Владислав Былинский

Француз и Дао

Ого, целая делегация! Проходите, падайте где хотите. Открывайте, наливайте.

Малыш, что ж ты в проходе застрял? Втискивайся, браток. К косяку не прислоняйся: дверь с петель соскочит. Косяк -- дело ненадёжное. Возьми вот креслице, придвинь, располагайся осторожненько. Ну ты и наеденный! Весомый человечище! Суомистические эманации, энергия единорога… Опасайся Меркурия в Весах, Артемиду стороной обходи, а пушку свою на подлокотник брось, на всякий случай. Она тебе не понадобится. Ежели что, ты меня одной левой по стене размажешь, правда?

Успокойся, малыш. Кресло расплющишь. Не бойся, я подневольного не трону.

Я вообще никого из вас не трону.

Вашу просьбу, судари, я уже обдумал. Жаль отказывать. Но отказать придется.

Не галдите, господа! Это невежливо и ни к чему. Ковырнуть меня вы не сумеете. Я нечувствителен к боли, равнодушен к ходу времени, холоден к страданиям других и буду жить вечно. Да вы и сами знаете.

Задавайте вопросы. Отвечу. Спешить нам некуда.

Почему меня Французом прозвали? А шарм? А профиль? А удаль амурная?

Вы правы. Ни при чём тут профиль, ни при чём прононс. По-французски я не лопочу, и ни одна собака на Сене меня не знает. Сена -- не Стикс.

Я, господа, калач тёртый. В контр-прогрессорстве лет двадцать. Ещё в застойные годы был инициализирован лаборантом Ильей с улицы Ньютона. Забавлялись нюханьем токов и верчением рюмок. Запах эфира с тех пор вовек при мне.

Начальную школу сенсорики прошёл я на системных посиделках в одной центровой хате. Хозяином там был дядюшка Вепрь Ыванов, сорокапятилетний интеллигент-валютчик. Он давал нам книги и заставлял искать в них смысл -- а нашедшего просил вернуть. Помню свои тщетные усилия выжать что-то осмысленное из книженции "Я и Оно"… На практических занятиях мы хором рычали "ом", входили в транс -- по очереди, совместно и кто с кем. Взывали к Матери Всеобщей, взглядом разгоняли облака. Усилием воли вклинивались в телепрограммы и превращали тараканов в окурки. Мелочь по скатерти гоняли, рамку дугой гнули, вещие зеркала чистым спиртом просветляли. Китайскую мудрость на ночь принимали, с утра дланью кирпичи плющили. И нагло улыбались Будде.

Вздор, конечно. Дилетанщина, мяуканье. Пена… И все-таки много, слишком уж много дряни выуживали из тёмных вод.

Итоги как нельзя соответствуют: вскоре кто-то на скамью угодил, кто-то в дурдоме стенки пинать стал, а кое-кто до сих пор пишет по ночам письма вечности.

Писатели, бр-р… астральные басмачи, нигде от них спасу нет…

Мне повезло: я продвинутым практиком заделался. Или, наоборот, задвинутым. Одно и то же состояние, но с разных сторон. Это, знаете, как любовь: поцелуются -- и ну ругаться, посмеются -- и в слёзы. Циклы, орбиты, качели судьбы. Так и у нас, продвинутых: сегодня на крыше, завтра по уши в желудях. Привыкаешь.

Мы, удачливые успели поймать момент. Кто успел -- наверху сидит, вокруг не глядит, деньгу куёт, хорошо живёт. Момент был как раз подходящий -- стабильный, многолетний момент: либо целителем становись, либо костоломом. Прочие поприща не престижны, за некоторыми грустными исключениями.

Удачливые сделали из хобби бизнес. Колдунами они работают, астрологами, целителями, а также мне подобными типами… по-моему, мне подобные типы -- наиболее достойные из всех. Не темнят, не водят лопухов по кругу, а честно пыхтят на грязной мозольной работёнке, о которой в книжке трудовой ни слова.

Нам за класс платят, за умение беседовать с могильными камнями и не испытывать неудобств даже в заколоченном гробу.

Ну и за риск, конечно.

Панове! Вы люди деловые и знаете цену времени. Доставайте блокноты, записывайте. Лекция будет долгой и проникновенной.

Началось всё как обычно: с Учения, Учителя и хмельного угара, без которого мудрость не в сладость. Учитель что надо был, мёд-пиво круто пил, парадоксами поддых бил, направлял куда надо пыл. Началось всё как положено: с откровений и споров, с рюмашечки, в которую капают снадобье, с одной на круг сигареты, с эфирных паров под чифирь смоляной вязкости, с масок на стенах и бледности на лицах. Сейчас, скорее всего, антураж другой, времена меняются, -- ну и что?

Помню я, всё помню! Светлое времечко романтического спиритизма, где ты ныне? Верили в астральные течения, в глас космоса, в окаменевшее дерьмо и талую воду. Пили сок кактуса, на Двурогую с крыш визжали, в быстрых горячих снах рушили девственность звезды Мицар. Но это, так сказать, декорации. Главным было -- себя самого изменить зачем-то.

Меня призывали раскрыть третий глаз -- у меня закрывались оба наличествующих. Пинали. Будили. В сотый раз по чакрам с оттяжкой стучали. На своём стояли: раскрой, пёс, растущий глаз! Я раскрывал: нате, злыдни! Пусть вам будет третий, пусть четвертый, пускай я стану стоглазым, как заколдованное чудо из забытого мифа. Прыгну во тьму и конкретно воспарю. Быть мне многоглазым, многоруким и многосильным, во славу Шивы!

Только -- извините! -- не нужно мне теорий ваших, уму непостижимых.

Люди добрые, прыгайте, да не заступайте! Есть все-таки рамки приличий. Все мы в школах учились, все дважды два зубрили. Не заставляйте, милые, искать в бинокуляр лунную атмосферу или до одури озвучивать слог "му". Условимся раз и навсегда: нет на Луне атмосферы! Не было, нет и вряд ли появится. Нагая, хладная каменюка. Ветром солнечным истрёпаны наряды. Космическая перхоть на коже. Таким образом, полноликая красавица, чья аура кажется привлекательной и пышной, ждёт нас вне физического мира. На нашем небе её нет. Та, которую видим над головой, -- дешевая перепечатка.

Впрочем, некоторые видят не то, что есть. То, что есть, им решительно не нравится. Но вам, любезные сеньоры, чужда подобная иррациональность. Вы люди реальные и не желаете знать, о чём толкуют эти лохи. Например, они утверждают, будто от впечатления до осмысления проходит ровно одна жизнь. Каждый раз им приходится рождаться заново и разучивать слова новой песни на старый лад, потому что короткий человеческий век заканчивается посреди припева. "Вещи имеют две стороны" -- вот и всё, что мы успеваем заметить. Абартурфыргу! -- восклицаем изумленно. Чёрт знает что восклицаем.

Джентльмены! Лоховатость ума человеческого -- не баг, а фича. Чтобы утолить инстинкт познания, мы ищем расширения Реальности -- но, найдя, не умеем их призвать.

Слов нужных не находим.

Заклинания ничего не значат. Всякая произносимая вслух чушь, даже если она несет отзвук надежды, так и пребудет чушью до тех пор, пока вы не сумеете организовать эти потрясающие звуки в тривиальные, но что-то значащие слова. Ваш личный взнос в мировое мычанье оценит священная небесная корова, и, коль повезет, навалит вам счастия в меру.

Не приписывайте магической силы звукам, словам или жестам! Звуки, слова и жесты -- подспорье. Костыли. Многие абсурдные ритуалы -- бытовые обряды, гадание, обсуждение доменных политик или мерзейшей правды дня, выявление истин посредством вопросов или, например, домашнее музицирование под фоно, настроение и лёгкую закусь -- не более чем способ заставить себя узнать свои желания и воплотить свою волю в ритуальном действии, бессмысленность которого подсказывает: действие может быть любым и отфонарным, главное -- выложиться. Ведь воля, согласно какому-то немцу с чудной фамилией, суть творящая материя. Но это и без немцев ясно. Это очевидно.

Волеизъявление -- не всегда краснобайство перед разомлевшими девочками с красными хищными когтями. Воля, судари мои, мегатонный тикающий заряд. Ею можно таких дел наколбасить, что потом и архангелам не расхлебать.

Учебники придется переписывать!

И после этого, к примеру, не девочки будут прикидываться перед вами тихими ангелочками, непонятливыми до интимности, а наоборот: вы сами, судари, в юбчонках да накладных ресничках начнете перед зеркалами губки красить и попкой вертеть… чем не пример? Вполне пример… Ну и смех у тебя, брательник! Таким бы смехом в новолуние на кладбище ужастики озвучивать. Да мёртвых жаль.

Не умеешь распорядиться волей -- вгони её в ритуал. Есть такие практики. Практики -- дело опасное, но от неверия и скуки очень помогает. Главное, чтобы гуртовщик… чтобы слепец-поводырь, взваливший на себя бремя обучения и воспитания нашего, нас не боялся, нами не питался и на подсознанку нам не давил.

Браток, а ты в глаза ему взгляни: как он смотрит на нас? Со скрытой мыслью нарисоваться таким-то и ещё более таким-то? Или просто и кротко, как агнец на пса рыкающего? Если есть там мерцание -- приглядись. У них, у настоящих, в зрачках гуляют золотые искры. Не увидишь -- а всё равно узнаешь! Тигр и глаз тигра; луна острым лезвием над восточным краем земли, против закатного сияния; морозное октябрьское утро, золотые дерева под солнцем. Все, что отражает изначальный свет, способно тебя понять, потому что оно и есть понимание. И тигр, и луна, и поднебесный лес. Понимание балуется золотыми искрами на глади моря. Золото держит цвет солнца; видя это, люди поклоняются благородному металлу; все последующие грехи -- оттого, что кланяешься зеркалу, а не лику, отраженному в нём.

Видеть в идоле бога -- одно, считать идола богом -- совсем третье.

Но, господа, о чем мы все-таки толкуем? Оставим звёзды звездочетам. Братишка, ты способен меня понять? Въезжаешь в тему? Короче: хочешь в мага перековаться? Кидай суеты мирские -- и босиком к гуру. Смирись заранее, что теперь ты ничто: болванка, которую нужно как следует отбить. Чем смиреннее к нему подъедешь, тем быстрее голеньким исходным нулём станешь и начнёшь форму принимать. Ибо пахать тебе с ним отныне и вовеки. Магия -- как дурь: приложишься -- не отпустит.

И никогда не поймешь до конца, ты ею заправляешь или наоборот: она тобой и наставником твоим вертит как хочет. В мистических реалиях с пониманием туговато.