Аренев Владимир

Паломничество жонглера (фрагмент)

Владимир АРЕНЕВ

Паломничество жонглера

(фрагмент)

Часть первая. "Кому ты нужен, шут?!",

или Роскошь не верить в чудеса

Глава первая:

Дракон снизошедший. Неправильные гвардейцы. Ночевка в горах.

Старый знакомый - новая угроза. "Вошли!"

У жонглера права - на чужую кровать;

втихаря воровать, вглухаря попивать.

Да ведь я-то на большее не претендую...

разве только на грошик в кармане у вас.

Кайнор из Мьекра

по прозвищу Рыжий Гвоздь

Отсюда, с земли, Дракон казался безобидным, похожим на свои священные статуэтки. И был точно так же недвижим: парил, раскинув крылья двумя клочьями монашьего зонта.

Четверо людей, вот уже который час упражнявшиеся в скалолазаньи, ему, наверное, казались такими же фигурками-безделками. Только люди, в отличие от Огненосного, и впрямь были безобидными.

- ...безобидней некуда! - буркнул один из них, горбатый и косматый старик в не очень-то опрятных лохмотьях. Приличный нищий с Королевской площади постеснялся бы такие надеть, Цапля - свидетель! Но кажется, ветхость рванины - так же, как и опрятная одежда его спутников, старика беспокоили сейчас мало. Он замер, по-совиному вывернув голову к небесам согбенный, страшный, с непонятным каким-то свертком подмышкой - и следил ярко-желтым глазом за круженьем Дракона в небесах.

- Боишься, как бы не задождило? - с пониманием ухмыльнулся дебелый парень. Неполный доспех сиял на нем фальшивым медяком: нагрудник, правый наруч и шлем-кабассет. - Не боись, тебе оно даже на пользу пойдет-то.

Старик вращеньем глаза нацелил на паренька свой бездонный зрачок - и весельчак, мигом потускнев, от дальнейших высказываний решил воздержаться. Хмыкнул, кашлянул в кулак, почапал по тропе дальше. Не очень, мол, и хотелось, тоже мне, строгач какой нашелся! Если б не Фриний, наши бы с тобой пути, старичина, никогда не пересеклись!..

Фриний шагал как раз следом за счастливым обладателем доспехов и чувства юмора (ущербного, как и доспехи). Высокий, выше головы, посох с когтевидным навершием недвузначно свидетельствовал об умениях своего обладателя: чародейское искусство, мастер ступени третьей-четвертой. А то и больше.

Во всяком случае Фриний-то сразу сообразил, что привлекло внимание старика. Придерживая одной рукой худенького подростка, чародей подошел к горбатому.

- Думаешь, заметил нас?

Старик ухнул простудившимся филином, что, вероятно, должно было означать смех.

- Еще как заметил! Если ты помнишь, Дракон не снисходил уже давненько. И это его появление... не думаю, что Огненосному приспичило поохотиться на мархуров-муфлонов.

- Но... - Фриний осекся и скривил в гримасе надломанный рот. Два шрама, тянувшиеся от уголков губ едва ли не к ушам чародея, отчетливо проступили, придавая ему сходство со вставшей на задние лапы жабой. Ладно, - сказал он. - Всякие "но" оставляем на потом. Если Дракон здесь из-за нас, значит, тем более нужно спешить.

Подросток, все это время простоявший рядом с отстраненным видом деревенского полудурка, вдруг оглушительно чихнул. И снова замер тем же таки полудурком.

Каковым, кстати сказать, в действительности был.

- И то правда, - отозвался старик. - Пойдем. Хорошо б, если успеем до ночи.

Был шестнадцатый день месяца Дракона 700 года от Первого Снисхождения. Огненосный над их головами продолжал с каллиграфической точностью выписывать круги.

* * *

...в начале месяца Кабарги 699 года от П.С.:

В каждом мире, стране, городе и в каждой, буквально каждой голове будь это хитиновая бусинка муравья-стражника или же костяное вместилище человечьих мозгов, - везде прописаны свои законы и свои запреты.

"Не укради!" - упреждают во все голоса священные страницы "Бытия", родители и начальник городской стражи. Доводы последнего оказываются наиболее вескими - не крадешь, или крадешь так, чтобы начальник не разнюхал (родители к этому времени давно уж переселились во Внешние Пустоты).

"Не прелюбодействуй!" - наставляют те же страницы вкупе с собственной женой и мужем твоей полюбовницы. "Больше не буду!" - отвечаешь, прыгая из окна в исподнем; позади - рев рогоносца и бряцанье разбитой посуды.

Оврагом, щедро поросшим какими-то несносно колючими кустами, выбираешься за пределы деревни. Достранствовался, жонглер, доскитался - по чужим кроватям! Теперь главное, чтобы муж Зойи не узнал тебя - ни сейчас, по брошенному в бегстве тряпью, ни потом, на вечернем выступлении.

Не выступать - нельзя.

Кстати, нужно еще успеть вернуться в срок.

Кайнор остановился, чтобы перевести дух и подсчитать потери, нынешние и грядущие. Нынешние не радовали, но и не сильно печалили: кафтан и так уже старый был, пусть подавится он этим кафтаном!

"Ах, Сколопендра меня пожри, свистулька в кармане осталась!" грошовая безделица, но Кайнор на ней отсвистывал ритм для Друлли! Теперь... теперь - полный финал. Потому что собака, умеющая считать, что ни говори, гвоздь программы. Теперь пиши пропало. Жмун с него три шкуры спустит или вообще выгонит наконец из труппы, давно ведь грозился. Опять же, и признаться-то нельзя, что да почему - Лютен, жена Кайнора, ой не дура!.. то есть, дура, конечно, дура, но не настолько же! А фраза "потерял" не пройдет, все знают про Кайнорову внимательность к своим вещам (да и к чужим... н-да... тоже).

В колючем и сыром овраге было холодно, и Кайнор, плюнувши на все, решил сперва вернуться к повозкам: там уж что-нибудь сообразим. Хорошо, сапоги успел натянуть за мгновение до конфуза, теперь не нужно месить босыми ногами грязюку.

Месишь сапогами.

Руками обнял себя за плечи, сорочка развевается веселым парусом и цепляется за все вокруг. Идешь, сопровождаемый непрерывным треском, и оставляешь за собой клочья и нитки на ветвях.

"В сущности, - сказал себе Кайнор, - есть даже нечто положительное в таких вот переделках. Подымают, знаете ли, цену собственной жизни, кровь, знаете ли, разгоняют застоявшуюся..."

Он наткнулся на особо вредный куст, поцарапался - застоявшаяся кровь жизнерадостно проступила на запястье. Выругался: "В общем, все верно, но в тридцать семь как-то оно не очень, по оврагам мельтешить. Несолидно".

Кайнор уже почти решил завязать (хотя бы временно) с хаживанием к чужим женам, когда наконец овраг закончился. На поляне стояли фургоны, дымил забытый всеми костерок, стреноженные кони пощипывали травку.

Другие кони, под седоками, свирепо выплясывали на краю поляны. Всадники их выглядели внушительно - как и полагается королевским гвардейцам.

В первый момент Кайнор решил, что это за ним. Муж Зойи оказался не только рогатым, но также сообразительным и глазастым, успел нажаловаться кому следует...

Бредятина! Откуда бы ему староста деревни гвардейцев достал, из кармана своего, что ли? Или у старосты в подвальчике хранится набор бутылок, открываешь такую, а оттуда - гвардейцы, гвардейцы!.. - "Что прикажешь, хозяин?"

Ага, сейчас! У старосты-то подвальчик не пустой, конечно, но бутылочки там более приятного свойства, это точно.

Тогда откуда взялись эти, на лошадях?

Впрочем, откуда бы ни взялись, Кайнору лучше в таком виде на глаза им не попадаться. Он вернулся в овраг, показавшийся уже почти родным, и залег в кустах, из которых можно было просматривать всю поляну с творившимся на ней действом.

Творилось - странное.

Жмун, растрепанный и недоумевающий, в окружении остальных циркачей, стоял перед гвардейцами едва ли не по стойке смирно. Кайнор знал Жмуна уже не первый год и впервые видел его таким. Смирением старый фокусник никогда не отличался: даже если вел себя вроде бы почтительно, умел, жучина, тоном или просто разворотом плечей показать, что подчиняется только внешне.

Сейчас вся фигура Жмуна олицетворяла собой сплошную покорность. Гвардеец (видно, старший в отряде) нависал над фокусником нешутейным обещанием скорой расправы за грехи этой и всех прошлых Жмуновых жизней. Скупые, презрительные движения, короткие слова-плевки - так высокородный господин швыряет горсть медяков нищему калеке.

Жмун покачал головой, отказываясь от подачки.

Росчерк плетки-девятихвостки в руках одного из гвардейцев - на рубахе старого фокусника проступают небрежные наброски будущей трагедии.

Санандр, силач и акробат труппы, подается вперед, чтобы то ли закрыть собой Жмуна, то ли перехватить руку гвардейца... - не успевает. Занесенную для очередного удара плетку перехватывают такие же скупые слова капитана гвардейцев. Бивший, повинуясь приказу, опускает плетку и отъезжает чуть назад.

Кровавые росчерки растекаются на рубахе Жмуна, так и не став словами трагедии. Дешевый фарс, репетиция актеров-неудачников. Так не играют, таких характеров не бывает!

Капитан гвардейцев спешивается и, кажется, просит у Жмуна прощения за "излишнюю горячность своего подчиненного" (Кайнор буквально слышит отсюда, из кустов, эти слова). "Не обижайтесь".

"Может, я выпрыгнул не в то окно? - беспокоится Кайнор. - Может, у хитруньи-Зойи в комнате была какая-нибудь волшебная рама, пройдя через которую - или там выпрыгнув именно в подштанниках, - попадаешь в другой мир? Мир, где гвардейцы интересуются безобидными циркачами, а их капитаны способны просить о прощении у безродных?"

Проще поверить в волшебные бутылочки в подвале у старосты!

Жмун тем временем выслушивает очередную порцию вопросов от капитана. Снова качает головой и хмуро косится на остальных гвардейцев, которые по-прежнему гарцуют вокруг них на лошадях.

"Мы все-таки подождем", - отвечает словом и жестом капитан и велит своим спешиться.

"Вы-то подождете, - тоскует в кустах Кайнор. - Я мне каково здесь?!"

Но он еще не созрел на то, чтобы идти к фургонам, прямо в лапы гвардейцев. Теперь, когда первый мандраж прошел, Кайнор понял, что приехали эти щеголи, конечно, не из-за сегодняшнего конфуза в доме Зойи.