Ольга Громыко
Грань - 2
Птичьим криком, волчьим скоком
Браславским озерам посвящается
В лесу шел дождь. Мелкий, осенний, ненавязчивый, только и гораздый, что пошуршать хвоинками на раскидистых еловых лапах, не пропускающих к земле ни капли. Да и полно ее мочить, и так напиталась под самые маковки мха, в лаптях версты не пройдешь - отсыреют.
Тихо в лесу, мрачно, слякотно. Солнце день-деньской непогоду за тучами коротает, птичьих голосов уж две седмицы [1] не слыхать, даже воронье к человеческому жилью на промысел подалось - подбирать оброненные зерна на полях да подле веялки. Опали листья - и затихла в лесу жизнь, расползлась по щелям-норам, затаилась до первого снега. Выпадет снег - скует землю мороз, подхлестнет студеный ветер, голод да холод выгонят пичуг и зверюшек на промысел, вышьют белое полотно крестиками и точками следов. А пока - молчит лес, угрюмо кутается во влажный туман, неприветливо косится на одинокого путника. Даже лешему не в охотку ухать да путать тропинки. Забился под вывороченный корч, укутался опавшей листвой и притих: еще не спит, но уже пригрелся, разомлел, наяву грезит. Коль потревожат его невзначай - осерчает, стряхнет дремоту, да напомнит, кто в лесу хозяин, а кто гость незваный… а иначе - проходи себе стороной, до весны не трону.
Девушка обминула корч по солнцу [2], придержала рукой мотнувшийся было тул [3], бряцнувший по бедру. За спиной у девушки висел лук в налучьи, у второго бедра - длинный узкий меч в кожаных с деревом ножнах. Из-под меховой безрукавки серебристо струились до запястий кольчужные рукава. Высокие кожаные сапоги беззвучно вминали листву, оставляя смазанные следы. Было видно, что девушка привыкла к долгим переходам, о коих постороннему знать вовсе не надобно. Она не кралась и не таилась, шла с гордо поднятой головой, не забывая смотреть по сторонам и прислушиваться, но многолетняя привычка сама подбирала ногам свободное от хрустких сучков и шишек местечко, вела поближе к деревьям, за которыми можно укрыться от нежданного противника, заставляла кланяться паутине, выплетенной меж соседних стволов, чтобы колышущиеся на ветру обрывки не означили ее пути.
Лесные травы, поутру обожженные инеем, распласталась по земле редкими вялыми прядями. Девушка поежилась. Ей было зябко, несмотря на шерстяную поддевку и кожаные штаны, одетые поверх полотняных. Изо рта шел пар, перемешиваясь с висевшим в воздухе маревом. Сапоги потихоньку промокали, вода исподволь пропитала льняные онучи и уже начинала негромко похлюпывать, грозя вскорости перелиться через верх.
Надо бы отжать да перемотать, решила девушка и, не откладывая, присела на первый же камень, снизу вызелененный плесенью, сверху выбеленный солнцем и ветром. Взялась за пятку сапога, готовясь вытянуть ногу… и вдруг что-то свистнуло над ее головой и ушло в чащобу. Стало слышно, как, шурша, вдали опадают на землю мелкие веточки и крошки коры.
Девушка кубарем скатилась с камня, мигом позабыв про хлюпающий сапог. Прижалась плечом к холодному зеленому боку, осторожно выглянула, положа руку на меч. Уж она-то, кмет семилетней выучки, не с чем не могла перепутать скользнувшую мимо виска стрелу. Она не услышала удара о дерево - видать, стрела на излете ткнулась в мягкий мох или застряла охвостьем меж ветвей.
В лесу по-прежнему было тихо. Никто не бежал за стрелой либо прочь, страшась мести. Никто не выглядывал из схорона [4], интересуясь судьбой оперенной свистуньи. Девушка измерила глазами непроницаемую гущу кустов, как на грех, протянувшихся на добрую сотню шагов вширь и леший знает сколько вглубь леса. Неведомый стрелок затаился в их сплетении, выжидая.
Девушка вдвинула меч обратно в ножны, села и стащила сапог. По очереди выкрутила онучи, раздумывая, что делать. Щита у нее не было, лезть же в кусты с мечом против лука - верная погибель. Да и наряд ли сыщешь лиходея в эдаких зарослях, пройдешь в двух шагах и минешь. А может, и не лиходей то вовсе, а охотник торопкий да безглуздый [5]. Пустил стрелу, не подумавши, а потом разглядел человека, и в портки наложил от страху - никак зашиб? А может, и не в нее вовсе целил, да промахнулся. Девушка развернула онучу, встряхнула и принялась наматывать на ногу. Мокрая, застуженная ветром, ткань пока больше холодила кожу, чем согревала. Хотя нет, если бы промахнулся - пошел стрелу искать. Не такой охотник богатей, чтобы кованными наконечниками разбрасываться.
Ладно, сидя за камнем, ничего путного не надумаешь. Девушка подыскала взглядом подходящее дерево, и, не разгибаясь, прыснула за него. Оттуда - за другое. Подальше от кустов. Выглянула из-за ствола - так никто и не показался, не выдал себя ни единым звуком. Она еще немного попетляла меж стволов, потом, остерегаясь, снова пошла ровным шагом, готовая упасть навзничь при малейшем шорохе.
Но больше в нее не стреляли.
***
Последнюю четверть версты она шла на стук топора. Лес, обобранный листопадом, с жадной радостью подхватывал любой звук, разнося далеко окрест по желобам оврагов. Издали топор звучал звонко и грозно, словно неведомый рубщик вознамерился свести лес на корню, но, чем ближе она подходила, тем глуше и обыденнее стакивалось железо с мертвой древесиной.
Он стоял к ней спиной. Светловолосый, обнаженный до пояса мужчина, сделавший короткую передышку, чтобы утереть пот со лба и собрать в кучу разлетевшиеся по прогалине поленья. Он? Не он? Вроде не похож… Невысокий, худощавый, с заметно выпирающими лопатками. Светлые волосы до плеч. На шее болтается какой-то оберег, сзади виден только узелок шнурка.
Мужчина установил на колоду толстый березовый чурбан, замахнулся и всадил лезвие до середины. Взбугрив мышцы, поднял колун вместе с бременем, повернул и с размаху ухнул обухом по колоде. Чурбан, треснув, распался на две желтеющие половинки. Он подобрал ту, что легла справа, заново умостил на колоде.
«Нет, не он». - Окончательно утвердилась она, и только собралась неслышно отступить с прогалины, как мужчина, по-прежнему не оборачиваясь, негромко спросил:
– Чего тебе надо?
Она вздрогнула, как от нежданного прикосновения к плечу. Покрутила головой во все стороны.
– Ты, ты. - Неумолимо продолжал он. - Выходи на свет.
Колун взлетел и опустился. Мужчина нагнулся, отбросил поленья к куче. Обернулся. Оберег был диковинный - круг, поделенный на две части. А в нем - меч торчмя, острием вниз. Вот диво - литье цельное, а потускнело неровно, ровнехонько наполам.
Одна сторона меча выходит черная, другая светлая.
Она подошла к нему, стала в трех шагах. А чего бояться? Не таких мечом упреждала.
– Ты, что ль, ведьмарь? - Спросила, повышая голос чуть больше, чем в разговоре с ровней.
Он с размаху всадил колун в колоду. Девушка вздрогнула глазами, шевельнула рукой, дернувшись к мечу. Раздраженно покривила губы, догадавшись, что он заметил.
– Люди бают и так. - Уклончиво ответил он. - А тебя что за Кадук [6] принес?
Серые глаза. Темно-русые волосы заплетены в короткую толстую косицу, перекинутую вперед и мало не достающую до груди. Лицо худое, обветренное. Тонкий нос с едва приметной горбинкой. И снова глаза - тоскливые, колючие глаза разочарованной в жизни и любви женщины. Такая убьет, не задумываясь. И, не задумываясь, закроет собой от удара вражьего меча.
– Ты смотри, говори да не заговаривайся. - Запальчиво сказала она. - А не то…
– А не то? - С ленивым интересом уточнил он.
Она попыталась прожечь его гневным взглядом, но опалилась сама. Глаза у ведьмаря были обычные, серо-голубые, но смотреть в них почему-то не хотелось. Начинало затягивать, как в омут, подкашивались колени, отнимался язык. Все бы отдала, лишь бы отвернулся.
Он обшарил ее глазами с головы до пят, вернулся к поясу. Долго не мог понять, что смущает, потом догадался. Тул у левого бедра. Меч у правого.
«Левша. Все, не как у людей. - С легким недовольством одумал он. - Сколько ей лет? Двадцать пять? Двадцать семь? У иных уже сопляков полная хата, а эта все в кметей играет…».
– Я княжий кмет [7]. Старший кмет. - Свысока, руки в боки, бросила она. - Можешь звать меня Жалена.
– Покамест я тебя не звал. - Он отвернулся, выдернул колун и снарядил колоду второй половинкой чурбана. Раскроивший ее удар помстился пощечиной.
От такой неслыханной наглости у Жалены побелели скулы. Старшего кмета - да поравнять с пустым местом?! Не ведала она, что ведьмарь беззлобно посмеивается про себя, испытывая незваную гостью. Жалена сказалась достойным воином - ничем прочим своей ярости не выдала, за мечом не потянулась, слова гневные в горле заперла, не дав воли. Не он подмоги просил - она челом бить пришла.
– Ты уж позови, сделай милость. - Сухо сказала она, и, оглядевшись, присела на пенек. Любо смотреть, как колет дрова привычный к работе человек. Словно играючи колуном помахивает, а чурбаны сами перед ним раскрываются, сверху донизу трескают. Видно, как змеятся по расколу омертвевшие жилы дерева, чернеют ходы суков.
– Помоги дрова донести. - Как ни в чем не бывало кивнул он на дровяную горку, затыкая колун за пояс. Жалена молча нагнулась, загребла, сколько влезло в охапку. Он подобрал остатки - вышло чуть меньше, - ловко обминул девушку и пошел вперед, показывая дорогу.
Кабы давеча взяла Жалена чуть правее - вышла бы прямехонько к избушке, маленькой, обветшалой, со следами пожара на подставленном лесу боку. Недавно перекрытая крыша золотилась свежей соломкой даже под хмурым осенним небом, а уж в солнечный денек и подавно радовала глаз идущим изнутри светом. Грозно и остро веяло от избы горелым, валялась поблизости обугленная, изъеденная огнем балка.
