Дмитрий Володихин, Игорь Чёрный
Бургундское вино, миланская сталь, брабантские кружева...
Исторический антураж в отечественной фэнтези
Отечественная фэнтези как самостоятельный тип фантастики родилась совсем недавно, в первой половине 90-х прошлого века. Конечно, и до этого в русской литературе можно было встретить произведения, имевшие некоторые признаки фэнтезийности, но тяготевшие скорее либо к НФ, либо к основному потоку. В пестрый калейдоскоп «предфэнтезистов» входят как Валерий Брюсов с Михаилом Булгаковым, так и Владимир Орлов, и Яков Голосовкер, и Евгений Богат, и Ольга Ларионова, и Людмила Козинец…
В начале 90-х наша новорожденная фэнтези отказалась от своих естественных корней и пустила новые, в совершенно иных направлениях. Подавляющее большинство фэнтезийных романов как десять лет назад строилось, так и по сей день строится по канонам, выработанным в англосаксонской литературе. Меньший по объему, но сравнительно «крепкий» лагерь составляют те, кто пишет «славяно-киевскую» фэнтези, так или иначе идейно соединенную с древнерусским язычеством. Кто-то решил опереться в литературных исканиях на христианство (например, Александр Мазин), но таких сравнительно мало, поскольку фантасты, идущие в этом направлении, рано или поздно почти в полном составе сворачивают на тропу мистической (сакральной) фантастики, оставляя фэнтези с его преобладающим магизмом. Наконец, базой для создания фэнтезийных романов в немалой степени служит романтическая литература XIX—начала XX столетий. А то и вовсе беллетризация полигонных ролевых игр, компьютерных игрушек…,
Если прежде ученые мужи со всей основательностью искали почву для той или иной мощной ветви фэнтези в высокоразвитых мифологических системах (и были правы), то со второй половины 90-х стало ясно, что материалом для произведений в этом секторе фантастики может служить все что угодно. Прежде нам приходилось слышать: если в основе непонятно что, значит, скорее всего «кельтский» колорит, пусть и разбавленный семь раз. А теперь даже не скажешь, что разбавляли: возможно, «Хронику времен короля Карла IX» пополам с игрой «Цивилизация» или каким-нибудь «Копьем драконьим». Центр тяжести давно сместился с мифологии и монументальных религиозно-философских зданий на романтическую литературу, виртуальную реальность, на ту же фэнтези, только написанную раньше и к настоящему времени ставшую классической.
Современная российская фэнтези массова, а значит, всеядна. Соответственно, происходит процесс неоправданной девальвации антуража: декорации становятся все более условными, все более бесплотными, все менее связанными с чем-либо, помимо пребывающей в мозгу автора каши из романов, фильмов, компьютерных игр, а также научно-популярных изданий разного качества. Фэнтезийный мир в большинстве случаев накладывается несколькими широкими мазками или просто дюжиной аляповатых табличек: «замок», «харчевня», «храм», «порт», «лесная дорога»… Узнаешь, читатель? Вроде узнаешь… ну и поехали дальше. Мир не столько создается, сколько обозначается все с большей и большей неопределенностью. Это прямо ведет к измельчанию фэнтези. Тут вот ведь какой парадокс: чем строже и основательнее задана система кодов фэнтезийного мира в религиозном, эстетическом, бытовом смысле, тем более масштабные этические и философские проблемы можно решать в рамках литературной реальности. И напротив, чем свободнее автору в его вторичном космосе, чем вольготнее правила игры, тем сложнее ему вырастить что-либо значительное. В слабо дефинированном мире даже качественные приключения построить крайне сложно, поскольку очень трудно убедить читателя в том, что у поступков персонажей есть хоть какое-то обоснование, и вовсе автор не кидает кубик перед каждой новой главой, решая таким образом проблему излишних степеней свободы. Соответственно, и декорации в большинстве случаев несистематизированном фэнтезийном мире более блеклы, менее «фактурны». А значит, меньше возможностей захватить воображение читателя, увлечь его.
Авторы этих строк остаются при убеждении, что сколько-нибудь значительное произведение фэнтези возможно только при опоре на историческую или мифологическую (религиозную) реальность, а из каши, то бишь синкретизма, получается в основном вторичный продукт во всех смыслах этого словосочетания. Если, конечно, сама эклектика не является приемом, подчиненным системе управляющих кодов более высокого порядка (например, эзотеризм Желязны в романе «Создания света, создания тьмы» или этика равновесия в земноморском цикле Урсулы Ле Гуин).
Иллюстрацией к этому утверждению послужит то, как используются в современной фэнтези элементы реальной истории.
В нашей фэнтези сравнительно немного произведений, прямо апеллирующих к какой-либо конкретной исторической эпохе или (что чаще) к мифопоэтической, религиозной системе. Тем ярче они горят на слабоосвещенном отечественном небосклоне фэнтезийной литературы.
Отношения богов и людей становятся сюжетообразующим стержнем в произведениях древнегреческой тематики. Наиболее удачные опыты в этой сфере, наверное, дилогия Ольги Елисеевой «Сокол на запястье» — «Хозяин проливов», античный цикл Г.Л.Олди «Герой должен быть один» и «Одиссей, сын Лаэрта», а также романы Андрея Валентинова «Серый коршун» и «Диомед, сын Тидея». Ольга Елисеева удачно соединяет вольные этюды о судьбах богов-олимпийцев, героев и магических существ с живыми, реалистическими картинками жизни Северного Причерноморья той эпической поры, когда колонисты-греки то мирились, то воевали с местными народами. Елисеева и решает на этом материале серьезную задачу, сталкивая два принципиально противоположных типа культуры и показывая преимущества одного из них, в итоге победившего.
Для Г.Л.Олди (Дмитрий Громов и Олег Ладыженский) быть третейским судьей в спорах людей и небожителей — привычное дело. Ими создан гигантский цикл мифологических романов «Люди, боги и я», куда входят произведения, написанные на основе героических эпосов и мифов различных народов: Древней Греции («Герой должен быть один» и «Одиссей, сын Лаэрта»), Индии («Грозав Безначалье», «Сеть для Миродержцев», «Иди куда хочешь»), Ирана («Я возьму сам»), Китая («Мессия очищает диск»), Японии («Нопэрапон»), Западной Европы («Пасынки Восьмой Заповеди»), Украины («Рубеж», сочиненный в соавторстве с Валентиновым и супругами Дяченко). Олди прекрасно ориентируются в бытовых, этнографических и этико-религиозных реалиях воссоздаваемых эпох. С каким-то детским восторгом они делятся с читателями своими этимологическими изысканиями, лукаво жонглируя словами, играя на их смысловых оттенках. Но как бы ни менялась эпоха и исторические реалии, во всех этих произведениях Олди развивают одну общую метатему: распад, разрушение политеистических систем верований, уступающих место монотеизму с единым Богом, и, как следствие этого, ожидание прихода Мессии.
Наиболее монументальным произведением в этом плане является трилогия «Черный Баламут», основанная на священном эпосе индусов «Махабхарата». На первый взгляд, главный герой здесь — новоявленный Господь Кришна, пришедший провозгласить некую абсолютную Идею, пропеть «Песнь Божью». Но если присмотреться повнимательнее, становится очевидным, что основная идея цикла антиклерикальная. Боги индуистского пантеона, действующие на страницах романов Олди, — это не более чем раскрашенные статуэтки или, точнее, марионетки из классического индийского кукольного театра. Их дергает за ниточки жестокий и мрачный Кукловод, а они, в свою очередь, пытаются проделать то же самое с людьми. Однако люди отчаянно сопротивляются, не желая жить по указке сверху. «Черный Баламут» — яркая костюмная драма, напоминающая по размаху замысла, пространственно-временного охвата и богатству декораций крупнобюджетные голливудские блокбастеры вроде «Трои» или «Клеопатры». По признанию специалистов, в первую очередь самих кришнаитов, многие детали в трилогии выписаны с небывалой долей реализма, какого-то мистического прозрения, словно авторы знакомились с потайными, сокровенными текстами «Махабхараты», которые либо не дошли до нас, либо хранятся за семью замками у брахманов.
Среди многочисленных историко-фантастических романов Андрея Валентинова собственно фэнтезийными можно считать книги «Серый коршун», «Диомед, сын Тидея» и дилогию «Ория» («Нарушители равновесия» и «Если смерть проснется»). Пожалуй, Валентинов один из немногих авторов, профессионально разбирающихся в истории и пишущих, что называется, «со знанием дела». История для него не самоцель, не экзотическая декорация, а естественная рама для сюжета, практически ни на йоту не грешащего против духа и буквы воссоздаваемой эпохи. Будь это Микены XIII века до нашей эры, гомеровская Эллада или условная Древняя Русь — Валентинов всегда добросовестен, следуя заветам Вальтера Скотта. То есть главное для него — исторически правдивые характеры, действующие в привычной для них обстановке. Фэнтезийно-волшебный элемент в названных книгах вторичен. Все мифологически-фольклорные существа, присутствующие на страницах «Серого коршуна», «Диомеда», «Ории», при желании могут быть истолкованы как грезы главных героев, навеянные теми или иными обстоятельствами их жизни.
К временам совсем уж легендарным, «допотопным» обращаются Святослав Логинов и Ник Перумов в романе «Черная кровь», а также Дмитрий Володихин в «Детях Барса», Александр Золотько в «Играх богов». По словам Логинова и Перумова, они хотели написать «фэнтези каменного века». Отталкиваясь от славянской мифологии, эпоса и этнографии других народов: якутов и мордвы, австралийцев и индейцев Южной Америки, соавторы воссоздали причудливый мир, в котором человек только-только начинал выходить из дикого состояния. Мир, где наряду с мамонтами, диатримами, саблезубыми тиграми с людьми соседствуют древяницы, лешие, жуткие мангасы, карлики, кот Баюн, баба Йога. Впрочем, знание конкретного историко-мифологического материала оставляет желать лучшего.
