Оноре де Бальзак

Несчастный

За сутки он должен истратить пять тысяч франков, толпа лакеев, днем и ночью на ногах, угадывает его желания, повинуется его приказам... Он никогда сам не поднимет платка, и если ест и пьет сам, то лишь потому, что никто не может избавить его от этого труда. Ему прислуживают всегда в перчатках, рука без перчатки внушает ему отвращение. Когда по утрам его окружают поставщики и предлагают ему различные способы передать промышленности частицу миллионного отцовского наследства, молодой граф — ибо наш герой молод и носит графский титул — отвечает только легким кивком головы; он никогда не позволит себе заговорить с человеком, живущим трудами своих рук или барышами почтенной коммерции.

Единственная мысль занимает его и составляет муку его жизни:

«Мне нужно истратить миллион восемьсот двадцать пять тысяч франков в год; как это сделать?»

Из всяческих тягот я ставлю на первое место тягостную обязанность промотать крупное состояние; однако, обладая живым воображением или двумя-тремя серьезными пороками, можно очень быстро избавиться от излишка, а иногда даже от самого необходимого.

Но у молодого графа нет пороков, мало воображения и только одна любовница; с ней он не расстается потому, что отыскать другую хлопотливо, а сама мысль о каких-либо хлопотах приводит его в ужас. Впрочем, не так давно он нашел способ ежедневно расходовать деньги (этот способ достоин изобретательного сибарита): сжигать каждый вечер шляпу, перчатки — словом, всю прекрасную оболочку своей возлюбленной, которая (разумеется, оболочка) стоит очень дорого. Таким образом, огонь пожирает от тысячи пятисот до тысячи восьмисот франков, которые, говоря между нами и не в обиду молодому миллионеру, будучи превращены в дрова, отлично согрели бы общественные теплушки. Современный Крез достиг бы той же цели: ведь ему угодно было их превратить в пепел.

Он крайне чувствителен к тому, как бы кто-нибудь не коснулся его, когда он, утомившись от тяжкого пребывания в карете, позволяет своим ногам двигаться, а лошадям отдыхать. Если вы имели несчастье толкнуть его, проходя мимо, то будут бесполезны все извинения, которые вы сочтете себя обязанным принести ему. Он слушать вас не станет. Он вернется домой, и по мановению его руки, которое хорошо знакомо лакею, последний поспешит избавить его от платья, запятнанного прикосновением постороннего человека, и огонь предаст должной казни сукно, оскверненное толчком дерзкого локтя... А ведь есть бедняки, нуждающиеся в одежде!

Не думайте, впрочем, что сей огнепоклонник ничего не дает страждущему человечеству. Нынче зимой он послал благотворительному обществу шестьдесят тысяч франков, что доказывает его щедрость. Он дал бы больше, да пришлось бы тогда говорить и приказывать, а от такого труда он хочет себя избавить.

Если бы и чтение не было трудом, мы могли бы составить ему такую смету, которая истребит все его богатство без ежедневного сжигания нарядов его возлюбленной; но если она кокетка, простит ли она это нам? Пожалуй, навлечешь на себя гнев красивой женщины или усыпишь читателя цифрами и рассуждениями, — нет, отважиться на такое вдвойне опасное дело нам не позволяет ни воспитание, ни самолюбие.

Бедный богач!

«Силуэт», 18 февраля 1830 г.