Андрей ВОРОНИН
БОЛЬШАЯ ИГРА СЛЕПОГО
Глава 1
Олег Иосифович Брусковицкий услышал, как под окнами его дома взвизгнули тормоза автомобиля, с облегчением вздохнул и потер ладонь о ладонь. Руки его – случай исключительный – были чисто вымыты. Он быстро прошел между столами, сбросил халат, надел пиджак, поправил подтяжки и взглянул на себя в зеркало.
"Шестьдесят пять лет – что ни говори, возраст, пора бы и за ум взяться. Хватит водку пить да по девкам шастать. И вообще, надо жить спокойнее. Тем более что средств к существованию теперь хватает, лет пять можно как сыр в масле кататься и забот не знать.
Аванс уже получил…"
Аванс, по теперешним меркам Олега Иосифовича, был небольшой, но и дело, которым он занимался последние полгода, судя по всему, скоро не должно кончиться, будет постоянно приносить доход.
– Курочка по зернышку клюет и наедается, – глядя в свое отражение, пробормотал Олег Иосифович. – Да, да, так и я, по зернышку, по зернышку, по доллару, по сотенке и сколочу приличное состояние.
Уже полтора года Олег Иосифович не пил – завязал в одночасье. Всех его друзей и знакомых подобный поступок реставратора изрядно удивил. Сколько знали Олега Иосифовича, столько он и выпивал. Многие из знакомых даже поговаривали, что Брусковицкий не сможет уснуть, не выпив на ночь стакан водки; ходили байки, что пьет он класса с третьего-четвертого, а то и с детского сада.
Так вот, Олег Иосифович завязал как отрезал и полтора года ни капли в рот не брал. Для гостей в его мастерской стояла дюжина разнообразных бутылок с яркими этикетками, в холодильнике хранилась закуска.
Сам же он к бутылке не притрагивался, хотя любил угощать гостей, обожал наполнять стаканы и рюмки вином и водкой. Даже трясся, потел – на лбу выступали крупные прозрачные капли, такие же, как и на стекле извлеченной из холодильника бутылки.
– Ох, тяжко мне, – бормотал, садясь за стол, Олег Иосифович. – Ну да ничего, переживем и это.
– Чего ты? – интересовались друзья.
– Тяжко.
– Зачем мучаешь себя? Ведь на нервах теряешь больше, чем извлекаешь пользы от воздержания. Бросай бросать пить.
– Не могу.
– Это не ответ.
– Я с вами посижу, посмотрю, как пьете, – вроде и сам пригубил.
Здоровье Олега Иосифовича за полтора года безалкогольной жизни заметно окрепло, даже цвет лица из бледно-серого, землистого стал розовым, а глаза по-молодому заблестели. Правда, волосы уже не вернешь – обширная лысина с длинной волнистой гривой на затылке отливала розовым, как у младенца.
Услышав скрип деревянных ступеней, реставратор заспешил к двери. Гость был важный: кормилец, тот, на кого Олег Иосифович работал днями и ночами.
«Вот когда мой талант стал нужен людям, востребовался наконец. А ведь до этого я прозябал, занимался всякой хренью. Тут иконку подновлю, там копию голландцев намалюю с дичью и фруктами…»
В последнее время на такие картины имелся большой спрос, правда, платили за них не так много – долларов сто-двести. Жить можно, но не разгуляешься – улетали деньги мгновенно. А вот в последнее время Олег Иосифович Брусковицкий занимался очень серьезным делом.
Картины, которые ему приносили, хранились в железном несгораемом шкафу, каждая завернута во фланель.
Картины были без рам и небольшого размера, так что в шкаф они вмещались все.
А в каком жутком состоянии они поступали к реставратору! Олег Иосифович хватался за голову, иногда даже грязными, перепачканными то лаком, то краской, то клеем руками.
– Боже, Боже, – приговаривал он, – где же эта картина хранилась? Она в таком ужасном состоянии.
На некоторых холстах красочный слой отслаивался и был виден грунт, а то и переплетение нитей волокна.
– Боже, кто их так?
– Это не твоя забота, Олег Иосифович, твое дело другое. Эти холсты не тронь, а сделай мне точно такие картины.
– Как, такие же?! – восклицал Олег Иосифович.
– Да, точно такие, – говорил заказчик, поблескивая стеклами очков.
Заказчик никогда не раздевался, он ходил по мастерской в верхней одежде. И ведь что удивительно – странный этот мужчина за полтора года знакомства даже ни разу не испачкался, хотя возможностей для этого в мастерской Брусковицкого имелось предостаточно. Баночки с красками, кисти, грязные тряпочки, бутылочки с лаком, с маслом, всевозможными разбавителями, мастиками стояли открытыми на столах, табуретках, даже на полу.
Гость скорее всего тоже был в прошлом художником, в искусстве разбирался прекрасно. Но его правая рука была спрятана в черную перчатку, и Брусковицкий догадался, что его гость и заказчик работать ею не может, что-то случилось, она перестала служить хозяину.
Деньги гость отсчитывал левой рукой, левой же и указывал на всевозможные изъяны, делая весомые замечания по поводу работы Олега Иосифовича Брусковицкого.
– Вот тут мазок словно из плоскости картины торчит, вы уж его в плоскость верните.
– Не может быть!
– А вы посмотрите не со своего места, а с моего.
– Точно, я-то при таком освещении не смотрел на нее под углом.
Такие разговоры звучали в мастерской реставратора редко, заказчик толк понимал, но по мелочам не придирался.
Хозяин мастерской открыл дверь. Гость пожаловал с абсолютно бесстрастным лицом, в левой руке он держал черный кожаный кейс с кодовыми замками. Его начищенные до зеркального блеска ботинки казались в грязной мастерской реставратора чем-то инородным.
– Добрый вечер, – процедил гость, огляделся по сторонам и, увидев порванное кресло, задрапированное тканью, аккуратно поставил на него свой дорогой кейс. Затем он подал хозяину левую руку. Брусковицкий двумя руками пожал узкую ладонь с тонкими длинными пальцами. Ладонь была бледная, словно сделанная из шлифованного гипса, и такая же холодная.
Гость поправил фетровую шляпу с широкой лентой:
– Ну, как у нас дела?
– Дела как сажа бела, – облизав губы, пробормотал Брусковицкий.
– Это не ответ, Олег Иосифович, я спрашиваю серьезно.
– Прекрасно, Пал Палыч, – сказал Брусковицкий.
Фамилию заказчика Олег Иосифович не знал, и откуда он приезжает, Брусковицкому тоже не было известно. То ли Павел Павлович жил в Москве, то ли в Санкт-Петербурге, а может, и в Екатеринбурге. Брусковицкий даже не мог сам связаться со своим щедрым заказчиком: тот приходил без предупреждения.
– Ну-ка, ну-ка, глянем, что вы нам приготовили.
– Да-да, сейчас. Выпьете, Пал Палыч?
– Нет, не буду, – покачал головой гость, сузив глаза под дымчатыми стеклами дорогих очков.
Он носил шикарное пальто, шикарные ботинки, изысканную шляпу. Лайковые перчатки в руке и тонкий запах одеколона придавали этому мужчине внушительный вид. С таким приятно иметь дело: за полтора года сотрудничества Пал Палыч ни разу не надурил Брусковицкого, платил вовремя, деньги отдавал, не торгуясь.
Все расценки были оговорены заранее; когда дело доходило до расчета, кожаный кейс с кодовым замочком открывался, мягко щелкнув крышкой, и серый конверт с пачкой купюр перекочевывал из кейса на грязный от краски стол или прямо в руки к Брусковицкому.
– Сейчас, сейчас, Пал Палыч, устраивайтесь пока поудобнее.
– Найду чем занять себя, не беспокойтесь. Но и рассиживаться здесь не собираюсь.
Брусковицкий не предлагал гостю раздеться, потому что понимал, тот этого делать не станет, а попусту расточать любезности ему не хотелось. Настроение у реставратора в присутствии такого замечательного ценителя его работы всегда бывало приподнятое. Гость стоял посреди мастерской у большого стола размером с теннисный.
– Сейчас, сейчас. – Олег Иосифович засуетился,. кинулся к несгораемому сейфу, который внешне напоминал обыкновенный платяной шкаф.
Он открыл сначала деревянную дверцу, за ней стальную. Внутри большого, в человеческий рост, шкафа имелась емкость с водой для того, чтобы спрятанные внутри картины находились во влажной среде, не пересыхали. Бережно, одно за другим, Брусковицкий извлек четыре небольших полотна и разложил их на столе.
– Вот, сличайте. Пал Палыч, любуйтесь.
– Свет, пожалуйста, зажгите.
– А, да-да. – Брусковицкий щелкнул двумя клавишами, яркий свет залил стол.
Картины мгновенно ожили, засверкали. В левой руке Пал Палыча, словно он проделывал незатейливый фокус, появился идеально белый носовой платок, сложенный вчетверо. Павел Павлович промокнул пересохшие, подрагивающие губы, чуть-чуть сдвинул фетровую шляпу на затылок и склонился над холстами.
Минут пять или семь он безмолвно созерцал разложенные на столе картины.
Наконец Брусковицкий не выдержал:
– Ну, что молчите?
– Честно признаться, Олег Иосифович, я рад нашему сотрудничеству. Мы с вами поняли друг друга.
Пожалуйста, переверните картину, я хочу взглянуть на нее с обратной стороны.
– Пожалуйста, пожалуйста, – уже без суеты и заискивания Олег Иосифович положил картины лицевой стороной на застланный чистой бумагой стол.
– Можно лупу?
– Пожалуйста. – Увеличительное стекло на костяной ручке легло на край стола.
Павел Павлович небрежно взял лупу и принялся рассматривать оборотную сторону одной из картин.
Затем перешел к следующей и опять к первой.
– Ну, что? – снова не выдержал Брусковицкий.
– То, что надо. И вид у них такой, словно хранились пятьдесят лет в грязном темном подвале, абсолютно не приспособленном для таких шедевров.
– О да, да, я старался, днями и ночами корпел.
Полотно удалось подобрать абсолютно идентичное: мое такое же, как то полотно на оригинале. Скорее всего, оно выткано по той же технологии..
– Похоже, похоже, – кивал Павел Павлович;
Брусковицкому не хотелось расставаться с картинами, и он медлил, хотя прекрасно понимал, что тут он уже не властен: идеально сработанные подделки теперь принадлежат заказчику. Откуда они взялись, из какого музея, из какого хранилища Павел Павлович привозил картины, Брусковицкий не спрашивал, прекрасно понимая, что если заказчик платит деньги, причем хорошие даже по нынешним временам, то задавать лишние вопросы не стоит – себе дороже.
