Астафьев Виктор Петрович
Дядя Кузя - куриный начальник
Виктор Астафьев
Дядя Кузя - куриный начальник
Знакомство с дядей Кузей
Село дворов на пятьдесят рассыпалось по берегу реки. От села на лед стекает санная дорога, а к прорубям прострочены тропинки.
Над селом дымы стоят, каждая труба густо курится. На окраине села, потонувшая в снежных сугробах, стоит птицеферма. Снег свисает с ее прогнутой крыши валами. Снег завалил до половины продолговатые, испачканные изнутри стекла.
За птицефермой, шагах в ста, лес начинается. Лес тоже занесло снегом. Стоит он неподвижно, завязив лапы в сугробах. Тишина и сон в нем таятся.
Одна ель отбилась от семьи лесной, маячит среди поляны, обдутая ветрами, без снежной шубы, голая, зябкая. Прилетит на нее ворона, сядет на вершину и, по-старушечьи нахохлившись, задумается. Думает, думает и заорет на всю округу, но никто ей не откликается, и она смолкает, недовольная жизнью, тягучей зимой, и смотрит на птичник, мечтая о том времени, когда его откроют и можно будет возле кур едой поживиться да подразнить смешного волосатого старичонку - хозяина птичника.
Хозяин этот, дядя Кузя, шагает рядом со мной в подшитых валенках и оступается на узкой, плохо натоптанной дорожке. Он в полушубке, туго-натуго перетянутом солдатским ремнем. Дядя Кузя немного косолапит, и валенки его стоптаны вовнутрь. Лицо у дяди Кузи кругленькое, морщинистое, и потому, должно быть, кажутся огромными усы, подкуренные трубкой. На узенькие, но зоркие глаза его наползла мохнатая рыжая шапка, неизвестно из какого зверя сшитая. Из-под шапки, под стать меху, рыжие вихры заползают и на висках вьются, образуя шикарные бакенбарды, которые вызвали бы зависть у молодых франтов, что ходят с гитарами по улицам городов. Но дяде Кузе эти бакенбарды совсем ни к чему.
Тем более что при всей такой буйной растительности под шапкой у дяди Кузи не растет ничего - лысина там. И смех и грех - разбрелся дурной волос где не надо, а голова - как куриное яйцо.
Но деревенские остряки давно уже затупили языки об эту лысину и оставили в покое дядю Кузю. Возраст его уже не тот, чтобы смеяться над ним. Старость на селе все еще почитается, да и трудом вечным заслужил дядя Кузя почтение. Он пенсию уже заслужил и покой, но без работы не может. "Засохну, - говорит, - как корень без земли". Вот и прибился к птичнику.
Сыновья и дочери у дяди Кузи разлетелись по свету. Старуха померла в позапрошлом году, и дядя Кузя вовсе на птичник перебрался из пустой, онемелой избы.
В то время птицеферма размещалась в стареньком полуразвалившемся телятнике. Как дядя Кузя ездил в город, требовал, ругался, писал жалобы вплоть до Москвы - долго рассказывать. Своего он таки добился. Колхозные куры теперь живут в довольстве и тепле. Живут и не подозревают, что дядя Кузя из-за них испортил кровь не одному начальнику.
Вот и птицеферма. Дядя Кузя обметает голиком валенки, открывает передо мной дверь.
Служебное помещение, иначе говоря, кормокухня, куда мы вошли, была в середине дома. На кухне горит электричество, стены побелены, по углам стоят бочки и ящики с овсом, картофелем, речной галькой, жжеными костями и мелом. Посредине просторной комнаты широкая плита, а за ней, в углу, кровать, заправленная одеялом. Рядом с кроватью стол. К ножкам его приколочены тоненькие планки. Приколочены с таким расчетом, чтобы куры могли просовывать головы в щели.
В этом сооружении дремали три курицы. Одна из них бессильно уронила голову. Дядя Кузя тронул ее пальцем.
- Ну, как ты тут, болезная? - спросил он и пояснил: - Госпиталь под столом-то. - Старик сокрушенно покачал головой. - Болеет птица, каждую зиму болеет. Нет того корму, что по науке полагается. Придется мне опять за удочку браться, витамин добывать.
Я с недоумением взглянул на дядю Кузю: при чем тут удочки?
- Вы раздевайтесь, раздевайтесь. У нас тепло. Я чаишко поставлю. А насчет удочек? Не говорили на селе, что и умом тронулся? Нет? Тут, брат, целая история... - Старик шевельнул усами, улыбаясь, вынул из-за печки ведро. - Иду свою публику кормить. Ежели интересуетесь, милости прошу.
Он зачерпнул из бочки полное ведро овса и шагнул из кормокухни в левую половину птичника. Что там поднялось! Со всех сторон с громким кудахтаньем полетели куры. Одна курица, с темным кольцом на шее, уселась на плечо дяди Кузи.
Старик горстью разбрасывал вокруг себя овес, и куры кружились белым водоворотом.
Шум, шлепанье крыльев, властные крики петухов.
Дядя Кузя вытряхнул из ведра остатки овса, отошел в сторону, и по полу рассыпался дробный перестук. Птицы успокоились и сосредоточенно работали клювами. Только курица с темным колечком на шее не слетала с плеча дяди Кузи. Она даже умудрялась дремать, поджав лапки.
Пока я привыкал к шуму, дядя Кузя успел заглянуть в ящики, прибитые к стенам, и набрал с десяток яиц.
- Начинают нестись курчонки, - с радостью отметил он. - Сей год пораньше начинают. Вот мы эти первые-то яички - в детсад, ребятишкам. Ешь глазунью, сорванцы, наводи тело!
Мы вернулись на кормокухню. Курица, сидевшая на плече дяди Кузи, ловко слетела в бочку с овсом. Там она неторопливо ощипалась и начала с выбором клевать овес.
- Скажи на милость, какая фифа-единоличница! - удивился я.
- О-о, эта курица с ба-альшим характером! - протянул дядя Кузя.
Он опустил четыре вымытых яйца в котелок и поставил на огонь. Будто прислушиваясь к нашему разговору, курица перестала клевать и склонила голову набок.
- Про тебя, про тебя говорю, Касатушка, - кивнул ей головой дядя Кузя и, повернувшись ко мне, добавил: - Между прочим, она льготами пользуется не зазря - несется усердно и балобана помогла победить. Мы его артелью одолели. Да, да, вот эта самая курица заполонила ворюгу балобана, а я его уж доконал. Вижу, не верите. Я вам расскажу потом про такое... Вы думаете, ферма - это курочки да яички. Не-ет! Здесь, кроме всего прочего, приключений множество и, ежели хотите, есть даже борьба!
Дядя Кузя многозначительно поднял палец и хотел уже продолжать, но откуда-то из-за бочек и мешков вышел черный кот с покусанным ухом, зелеными глазищами и, аппетитно зевнув, потянулся.
- Взять хотя бы этого кота. Думаете, так себе, обыкновенный кот, ухо драное, морда сонная. А он, может, на тыщу рублев колхозного добра спас и несет службу, как пограничник. Удивляетесь? - перехватил мой взгляд дядя Кузя. - Вокруг птичника и в самом птичнике, скажу я вам, столько разного ворья! Ястребы тебе, хорьки, крысы, лиса опять же. Куры летом будто сквозь землю проваливаются. Зевни только - и готово дело...
Касатка выпрыгнула из бочки, оставив на золотистом овсе крупное продолговатое яичко. Не торопясь подошла к двери птичника и остановилась, выжидая.
Дядя Кузя открыл дверь и, выпуская Касатку к другим курам, добавил:
- Как я лису обманул, не слышали? О-о, было делов! Ладно, я старый солдат-партизан и обучен военным хитростям, она бы, змея рыжая, до се кур со двора таскала. Словом, подвигайтесь к столу, попотчую я вас чем Бог послал, и тогда поговорим. Я люблю разговор. С курями разговариваю, да что с ними наговоришь, ко-ко-ко да ко-ко-ко - и весь тебе ответ и привет...
Артель побеждает балобана
Был солнечный весенний день. На свежей травке возле крайнего деревенского дома кормились куры. Они рыли землю лапами, червей, личинок клевали, а иные куры сидели просто так в пыли, млея от тепла и сытости. Вдруг с неба камнем упал балобан и бросился за дородной курицей с темным колечком на шее и золотистыми перьями в хвосте. Хохлатка юркнула в подворотню. Но балобан настиг ее, вцепился в спину. Половина курицы оказалась по ту сторону ворот, половина - по эту.
Как раз в это время мимо дома шел дядя Кузя. Ахнул дядя Кузя от изумления: балобан курицу когтит! Балобаны, сколь известно было дяде Кузе, питаются грызунами.
Дядя Кузя подбежал к воротам и пнул балобана так, что тот тряпичным мячом отлетел в сторону. Глаза хищника сверкали, клюв в крови, в когтях яркие перья, выдранные из хвоста курицы.
Дядя Кузя погнался за балобаном, но тот медленно, будто нехотя, взмахнул почти полумертвыми крыльями и поднялся с земли.
И тут дядя Кузя заметил, что одна нога у балобана торчит в сторону.
- Ах ты, ворюга! - закричал старик. - Бандит ты! Колчаковец! Тебе уж ногу за кур переломили, все одно неймется... - И вдруг он шлепнул себя ладонью по лбу. - Стоп! Он и моих кур небось жрет?! Ну, погоди! Ну, погоди!..
"Ну, погоди!" дядя Кузя повторял много раз, сначала грозно, потом задумчиво, а под конец вяло и растерянно.
Что он мог сделать с балобаном, который отведал курятинки, понял, что она вкуснее каких-то там сусликов и мышей?
Ружья у дяди Кузи не было. Вольеру - забор из проволочной сетки возле птичника не сделали. Куры-дуры разбредались в разные стороны и не успевали добегать до фермы, если на них бросался коршун или другой какой хищник.
Дядя Кузя зашел в крайний двор и попросил раненую курицу у хозяйки:
- Может, выхожу ее, а то будет маяться.
- Бери, - махнула рукой хозяйка. - Все равно пропадет. Спасенья нет от этого бандюги. Третье лето разбойничает, проклятый, возле нашего двора. Я уж его как-то косой подрубила.
"Вон, оказывается, отчего у балобана лапа-то клюкой сделалась", думал дядя Кузя и, поглаживая курицу, наговаривал:
- Касатка, Касатушка... Обидел тебя враг, поранил. Ну, погоди, попадется он нам!
Вернувшись на ферму, дядя Кузя вытащил из ранок птицы пух, изломанные перья и смазал ранки жиром.
На "госпитальном положении" Касатка пробыла месяц и выздоровела. За это время она успела прижиться на птичнике и так привязалась к старику, что пришла к нему обратно после того, как дядя Кузя вернул ее хозяйке.
Старик вел с курицей "душевные разговоры", кормил и холил ее. Из-за особых забот и догляду дяди Кузи Касатка сделалась грузной, степенной и красивой птицей.
