что журналисты заметили эту маленькую оплошность, но для Холода это было невероятно неуклюже. Он оперся рукой о стол, чтобы восстановить равновесие, и посмотрел на меня глазами цвета серого зимнего неба. Взгляд безмолвно спрашивал: "Я сделал тебе больно?"

– Нет, – сказала я одними губами. Он с облегчением вздохнул и повернулся к микрофонам.

– Да, это была моя кровь.

И он снова отступил назад в уверенности, что теперь-то им достаточно. Вообще-то мог бы знать, что это не так. За эти годы он не сосчитать сколько раз служил живой декорацией для королевы на подобных мероприятиях и мог бы теперь понять, что был несколько излишне краток. Ну, на этот раз он хотя бы не попытался тут же вернуться на свое прежнее место у меня за спиной.

Следующего репортера я знала. Саймон Мак-Крэкен. Он не первый десяток лет писал о дворах фейри.

– Если вы не ранены, Холод, то откуда взялась ваша кровь и как она попала на принцессу?

Он знал, как сформулировать вопрос так, чтобы мы не смогли увернуться от ответа. Сидхе не лгут. Мы можем раскрасить правду во все цвета радуги и убедить собеседника, что черное – это белое, но никогда не лжем впрямую.