Грешнов Михаил
Домик и три медведя
Грешнов Михаил Николаевич
ДОМИК И ТРИ МЕДВЕДЯ
Пришлось ночевать в лесу. Как потерял тропинку, где хоть убей! - Василий не помнит. Перебирает в уме распадки, ручьи, которыми шел, - тропинка была. И вдруг - нет. Там посмотрел, тут - неприятность!..
Но не такая уж большая беда, если тебе двадцать пять лет и успех сопутствует в жизни. Холост, здоров, аспирант Красноярского университета, заканчивает диссертацию, тема диссертации интересна: "Жизнь и язык животных". В поисках натуры пришлось забраться далековато от города, но и в этом нет особой беды: деревенька на речке Вислухе опрятная, хозяева попались хорошие, за постель и еду не дорожатся, и впереди четыре летних отличных месяца: отдыхай и работай.
Отдых и работу в лесу Василий любил. Часами мог наблюдать за хлопотливой белкой, бурундучком, рассматривать в бинокль волчье логово и волчат, черкать в блокноте карандашом. Блокнот полон записей: о призывном крике гиганта-лося, о предостерегающем щелканье филина. Правда, часть листов пришлось выдрать вчера, когда разжигал костер, но это были чистые листы, и их еще осталось много.
Съестного ни крошки - это хуже. Василий затянул ремень на все дырки. Подтянуть бы еще, но ремень не хочется портить. Василий пробирается сквозь кусты прямиком, в надежде наткнуться на речку, на лесную дорогу. Солнце уже высоко - десять часов. Часы Василий завел и тщательно бережет их. Часы - друг человека. Друг - но не человек: не поговоришь с ними, о дороге не спросишь. Несколько раз Василий принимался кричать - "гаркать" по-местному: может быть, кто откликнется. Никто не откликнулся.
Время от времени Василий поругивает себя: не новичок в лесу, а вот оконфузился. Ругань облегчения не приносит - одну досаду. Василий идет час и еще час и к обеду (надо же - к обеду) натыкается на поляну. Трава, цветы, на середине поляны - домик. С беленой трубою, с телеантенной на крыше. Рядом - пасека. Лесничество! - обрадовался Василий. Ускорил шаг, поглядывая, нет ли собак. Собак не было.
У крылечка Василий остановился. Дверь гостеприимно открыта, в комнатах никого, Василий постучал по перильцам, никто не ответил. Василий поднялся по ступенькам, вошел в комнату.
Большая русская печь, под окнами лавка, в простенке между окон картина Шишкина "Утро в лесу". Пахнет мятой и хлебом. Хлеб Василий увидел раньше всего: стол, в центре блюдо с горкой ржаных ломтей. Еще на столе три чашки с похлебкой: большая чашка, средних размеров и совсем маленькая. Возле чашек ложки соответствующих размеров - большая, чуть поменьше и маленькая. Вокруг стола три стула со спинками - тоже пропорциональных размеров: большой, средний и маленький. Видимо, хозяева приготовились обедать, но куда-то вышли. На загнетке печи стоял чугунок, с чуть приоткрытой крышкой. Из-под крышки парило, Василий втянул слюну: никогда он так не хотел есть. Глянул в окошко, в раскрытую дверь - никого нет. Куда запропастились хозяева? Посидел, еще с минуту, вышел на крыльцо - никого. Опять вернулся в комнату, но было невмоготу - ноги сами потянули его к столу. Василий сел на самый большой стул, взял самую большую ложку и стал хлебать из большой чашки. Похлебка была вкусна, и Василий думал: кончу большую - примусь за среднюю чашку. Потом - за маленькую.
Приуменыпилась горка хлеба, большая чашка показала дно. Василий не наелся. Выхлебал из средней чашки и наполовину из маленькой.
Вышел из-за стола. Посидел на лавке. Хозяев попрежнему не было. На стекле окна билась пчела. По жилам текла истома после еды. Жужжание убаюкивало. "Выпустить пчелу?" - подумал Василий, поднялся со скамьи. Но веки слипались, ногам не хотелось двигаться.
Сквозь раскрытую дверь смежной комнаты Василий увидел угол кровати. Спальня? Пошел к двери. В комнате три кровати: большая, средняя, маленькая. Василий не стал бороться с собой, скинул пиджак, сапоги и улегся на большую кровать. Не успел приклонить голову на подушку - уснул.
Пробуждение было неожиданным и нелепым.
Кто-то огромный, косматый навалился на него, рявкнул над ухом:
- Настя, веревку!
Василий попробовал сопротивляться, двинул ногами, но бурая шерстистая масса вжала его в подушку, в рот набилось жестких волос, Василий не мог вздохнуть. Не прошло двух минут, как он был связан веревкой. Большой бурый медведь сел в ногах у Василия, отдуваясь и удовлетворенно поглядывая на сделанную работу - Василий лежал как хорошо упакованный тюк. Тут же, опираясь о спинку кровати, стояла медведица, тоже глядела на связанного Василия. Из кухни, держась передними лапами за косяк двери, выглядывал медвежонок.
"Вот как!.." - подумал Василий, скорее удивленный, чем испуганный, и спросил:
- Зачем вы меня связали?
- Затем и связали, - сказал большой медведь. - Шкодить тут будешь.
- Не буду, - сказал Василий.
- Э-э... - возразил медведь. - Была тутодна шуструха. Чашки нам перебила, раму из окна высадила. Показывают ее теперь по телеку - в героини вошла. Смеются над нами. Мишуха как увидит - визжит от негодования.
Медвежонок полностью вышел из-за двери, присел на задние лапы.
- Так вы?.. - обалдело спросил Василий.
- Они самые, - кивнул сидевший у него в ногах. - Три медведя.
Михайло Иванович, Настасья Петровна и Мишутка!.. - думал Василий. Удивление его росло с каждой минутой.
- Ты зачем к нам пришел? - спросил тем временем Михайло Иванович.
- Заблудился я, - ответил Василий.
Михайло Иванович почесал за ухом:
- Заблудиться - оно нехитро. А если у тебя другая какая цель?
- Никакой другой цели! - Василий мог побожиться.
- Время такое... - продолжал между тем Михайло Иванович. - Беспокойное. Турпоходы разные, вылазки на лоно природы. Раньше этого не было.
Василий наблюдал троицу. Михайло Иванович вел себя спокойно, солидно, смахивал на деда Матвея - родного деда по матери Василия: косматый, большой. Цигарку в зубы - настоящий дед Матвей.
Анастасия Петровна молча держалась за спинку кровати, Мишутка сидел у двери, внимательно слушал.
- Как же тебя зовут? - спросил Михайло Иванович Василия.
- Василий Елшин.
- Кто будешь?
- Аспирант университета.
- Аспира-ант, - протянул Михайло Иванович. - Пишешь эту... как ее?
- Диссертацию, - подсказал Василий. - Пишу.
- Получается?
- Помаленьку.
Михайло Иванович посмотрел на Василия с чувством уважения и сомнения.
- Может, врешь, паря, - сказал он. - Может, ты подосланный? От охотников?
- Не вру, Михайло Иванович! - горячо возразил Василий. Бывает же - заблудишься.
- Бывает, - согласился Михайло Иванович. Взглянул на Анастасию Петровну: - Как ты, мать, веришь?
- Ружья вроде бы нету, - сказала Анастасия Петровна.
- В руках не держу, - заверил Василий.
- Кто его знает?.. - продолжал сомневаться Михайло Иванович, поглядывая на Василия. - Паспорт есть?
Вопрос прозвучал внезапно. Как у хорошего следователя.
- С собой нет. А вообще - есть...
- Проверить тебя надо, - решительно сказал Михайло Иванович, встал с кровати. - Пошли, - сказал домочадцам, - обедать.
Пока гремели чугунками и ложками, у Василия было время поразмыслить над обстоятельствами, постигшими его в домике на поляне. "Может, я сплю?" - Василий приподнял голову, поглядел на веревки. Веревки резали тело, можно было лишь пошевелить пальцами. Василий пошевелил, попытался сесть. Кровать скрипнула.
- Паря! - донеслось из столовой. - Спокойно!
Слух у Михаила Ивановича был отличный.
- Режет, - пожаловался Василий.
- Потерпишь, - ответил Михайло Иванович. - Пока пообедаю.
Обедали долго. Ели похлебку, кашу, пили чай. Потом Анастасия Петровна убирала со стола, Михаила Ивановича не было слышно - может быть, придремал. Василий поглядывал на дверь, но вместо Михаила Ивановича появился Мишутка.
Подошел к кровати. Поглядел на Василия, спросил?
- Что мне дашь?
- Я тебе качели сделаю, - пообещал Василий.
Мишутка заковылял в кухню и сказал, видимо, матери:
- Он мне пообещал качели сделать.
- Не лезь, куда не надо, - сказала мать.
- Но он мне качели...
- Я тебе что?.. - прикрикнула Анастасия Петровна.
- А? Что? - очнулся от дремы Михайло Иванович.
- Не дрыхни, - сказала Анастасия Петровна. - Перед вечером вредно.
Михайло Иванович проворчал что-то невнятное. Появился на пороге спальни, спросил у Василия:
- Ну как?
- Режет... - пожаловался Василий, шевеля пальцами.
- Да, брат, не мед, - согласился Михайло Иванович, видимо, не зная, развязать Василия или еще не следует. Потоптался, вышел.
Пошептался о чем-то с Анастасией Петровной. Опять зашел в спальню, ослабил узлы веревок.
- Ох, - сказал, - наделал ты мне хлопот.
Как всякий мужчина, Михайло Иванович не терпел лишних хлопот.
- Развяжите меня, - попросил Василий.
- Сбежишь, - почесал в затылке Михайло Иванович.
- Не сбегу.
- Ой сбежишь, паря. Охотников приведешь.
- Михайло Иванович!.. - взмолился Василий.
- Не проси! - отмахнулся лапой Михайло Иванович.
Узлы он все-таки поослабил. А когда стемнело, перенес Василия в кухню, на лавку: спи.
Василий не мог уснуть. В спальне тоже не спали. Михайло Иванович переворачивался с боку на бок.
- Настя!.. - позвал он наконец шепотом.
- Чего тебе?
- Ума не преложу, что с ним делать.
- А я что? Моего это ума?
- Он мне качели сделает! - пропищал из своего угла Мишутка.
- Цыц! - прикрикнул Михайло Иванович.
Через минуту спросил:
- Может, отпустить, Настя?
- Можно, - отозвалась Анастасия Петровна.
- Ох-ох-ох... Беда мне, - вздохнул Михайло Иванович.
Утром он спросил Василия:
