Луи Анри Буссенар
Семья тигров[1]
Эпизод из путешествий по Гвиане
Пирога причаливала к берегу. Заканчивалось монотонное, бесконечное плавание.
— Пристань! — воскликнул Казальс.
— Наконец-то! Веселенькое путешествие, однако! — сказал я, радуясь возможности ступить на землю и размять затекшие после шестнадцати часов неподвижности ноги.
Подбежавшие рабочие занялись нашей пирогой, прочно привязывая ее канатами к стволу гигантского панакоко[2], а мы тем временем шагали по дорожке, соединяющей левый берег Марони с площадкой, где расположились продовольственные склады.
Навстречу нам уже бежал со всех ног высокий негр в светлой хлопчатобумажной шапочке, оттеняющей черноту его добродушного лица.
— Бонжур, месье, — произнес он зычным голосом, вращая огромными глазами и широко улыбаясь, обнажая два ряда ровных, как забор, ослепительно белых зубов. Это был управляющий складом.
— Привет, Квемон, — ответил Казальс. — Что новенького?
— Все нормально, месье. Да, действительно, все очень хорошо. Не считая, правда, что работавшие на складе плотники, вот уже два дня как сбежали… да четверо китайцев заболели, а оставшиеся двенадцать человек работать не хотят… да кули[3] Гроводо заснул, а Апаво разбудил его ударом палки… да у Жанвье и Гиллебо приступ лихорадки… да…
— И это называется «нормально»? — прервал его Казальс. — Вы слишком снисходительны к себе. Все эти калеки — лентяи, а вы, Квемон, — первый из них… Вам поручено следить за порядком, а вы сами бездельничаете! Идите за мной, — продолжал Казальс, — и увидите, что не пройдет и пятнадцати минут, как все заработают.
Было еще только 11 часов утра, а раскаленный душный воздух уже навис над территорией, где возвышались лишь хижины, приспособленные под продовольственные склады и жилье для рабочих.
Широкополая шляпа не спасала меня от обжигающих лучей солнца. При каждом движении я все больше обливался потом. Впечатление такое, будто попал в стекловарильный цех. И самое странное, что этот дьявол Казальс оставался, как всегда, бодр, свеж, чувствуя себя в нестерпимом пекле как саламандра.
Я медленно плелся за ним. Вскоре мы оказались в просторной хижине, увешанной гамаками, на которых лежали и больные и здоровые.
— Кажется, кое-кто не очень рвется работать? — спросил Казальс тихим металлическим голосом.
О, чудо! Только заслышав знакомые интонации, все в хижине — страдающие лихорадкой, покалеченные и откровенные лентяи — как один вскочили и выстроились перед Казальсом. Лень и болезни как рукой сняло. Никто даже не попытался притворяться.
Рабочие хорошо знали, что хозяин шутить не любит. Он щедр на вознаграждение, на двойной паек, но чрезвычайно принципиален в вопросах дисциплины. Добросовестно выполняя свои обязательства перед рабочими, он вправе был ожидать взаимности.
Не стоило большого труда заметить, что все эти типы были отъявленными лодырями и притворщиками. За исключением, может быть, лишь одного — кули, покалеченного своим сородичем. Смертельно пьяные плотники после вчерашних водочных возлияний валялись на подстилках из гонта. (Для непосвященных объясняю, что гонт представляет собой небольшие деревянные дощечки, которые применяются вместо черепицы.)
Хозяин бросил лишь один-единственный взгляд, и порядок был восстановлен в мгновение ока. Без единой жалобы, без единого крика.
— Отправляемся завтра днем, — объявил Казальс. — Каждый должен быть готов взять свою ношу. Мне не хотелось бы узнать, что кто-то отстает. Ты, Апаво, понесешь груз Гроводо. И за это получишь вдвойне, но половину отдашь товарищу.
— Пора и позавтракать, — обратился ко мне мой друг.
Квемонд лез из кожи, демонстрируя расторопность и услужливость. Вместе с чернокожим Морганом, которому Казальс специально поручил заботу обо мне, они соорудили на широком ящике, служившем столом, роскошный завтрак. Здесь были мясные консервы, рис, сухая рыба, яйца игуаны[4] и многое другое, но, увы, отсутствовали хлеб и свежее мясо.
Пока отдавалось должное всем этим яствам, Казальс ввел меня в курс дела:
— Золотой прииск Гермина, который я эксплуатирую вместе с господами Лабурдеттом и Изнаром, находится в двадцати пяти километрах от Марони прямо среди девственного леса. Мы наняли две сотни рабочих, которые в месяц добывают в среднем до двадцати килограммов золота. Однако добираться до прииска сложно. Дорогу то и дело преграждают холмы и заводи, а в конце пути — болото. Чтобы поддержать силы рабочих, мы вынуждены регулярно подвозить провизию. Продукты доставляются каждые три дня на пароходе «Дье-Мерси» в порт Сен-Лоран, а оттуда до площадки со складами — два дня пути по реке на доверху нагруженных лодках.
Но это еще не самое страшное. Продукты от пристани до прииска можно переправлять только пешим ходом. Причем следует строго придерживаться утвержденной колониальной властью нормы груза — на каждого человека не более двадцати килограммов. Итак, ежедневно сорок человек с упакованными продуктами отправляются по дороге, недоступной и для горных коз.
На тринадцатом километре мы соорудили большой навес, который также служит складом и поэтому называется Карбе-дю-Милье[5]. Одна партия грузчиков, двигающаяся с пристани, доставляет сюда продукты, за которыми приходит другая партия, переправляющая их на прииск. Таким образом, действует что-то вроде челночной системы.
— Если я правильно понял, — прервал я Казальса, — ваши люди тринадцать километров несут всего по двадцать пять килограммов груза, а затем возвращаются и вовсе порожними.
— Да, именно так, — подтвердил он. — А что бы вы на это сказали?
— А то, что не так уж это и страшно, если вспомнить, что в походе солдат несет тридцать — тридцать пять килограммов груза, а то и более, и местность, которую приходилось преодолевать нашим пехотинцам, да, кстати, и вам в том числе, не менее сложна.
— Да, разумеется, но надо учитывать высокую температуру и трудности пути.
— А африканское солнце, а горный Орес? К тому же вы даете китайским кули по четыре франка плюс питание. Я пожелал бы таких условий солдатам, которые получают один су и паек, если о них вспомнит интендантство.
— Может, вы и правы, но такие здесь правила.
Мы крепко спали в гамаках на свежем воздухе, а рано утром пробудились от звука охотничьего рога. Сборы проходили без особых приключений, если не считать скорпиона, залезшего в мой сапог. Представителю семейства паукообразных пришлось поплатиться собственной жизнью за непомерную наглость.
Наша площадка представляла весьма оригинальный вид. Просмоленные мешки, наполненные мукой из маниоки и соленым салом, огромные бутыли с тростниковой водкой, коробки со свиным топленым жиром, мясные консервы, рабочие инструменты, гвозди, веревки и уж не знаю какие еще предметы — все это связывалось, упаковывалось, взвешивалось и вручалось поочередно подходившим грузчикам, которые водружали на голову каждый свою ношу.
Опрокинув для бодрости по рюмке водки на дорожку, грузчики тронулись в путь и, достигнув тропинки, шириной не более шестидесяти сантиметров, гордо называемой «дорога от пристани», вытянулись в цепочку.
Вслед за колонной двинулись Казальс, я, Морган, который тащил гамаки, да двое китайцев, нагруженных провизией. Скоро мы с Казальсом обогнали колонну, надеясь по пути подстрелить случайную птицу.
Солнце едва осветило верхушки деревьев, из гущи которых вылетели стайки вспугнутых нами туканов[6] и попугаев, а жара становилась уже невыносимой. Тринадцать километров, твердил я себе, — это пустяки. Мне приходилось прокладывать до шестидесяти во Франции, сорок — в Африке, а здесь… если ускорить шаг, то вечером можно быть уже на месте.
Моя одежда не была обременительной: брюки из тика и легкая рубашка с завернутыми до локтей рукавами, на голове — широкополая соломенная шляпа. На Казальсе — такая же широкополая, но фетровая шляпа углекопов. У каждого имелось по ружью и сабле. Но, несмотря на всю простоту экипировки, через полчаса мы взмокли так, будто находились одетыми в бане.
А каким тяжелым стало ружье! Кожаный ремень впился в плечо, пальцы скользили по деревянной рукоятке сабли, тоже мокрой от пота. Дьявол! Казальс не преувеличивал.
А вот и первый холм. Подъем всего на сто метров, а кажется, что это крутая отвесная гора. Взбираться на вершину приходилось почти касаясь носом земли, цепляясь за стебли лиан и стволы деревьев. Вслед за холмом — первая водная преграда шириной в пятнадцать метров. Мостом через нее служило опрокинутое дерево, разумеется, без поручней, за которые можно было бы держаться, чтобы не потерять равновесия. Один неверный шаг, легкое головокружение, одна оплошность — и полет вверх тормашками с высоты двух метров в далеко не теплую воду к компании рептилий и водяных змей.
Но, слава Богу, все обошлось.
А что же наши носильщики? Тогда как мы, без груза, легко одетые, с неимоверным трудом преодолевали подъемы и спуски, переправы через водные затоны по импровизированным мостикам, пробивались сквозь густые завесы лиан… кули деловито двигались вперед, безучастные и молчаливые, как вьючные животные, прочно удерживая свои грузы на голове. И ни одного неловкого движения. Никто ни разу не поскользнулся, не расправил от усталости спину, не повернул назад голову. Невероятно!
Водные преграды, чередуясь с холмами, следовали одна за другой, а дороге, казалось, не будет ни конца, ни края.
Морган уже несколько раз прикладывался к моей дорожной фляжке, Казальс утолял жажду прямо из водных затонов, а я, следуя своему правилу, старался в дороге не пить ничего — ни воды, ни водки, ни кофе, чем вызывал удивление моих попутчиков.
