Свобода в изгнании
Автобиография Его Святейшества Далай Ламы Тибета
Предисловие
Для различных людей "Далай Лама" означает разное. Для одних это значит, что я — живой Будда, земное воплощение Авалокитешвары, Бодхисаттвы Сострадания. Для других это значит, что я "Бог-царь". В конце 50-х годов это значило, что я вице-президент Постоянного комитета Китайской Народной Республики. А когда я ушел в изгнание, меня назвали контрреволюционером и паразитом. Но все это не то, что я думаю сам. Для меня "Далай Лама" — это лишь титул, обозначающий занимаемую мной должность. Сам я просто человек и, в частности, тибетец, решивший быть буддийским монахом.
Именно как обычный монах я и предлагаю читателю историю своей жизни, хотя это отнюдь не книга о буддизме. У меня есть две основные причины для этого: во-первых, все большее число людей проявляют интерес к тому, чтобы узнать что-либо о Далай Ламе. Во-вторых, существуют определенные исторические события, о которых я хочу рассказать как их непосредственный свидетель.
По недостатку времени я решил вести повествование прямо по-английски. Это не было легким делом, так как мои способности выражать свои мысли на этом языке ограничены. К тому же я сознаю, что некоторые оттенки смысла могут не совсем точно соответствовать тому, что я имел в виду. Но то же самое могло бы случиться и при переводе с тибетского. Должен также добавить, что в моем распоряжении нет источников, которые могут быть доступны другим лицам, а моя память так же подвержена ошибкам, как и память всякого человека. В заключение хочу принести благодарность за помощь членам тибетского правительства в изгнании и г-ну Александру Норману, моему редактору.
Глава первая Держатель Белого Лотоса
Я бежал из Тибета 31 марта 1959 года, и с тех пор живу в изгнании в Индии. В период 1940 — 50 годов Китайская Народная Республика совершила вооруженное вторжение в мою страну. На протяжении почти десятилетия, оставаясь политическим, духовным лидером своего народа, я пытался восстановить мирные отношения между нашими двумя государствами. Но эта задача оказалась невыполнимой, и я пришел к печальному выводу, что извне смогу лучше служить своему народу.
Вспоминая то время, когда Тибет еще был свободной страной, я понимаю, что это были лучшие годы моей жизни. Сейчас я определенно счастлив, но теперешняя моя жизнь, конечно же, весьма отличается от той, к которой меня готовили. И хотя, разумеется, нет смысла предаваться ностальгии, но, думая о прошлом, каждый раз я не могу не испытывать печали. Я вспоминаю об ужасных страданиях моего народа. Старый Тибет не был совершенным, но, тем не менее, можно по праву сказать, что наш образ жизни представлял собой нечто весьма примечательное. Несомненно, существовало многое, что было достойно сохранения и что ныне утрачено навсегда.
Я уже сказал, что слово "Далай Лама" означает разное для разных людей, и что для меня оно всего лишь название должности. "Далай" — это монгольское слово, означающее "океан", а "лама" — тибетский термин, соответствующий индийскому слову "гуру", то есть учитель. Вместе слова "Далай" и "лама" иногда вольно переводят как "Океан Мудрости". Но мне кажется, это следствие недоразумения. Первоначально "Далай" было частичным переводом "Сонам Гьяцо", имени третьего Далай Ламы: "Гьяцо" по-тибетски значит "океан". Далее, досадное недоразумение происходит вследствие перевода на китайский язык слова "лама" как "хо-фо", что подразумевает "живой Будда". Это неверно. Тибетский буддизм не признает таких вещей. В нем только признается, что определенные существа, одним из которых является Далай Лама, могут выбирать способ своего перерождения. Такие люди называются "тулку" (воплощения).
Конечно, пока я жил в Тибете, быть Далай Ламой значило очень и очень многое. Это значило, что я жил жизнью, далекой от тяжелого труда и невзгод огромного большинства своего народа. Куда бы я ни отправлялся, всюду меня сопровождала целая свита слуг. Я был окружен министрами правительства и советниками, разодетыми в роскошные шелковые одеяния, людьми из самых высокопоставленных и аристократических семей страны. Моими постоянными собеседниками были блестящие ученые и достигшие высочайшего духовного уровня религиозные деятели. А каждый раз, когда я покидал Поталу, величественный, тысячекомнатный зимний дворец Далай Лам, за мной следовала процессия из сотен людей.
Во главе колонны шествовал "Нгагпа", человек, несущий символическое "колесо жизни". За ним следовал отряд "татара", всадников, одетых в красочные национальные костюмы, и держащих флаги. За ними носильщики, переносившие моих певчих птиц в клетках и мое личное имущество, завернутое в желтый шелк. Затем шли монахи из Намгьела, личного монастыря Далай Ламы. Каждый из них нес знамя, украшенное священными текстами. За ними следовали конные музыканты. Потом еще две группы чиновников монахов, сначала подчиненные, выполняющие функции носильщиков, следом монахи ордена "Цедрунг", являвшиеся членами правительства. Затем грумы вели коней из собственных конюшен Далай Ламы, красиво убранных и оседланных.
За этими шествовал другой строй коней, везших государственные знаки. Меня несли в желтом паланкине двадцать человек — офицеры, одетые в зеленые плащи и красные шляпы. В отличие от самых старших чиновников, носивших свои волосы подобранными кверху, у этих волосы были заплетены в одну косу и спускались на спину. Сам паланкин, который был желтого цвета (как признак монашества), поддерживали еще восемь человек в длинных одеяниях из желтого шелка. По бокам ехали верхом четыре члена Кашага, внутреннего кабинета Далай Ламы, в сопровождении "кусун-дэпон" — главы телохранителей Далай Ламы, и "макчи" — главнокомандующего армии Тибета. Оба они маршировали, салютуя своими грозно поднятыми мечами, на них была военная форма, состоящая из синих брюк и желтого кителя, обшитых золотым галуном, на головах шлемы с султанами. Окружал главную процессию эскорт монашеской полиции — "синггха". Эти мужчины устрашающего вида были по крайней мере шести футов ростом, и тяжелая одежда на вате придавала им еще более внушительный вид. В руках они держали хлысты, которые пускали в ход не мешкая.
За паланкином следовали два моих наставника, старший и младший (первый из них был Регентом Тибета, пока я не достиг совершеннолетия). Затем шли мои родители и другие члены моей семьи, а за ними большая группа чиновников-мирян, знатных и простых вместе, располагавшихся по чинам.
Неизменно почти все население Лхасы, нашей столицы, приходило, чтобы попытаться увидеть меня, когда бы я ни выходил из дворца. Стояла благоговейная тишина, и часто в глазах людей были слезы, когда они склоняли головы или простирались передо мной.
Эта жизнь очень отличалась от той, которую я знал, когда был маленьким мальчиком. Я родился 6 июля 1935 года и получил имя Лхамо Тхондуп. Буквально это значит "Исполняющая Желания Богиня". Тибетские имена, названия местностей и предметов часто очень образны. Например, Цангпо, название одной из важнейших рек Тибета, дающей начало могучей Брахмапутре, — означает "Очищающая". Наша деревня называлась Такцер: "Рычащий Тигр". Это было небольшое бедное поселение, расположенное на холме над широкой долиной. Ее луга долгое время не заселялись и не возделывались, лишь кочевники пасли там скот. Причиной этому было то, что погода непредсказуема в тех краях. Во время моего раннего детства наша семья была одной из примерно двадцати, рисковавших добывать средства к существованию трудом на этой земле.
Такцер расположен в провинции Амдо, на крайнем северо-востоке Тибета. На северо-западе лежит Чангтанг, область ледяных пустынь, простирающихся с востока на запад более чем на восемь миль. Там почти ничего не растет, и только немногие стойко переносившие морозы кочевники живут среди этого безмолвия. К югу от Чангтанга лежат провинции У и Цанг. Эта область окаймлена с юга и юго-запада могучими Гималаями. К востоку от У-Цанга лежит провинция Кхам, наиболее плодородный и потому более населенный регион страны. К северу от Кхама расположен Амдо. По восточным границам Кхама и Амдо проходит государственная граница Тибета с Китаем. Незадолго до моего рождения мусульманский военачальник Ма Буфэн добился учреждения в Амдо регионального правительства, лояльного по отношению к Китайской Республике.
Мои родители были мелкими фермерами: я не называю их крестьянами, потому что они не были связаны с каким-либо хозяином; но они никоим образом не относились к знати. Они арендовали небольшой участок земли и обрабатывали его сами. Главными зерновыми культурами в Тибете являются ячмень и гречиха, их и выращивали мои родители, да еще картофель. Но случалось, что их труд за целый год шел насмарку из-за сильного града или засухи.
Кроме того, они держали некоторое количество животных, которые были более надежным источником существования. Помню, у нас было пять или шесть "дзомо" (помесь яка с коровой), от которых получали молоко, и сколько-то кур-несушек. Имелось смешанное стадо примерно из восьмидесяти овец и коз, а у моего отца почти всегда была одна-две или даже три лошади, которых он очень любил. И, наконец, моя семья держала яков.
Як — один из даров природы человечеству. Он может жить на любой высоте более 10000 футов, и поэтому идеально подходит для Тибета. Ниже такой высоты яки легко гибнут. И как вьючное животное, и как источник молока (в том случае, если это самка, которую называют "дри") и мяса, як поистине является основой высокогорного сельского хозяйства. Ячмень, который выращивали мои родители, это вторая основа сельскохозяйственного производства в Тибете.
Поджаренный и смолотый в тонкую муку он становится "цампой". В Тибете редко подается еда, в которую не входила бы цампа, и даже в изгнании я продолжаю употреблять ее каждый день. Едят цампу, конечно, не в виде муки, но сначала муку надо смешать с жидкостью и, как правило, это чай, но пойдет и молоко (которое я п
