Александр Абрамов, Сергей Абрамов

Синий тайфун

– Это очень низко, - сказал капитан.

Капитан имел в виду барометр - тяжелый, окованный начищенной медью, доставшийся капитану, наверное, еще от отца, а тому от деда, ибо и барометр этот, и почерневшая трубка, да и сама морская профессия передавались в семье Лепиков по наследству: от Артура к Яну, от Яна опять к Артуру. А под барометром висела плохонькая фотография, на которой весело смеялась женщина жена капитана Артура Лепика, и прижимался к ней десятилетний мальчишка - сын капитана Артура Лепика, которого, конечно же, звали Ян и которого также ожидали впереди и барометр, и трубчонка из вереска, и капитанский мостик.

– Это очень, очень низко, - повторил капитан, и Малинин вгляделся в застывшую на нижнем делении стрелку, вгляделся непонимающе, спросил:

– Погода портится?

Капитан кивнул, ничего не объясняя, да Малинин и не ждал поспешных объяснений: все равно их не будет. Сначала капитан подумает, крепко подумает, и только тогда скажет - коротко и точно. Малинин стоял и смотрел на капитана Артура Лепика, немногословного рыжего эстонца, а тот стоял и смотрел на фамильный барометр. Так прошла минута-другая, пока капитан не принял наконец решение и, вспомнив о Малинине, сказал:

– Будем менять курс.

"Тоска-то какая! - думал Малинин, топая по коридору за капитаном Артуром Лепиком. - Ничего толком не объяснит, ходи тут за ним, слова клещами тяни... Курс будем менять... Почему? Зачем? Погоды он испугался, что ли? Программа к черту летит..."

Здесь Малинин соврал: программа шла великолепно, по графику, установленному в институте, придуманному самим Малининым и утвержденному очень высоким и очень ученым советом. А соврал Малинин из жалости к себе, из-за охватившего его сейчас чувства ностальгии. Третий месяц экспедиционное судно Института океанографии находилось в плавании: сначала в Японском море, потом в Южно-Китайском, теперь снова на пути домой. Третий месяц Малинин мечтал о твердой земле, о травке-муравке, об асфальте, наконец. Ему надоела вечно качающаяся палуба "Миклухо-Маклая", вечно качающаяся койка в каюте, вечно качающийся стол, вечно качающийся мир. И только надев маску и акваланг, он забывал и о твердой земле, и о траве, и об асфальте. Он уходил в море, как в теплый сон, когда не хочется просыпаться, открывать глаза - еще минуту, только одну, и еще минуту, и еще, и еще...

– Надо сказать Рогову, - напомнил капитан.

"Что сказать Рогову? - удивился Малинин. - Что погода портится? Что курс меняем? Рогов будет страшно обрадован, ну просто счастлив: да он с милейшего капитана Артура три шкуры спустит. Что ему какой-то древний барометр!"

Рогов возглавлял экспедицию и вместе со всеми ее участниками третий месяц мотался по морям, несмотря на свои пятьдесят шесть лет, профессорское звание и титул члена-корреспондента Академии наук. Рогов был богом, во всяком случае, для Малинина, скромного кандидата наук, чья докторская диссертация медленно, но верно распухала в тумбе все того же вечно качающегося стола.

– То-то вам Рогов задаст, - мстительно сказал он.

Но капитан Артур Лепик не испугался страшной угрозы.

– Не задаст, - сказал он. - Тайфун.

Пока Малинин туго соображал, что это значит, они дошли до роговской каюты, остановились на пороге, капитан снял фуражку, огорошил:

– Беда, Павел Николаевич...

Рогов отложил ручку - он что-то писал в блокноте - посмотрел сквозь затемненные стекла очков.

– Что за беда, Артур Янович?

– Очень низкое давление. Штиль.

Рогов снял очки, потер переносицу - переварил сообщение, спросил быстро:

– На берег радировали?

– Нет связи.

– Что-нибудь с аппаратурой?

– Рация в порядке. Молчит эфир.

– Помехи?

– Помех нет. Тишина. Ни разу такого не было.

Малинин подумал, что капитан сегодня слишком многословен, такого тоже ни разу не было.

– Ваше решение? - спросил Рогов. Он снова надел очки, встал из-за стола, подошел к капитану.

– Будем обходить, - сказал тот. - Если это тайфун, быть может, удастся уйти.

...Уйти им не удалось. Они вошли в зону тайфуна минут через сорок неожиданно, что было особенно страшно. И все же капитан сумел увести корабль от эпицентра тайфуна: ревущий хаос остался где-то справа, северо-восточнее, потому что именно оттуда шла темнота, иссиня-черная, непроглядная, с нарастающим ритмом грохота, словно миллионы тамтамов били тревогу.

И вместе с грохочущей темнотой налетел ветер. Нет, не ветер - вихрь, смерч, ураган (какое слово еще подобрать?!). "Миклухо-Маклай" нырнул носом, потом задрожал, передав вибрацию на палубу, на палубные надстройки, на мостик, где стояли они втроем: капитан, Малинин и Рогов, остановился на секунду, словно встретив преграду, и вновь пошел вперед, но уже медленнее, труднее, преодолевая удары ветра и волн.

Малинину стало страшно. Штормовка, предусмотрительно захваченная в каюте, мгновенно превратилась в мокрую и холодную тряпку, фуражку сорвало сразу, даже удержать не успел. Ветер пытался оторвать пальцы, вцепившиеся в поручни, отбросить назад, к рубке, вдавить в переборку, распластать, размазать.

Капитан пошевелил губами, и Малинин, напрягшись, еле расслышал сквозь грохот волн и вой ветра:

– Нам... повезло... идем... по краю...

– Машина выдержит? - крикнул Малинин и, не услыхав своего голоса, закричал опять: - Машина выдержит?

Капитан наклонился к его уху:

– Должна... Иди... в рубку...

И схватил его цепкой рукой, потащил по скользкому настилу к двери, рванул ее на себя. Она подалась неожиданно легко, распахнулась, и капитан не удержался, упал на мостик, придавив собой Малинина. И сразу, будто только и дожидаясь этого случая, ветер бросил на палубу чудовищную волну. Она подхватила Малинина, швырнула его к трапу, ударила головой о стойку. На секунду он потерял сознание, но тут же пришел в себя, пополз к открытой двери, преодолевая бешеное сопротивление ветра. Потом его кто-то опять подтолкнул, и он вкатился в рубку, сел у переборки, очумело оглядываясь. Следом за ним втиснулся капитан, долго, будто ему что-то мешало, тянул дверь, наконец захлопнул ее, обернулся.

– Жив?

Малинин только кивнул: говорить не хотелось - и посмотрел вокруг. Рядом на полу сидел Рогов и держался за голову, видимо, тоже сильно ударился. Впереди, вцепившись в штурвал, стоял матрос Володя - говорун и весельчак. Даже сейчас он умудрился взглянуть на Малинина, хитро подмигнул ему: какова, мол, погодка, а? - и снова уставился вперед, в темноту, которая врывалась в рубку вместе с водой сквозь разбитое стекло.

Капитан вынул пробку из переговорной трубки, крикнул:

– В машине! Как дела?

Кто-то снизу откликнулся:

– Пока держимся. Это долго, капитан?

– Не знаю, - сказал капитан и заткнул трубку пробкой: он не любил лишних вопросов.

Рогов постонал-постонал и сказал жалобно:

– Если верить тому, что я знаю о тайфунах, это и впрямь надолго: сутки, как минимум...

Малинин ужаснулся: целые сутки ада, грохочущего, мокрого, черного. Нет, он просто не выдержит этого, не сумеет, не хватит у него сил. И потом...

– Образцы, - не сказал, прохрипел он, - все разлетится к чертовой бабушке!

И мысль эта, столь простая и ясная, так ужаснула его, что он забыл и о страхах своих, и о головной боли, и о том, что до лаборатории с образцами и пробами два трапа вниз, метры мокрой палубы, ветер, вой и бешенство волн, забыл он обо всем этом, поднялся кряхтя и пошел к двери, держась за переборку.

– Куда? - страшно крикнул капитан и схватил его за руку.

– Пустите, - вяло сказал Малинин. - Мне надо. Там мои образцы.

– Сидеть! - капитан толкнул его, и Малинин, не устояв, плюхнулся на пол. Ничего не разлетится: мы проскочим...

"Куда проскочим? - удивился Малинин. - Вокруг чернота..." Он посмотрел сквозь разбитые стекла рубки и увидел то, что на несколько секунд раньше увидел и оценил капитан.

Справа все было по-прежнему темно и страшно. Но слева по курсу с юго-запада выплывало ровное голубое пространство, нелепое и странное в чернильной тьме тайфуна. Будто шутник-маляр не спеша наносил кистью ровные голубые мазки, закрашивая иссиня-черную стену.

– Лево руля! - капитан оттолкнул плечом Володю, но тот не отпустил штурвальное колесо, и они вместе крутили его влево, а потом капитан рванулся к машинному телеграфу и перевел рукоятку на "самый полный". И тут же крикнул в переговорное устройство: - Полный вперед! Слышишь, Максимыч, самый полный!

Нелепо задранный нос корабля в ровном квадрате окна качнулся и пополз влево, а сам корабль ощутимо прибавил ходу. Малинин подумал, что тайфун и вправду отпустил их, как повелел великий капитан Артур Лепик, отпустил в это голубое неясное пространство, заполнявшее всю видимость по курсу.

Они вошли в него так же неожиданно, как и часом раньше в зону тайфуна. И сразу же стало светло, прекратился грохот, стих ветер, и палуба перестала вставать на дыбы, будто кто-то, вспомнив старинное морское поверье, вылил на кипящие волны бочонок масла.

– Так держать! - сказал капитан и снова крикнул в машинное: - Хода не сбавлять! - а потом открыл легко, без усилий дверь рубки и вышел на мостик.