«Если», 1992 № 03

Джон Бранер

Легкий выход

Невозможно было даже помыслить, чтобы кто-то сумел остаться в живых после катастрофы «Пеннирояла». Представьте: сумасшедшее падение из космоса сквозь атмосферу, буквально вырывавшую пылающие куски из корпуса корабля, — и затем тридцать миль вниз по усеянному камнями песчаному откосу, пока, наконец, корабль не врезался в огромную дюну, которая вобрала его в себя, как пулю, ушедшую рикошетом в насыпь вокруг стрельбища.

Каким-то чудом песок погасил очаги пожара на борту. А их было великое множество.

После этого долго ничего не происходило.

«Я жив».

Эта мысль медленно вошла в сознание Павла Уильямсона — и он ее возненавидел.

Павел был полупогребен в нечто плотное и податливое и задыхался от удушливого дыма. К тому же его кружило и переворачивало в кромешной темноте, пока к горлу не подступила тошнота. Голова разламывалась, во рту стоял привкус крови, тело казалось сплошным кровоподтеком, острая боль в правой лодыжке не давала шевельнуть ногой.

Сами по себе эти небольшие, в общем, повреждения не были достаточной причиной для того, чтобы жаждать смерти. Было другое, куда более важное основание. Как врач корабля, не разбиравшийся в навигации, Павел не представлял себе, где же находился «Пеннироял», когда на борту произошел взрыв. Но Павел был абсолютно уверен: планета, на которую они рухнули, не земного типа.

Поэтому вихрившийся вокруг «дым» вполне мог оказаться смертельным. В таком случае наилучшим — и единственным — выходом было собраться с духом и ждать милосердной кончины.

Павел не был профессиональным космонавтом — просто молодой врач подрядился работать на космической линии, чтобы повидать обжитую галактику перед тем, как осесть в подходящем мире. В свое время он интересовался формулами самогипноза, к которым кое-кто из космонавтов прибегал в чрезвычайных обстоятельствах, подобные нынешним. Закрыв глаза — не из-за того, впрочем что они что-либо различали, поскольку вокруг стояла кромешная тьма, — Павел принялся повторять про себя одну из этих формул.

И замер.

Стук!

Оседают какие-то обломки?.. Что-то падает на гудящий стальной пол?..

Нет, не то! Павел сделал резкое движение, потревожив пораненную ногу, — тело отозвалось новой вспышкой острой боли. Нет, стук был слишком размеренным. Вот эти удары раздаются опять: один — два — три, пауза, один — два — три, пауза. Словно бьют по переборке кулаком или каким-то твердым предметом.

До него дошло: на борту есть кто-то еще, и если уж удалось выжить в катастрофе, то дела не так плохи, как он предполагал! Вместе они попробуют соорудить какой- нибудь маяк, который наведет поисковую партию на обломки корабля!

И если дым был именно дымом, а не ядовитой смесью газов, тогда…

Павел отчаянно забарахтался в массе чего-то мягкого, гадая, где он находится, и вдруг сообразил: меха! Он знал, что на борту «Пеннирояла» была партия мехов. Шкурки складировали в отделении, расположенном по соседству с его медицинским кабинетом. Торговцы мехами частенько решались на дополнительную плату за перевозку своего товара лайнером вместо грузовика. Время от времени совершая сделки с кем-нибудь из паса- жиров побогаче, они не только покрывали разницу, но и получали прибыль. Меха, судя по всему, хранились не в тюках поскольку как раз перед катастрофой их выставляли на продажу. Теперь понятно, почему он отделался ушибами: его выбросило сквозь переборку — в целях экономии веса тонкую, как бумага, — и швырнуло на охапку мехов.

Барахтаясь, едва ли не вплавь, он начал пробиваться «на поверхность» груды мехов и вскоре почувствовал, что вес его всего лишь немногим меньше нормального земного. Он воспрял духом. В конце концов, и воздух здесь может оказаться пригодным для дыхания. Система, куда они держали путь, могла похвастаться двумя планетами с высоким содержанием кислорода. Пункт их назначения — планета Картер. Но была еще одна, Квазимодо, пока не освоенная. Если его догадка верна, и они находятся на Квазимодо, здесь едва можно дышать, ибо растительность, насколько он помнил, только-только начала завоевывать сушу. Большей частью это пустыня — песчаная или каменистая — и, наверное, холодная. Прибрежные растения давали атмосфере около двух третей нормального, земного количества кислорода, но мутация шла быстро, растения отвоевывали территорию, так что лет этак через миллион можно ожидать заметного улучшения.

Стоило только подождать миллион лет…

Шаря правой рукой, Павел дотронулся до чего- то твердого и прохладного. По форме предмета он угадал один из своих медицинских инструментов — стетоскоп. А рядом с ним…

Павел с проклятьями отдернул руку. Что-то мягкое и мокрое. Он не хотел знать, чем это было до крушения, и рад был темноте.

Тройные удары послышались снова, но на сей раз звучали слабее. Он решил, что разыскать свое оборудование можно и позже, и снова принялся «выплывать» из мехов.

Почувствовав, наконец, под собой твердую почву, он ощупью двинулся по наклонному полу и вскоре уткнулся в пролом в переборке. Протиснувшись через него и разорвав рубаху о торчавший острый осколок твердого пластика, он увидел свет, проникавший сквозь пробоину. Кислорода для дыхания хватало. Под ногами скрипел песок. Все подтверждало догадку о прибытии на Квазимодо.

Впору было радоваться, если бы не картина разоренного медицинского кабинета, открывшаяся ему в тусклом дневном свете: разломанные шкафы, покрывавшее пол крошево из склянок и инструментов. В двух местах стена раскололась, обнажив электронные артерии корабля. Где-то громко капало.

Но ревизия медкабинета — потом. Сначала надо искать уцелевших.

Если они есть.

Двигаться по разбитому коридору в сторону, откуда слышался стук, оказалось сущим кошмаром. Свет проникал сквозь пробоины в корпусе, и Павел отводил глаза, чтобы не видеть, что стало с людьми. Даже для медика это было слишком тяжким испытанием.

Снова послышался стук: со стороны одной из ближайших кают первого класса. Ее скользящая дверь с трудом, но двигалась в пазах. Павел толкнул ее и увидел молодого человека, лежавшего на сорванной с креплений койке. В согнутой руке он едва удерживал предмет, которым стучал о стенку.

Если бы Павел мог выбирать, то это человек был бы последним, в компании которого Павел хотел бы оказаться после крушения. Эндрю Соличук без устали трезвонил всем и каждому о богатстве своей семьи, без конца выражал недовольство по поводу питания, недостатка удобств и развлечений, жаловался на запахи, на попутчиков, которых ему приходилось терпеть лишь потому, что систему Квазимодо обслуживают не лайнеры-люксы, а обычные пассажирские корабли «Пеннироял» и «Элекампане». Эндрю облетал торговую империю, которую должен был унаследовать.

И все же это человек. И он жив.

Павел позвал Эндрю, но тот не реагировал: обморок оказался глубоким. Пульс, правда, прощупывался — слабый, но устойчивый. И дыхание было достаточно ровным… Но когда Павел откинул одеяло, стало ясно, почему Эндрю отключился: у него был, по меньшей мере, перелом нижней части позвоночника и, возможно, перелом таза, наверняка не обошлось и без внутренних повреждений. Правое плечо вывихнуто, рассечена кожа на голове, из-за чего подушка пропиталась кровью.

С простыми ранами Павел мог бы справиться сам. Но восстановить позвоночник — работа для современного госпиталя, и еще неизвестно, по плечу ли такая задача даже оборудованию, имевшемуся на планете Картер.

Пока Эндрю без сознания, лучше всего было оставить его в покое и узнать, остался ли еще кто- нибудь в живых. Необходимо разобраться с медкабинетом, чтобы спасти уцелевшее.

Павел тихо выбрался назад в коридор.

Уже через несколько минут он убедился, что других уцелевших не будет…

Помимо многих раздражающих привычек, у Эндрю было вызывающее неподчинение «тирании часов». Ну, например, он валялся в кровати до обеда, а потом веселился до раннего утра, не обращая внимания на людей, которым причинял массу неудобств то громким пьяным смехом, то включенной на полную катушку музыкой, то дикими плясками, заимствованными на других планетах.

Но это, кстати, и спасло Эндрю жизнь. Все, кроме него, находились в задней части корабля, теперь полной песка, проникшего в расколовшийся корпус. Не было даже одного шанса на миллион раскопать кого-то живым из этой песчано-гравий- ной могилы. Трудно будет извлечь из него продукты, воду и все другое, существенное для выживания. Павел подозревал, что придется выдрать из корпуса металлический лист, используя его как лопату.

Мрачное удовлетворение давал лишь тот факт, что догадки Павла насчет планеты, где они оказались, кажется, оправдывались. Несмотря на головную боль, становившуюся почти невыносимой, и свинцовую тяжесть в ногах, Павел кое-как вскарабкался на один из холмиков беловатого песка у разлома корпуса и выглянул наружу, крепко уцепившись за края пробоины, поскольку почва под ногами была предательски ненадежна.

Небо над головой оказалось ровного темно-синего цвета, близкого к индиго. Солнце стояло низко — маленькое, очень желтое. Воздух был прохладным, но не холодным; возможно, большое содержание двуокиси углерода, в атмосфере вызывало парниковый эффект и способствовало высокой дневной температуре. В горле першило от сухости — так что до водоема было, очевидно, не близко.

С огромным усилием он подтянулся на руках, пытаясь поверх искореженных листов корпуса бросить взгляд в противоположную от солнца сторону, и сразу же понял, почему корабль не разлетелся на куски. Павел увидел широкую борозду в постепенно поднимавшейся, усеянной валунами песчаной долине. Произошло, скорее всего, следующее: кораб