Наталья Александрова
Цветок фикуса
Татьяна заглушила мотор, поставила машину на ручник, выбралась на улицу. Ее сразу насквозь прохватил сырой резкий ветер, швырнул в лицо мокрую колючую гадость – то ли дождь со снегом, то ли снег с дождем. Она подняла воротник, включила сигнализацию и, сгорбившись, побрела против ветра к дому.
Фонарь возле подъезда, как всегда, не горел. В глубокой темноте Татьяна нашарила в кармане ключи, прижала металлическую «таблетку» к плате домофона. Дверь послушно открылась, за ней зияла полная, непроглядная тьма. Электричество, что ли, отключили? Но тогда бы и домофон не работал…
Делать нечего. Татьяна собралась с духом и нырнула в черноту подъезда, как в ледяную воду.
Дверь за спиной плавно закрылась, и она оказалась во мраке.
Это было именно то, про что говорят – хоть глаз выколи. Ни огонька, ни искры не проступало в окружающей тьме. На какое-то время Татьяна утратила все представления о мире – где она находится, куда нужно идти, не могла даже сообразить, где верх, где низ.
Говорят, такое бывает с аквалангистами на большой глубине, когда они впадают в панику, теряют ориентацию, утрачивают представление о направлении и вместо того, чтобы всплывать на поверхность, уходят в морскую глубину…
Ее охватила такая же паника. Ладони стали влажными, сердце глухо, тяжело забилось, во рту пересохло.
Нужно взять себя в руки, преодолеть страх.
Подумаешь, большая проблема – добраться в темноте до лифта…
Татьяна досчитала до десяти, ровно, медленно дыша, зажмурилась и снова открыла глаза.
Ничего не изменилось, из темноты ничего не проступило, но она немного успокоилась и сообразила, куда нужно идти. Самым трудным был первый шаг – робкий, неуверенный… однако она сделала его, затем второй шаг, третий… едва не споткнулась о первую ступеньку лестницы, но вовремя остановилась, ощупала ступеньку ногой и начала медленный подъем… она вспомнила, что здесь всего три ступеньки и поворот, за которым находится лифт.
И вдруг каким-то шестым чувством она поняла, что в подъезде, кроме нее, есть еще кто-то.
«Это ерунда, игра воображения, – попыталась Татьяна уверить себя. – Какой идиот может стоять в полной темноте? Это бред! Я снова паникую».
Взяв себя в руки, она поднялась на вторую ступеньку, на третью…
В темноте кто-то был.
Все ее чувства мучительно обострились. Она слышала стук чужого сердца, ощущала едва уловимое дыхание на своей щеке…
Бред. Главное, не поддаваться панике.
Татьяна сделала еще один шаг, повернула налево…
Из темноты проступила яркая красная точка.
Светящаяся кнопка вызова лифта.
Татьяна облегченно перевела дыхание. Теперь она знала, куда нужно идти. Это светящееся пятно манило ее, как одинокое окно среди мрачного леса манит припозднившегося путника.
Самое страшное осталось позади. Еще несколько шагов, и она окажется в ярко освещенной кабине лифта, а потом – в собственной квартире…
Она включит яркую люстру, и потолочные светильники, и торшер, и бра, зальет квартиру ослепительным светом и будет смеяться над своими недавними страхами…
Она сделала еще два шага, протянула руку к кнопке… и вдруг, при этом слабом, едва различимом свете, увидела затаившуюся возле лифта человеческую фигуру.
– Кто… кто здесь? – испуганно, едва слышно проговорила она, попятившись.
Человек в темноте ничего не ответил. Он достал зажигалку, щелкнул колесиком, выбросил перед собой язычок пламени.
Татьяна узнала проступившее из мрака лицо. Правда, оно было искажено, перекошено неровным слабым освещением, и на нем появилось какое-то странное выражение, но все равно это было хорошо знакомое ей лицо…
– Это вы, – проговорила она, с облегчением вздохнув. – Честно говоря, вы меня напугали. Что здесь со светом? Отключили электричество? Но домофон работает…
Он снова ничего не ответил, только провел перед ее лицом язычком пламени, словно не узнавая, словно сверяя ее с фотографией. Затем огонек погас, стало еще непрогляднее, чем прежде. В сгустившейся темноте раздался странный шорох, и вдруг сильные руки обхватили Татьяну, на ее голову надели что-то скользкое, шуршащее… Она с ужасом поняла, что это – полиэтиленовый мешок.
Татьяна пыталась бороться, кричать… но сильные руки держали ее, а воздуха в груди было так мало, что не удавалось не только крикнуть, но хотя бы произнести жалкую, бессильную просьбу, хотя бы спросить, за что…
– За что? – прошептала она пересохшими губами. – За что?
Тьма молчала.
Сердце глухо стучало в груди, в горле, в висках.
Воздух кончался. В непроглядном мраке возникли багровые круги и квадраты. Они кружились, пересекались, сталкивались…
Татьяна еще раз дернулась, пытаясь освободиться, ноги ее подогнулись, и она упала на холодный цементный пол.
Телефон звонил и звонил; наконец Надежда решила, что нужно снять трубку. Так долго трезвонить могли только три человека: ее муж, ее мать и самая близкая подруга, Алка Тимофеева. Все трое прекрасно знают, что она, Надежда, никуда не может уйти из дома и что если и прикорнула на диване, то от телефонного звонка непременно проснется. Если же она не подойдет к телефону, то все трое всполошатся, навоображают себе, будто Надежда лежит без сознания или же ее хватил внезапный паралич и она не может двинуть ни рукой, ни ногой, ни языком пошевелить.
В этом случае мать способна вызвать «скорую помощь» в сопровождении МЧС и четырех расчетов пожарной команды, а муж с Алкой все бросят и примчатся немедленно Надежду спасать.
Надежда пошарила ногой в безуспешных поисках шлепанцев и потащилась к телефону босиком. И, как всегда, после долгого молчания голос отказал.
– Алло… – прохрипела Надежда.
– Тася, это ты? – прокричал в трубку старушечий голос.
Ну вот, пожалуйста, зря только тащилась через всю квартиру!
– Не туда попали! – буркнула Надежда и повесила трубку.
Однако не успела она отойти от телефона, как тот затрезвонил снова.
– Тася, нас разъединили! – орала старуха. – Я должна тебе сказать, это очень важно! Я долго думала и наконец все поняла!
– С чем вас и поздравляю, – пробормотала Надежда.
Старуха не услышала, и Надежда поняла, что бабушка, мягко говоря, глуховата.
– Все очень серьезно, им грозит опасность! – надрывалась старуха. – Ведь они все могут погибнуть – и Маша Чонишвили, и Настя Рубинина, и Эля Маленко… И дочка Муси Серебровской… Он приходил ко мне, думал, если я глухая, так уже ничего не соображаю!
«Ага, значит, все-таки глухая, – подумала Надежда, – я так и думала».
– Женщина! – заорала она. – Вы зря все это рассказываете! Это не Тася! Вы не туда попали!
Однако вместо крика из горла вырвались, как обычно, сипы и хрипы, не пробившие старухину глухоту.
– Тася, обязательно приходи ко мне вечером! – гнула свое старуха. – Или в крайнем случае завтра, я буду ждать! Ты же знаешь, я никуда не выхожу!
«Господи, да что же это такое!» Надежда потеряла терпение, хотела снова крикнуть, чтобы старуха не обольщалась, никто к ней не придет, потому что звонит она вовсе не Тасе, а ей, Надежде. Наверняка перепутала номер, в маразме небось давно.
И снова крика не вышло, вместо этого она всерьез закашлялась, а когда перевела дух, в трубке раздавались короткие гудки. Надежда пожала плечами и положила трубку на рычаг. После приступа кашля ее бросило в пот, а в ушах как будто застучал паровой молот. Она посидела немного, чтобы успокоиться, потом побрела на кухню – выпить воды. Бросив по дороге взгляд в зеркало, она увидела жуткую особу с лицом отвратительного серо-зеленого цвета, одетую в помятый спортивный костюм. Волосы свисали вокруг лица безжизненными космами, глаза смотрели на мир тускло, в них отражалось полнейшее равнодушие к собственной судьбе. Только увидев в зеркале, что она босая, Надежда ощутила, как противно холодят ноги плитки пола. Пришлось вернуться в комнату за тапочками. На их поиски ушло минут двадцать, потому что после каждого наклона темнело в глазах и стреляло в пояснице.
Первый шлепанец нашелся легко, второй оказался далеко под кроватью.
– Ты небось постарался? – спросила Надежда огромного рыжего котяру, который валялся на кровати в самой вольготной позе.
Кот поглядел презрительно и отвернулся, не удостоив хозяйку ответом. В который раз Надежда пожала плечами и целеустремленно доползла до кухни. Для того чтобы налить воды в чайник, понадобилось дополнительное усилие. Зато Надежда дала себе послабление и решила не заваривать чай, а положить в стакан одноразовый пакетик. Она долго сидела, прихлебывая остывающий чай, и думала, как же она дошла до жизни такой.
Все началось полтора месяца назад. Февраль был тяжелый и переменчивый, с метелями, морозами и оттепелями. Липкий снег сменялся мелким нудным дождем, а наутро резко подмораживало и дул пронизывающий ледяной ветер.
В городе свирепствовала очередная эпидемия гриппа. Люди в одночасье валились с ног с высокой температурой. Врачи пугали опасными осложнениями, было даже несколько случаев летального исхода.
Вот уже почти год Надежда официально считалась домохозяйкой. Слово это она ненавидела, а к статусу потихоньку привыкла. Домашнее хозяйство, конечно, вела, но в четырех стенах старалась не засиживаться. Муж ее, Сан Саныч, много и плодотворно работал и сумел создать вполне приемлемые условия жизни для своей любимой жены Надежды и своего нежно обожаемого рыже-полосатого кота Бейсика. Кот принимал его заботы благосклонно, и все ему было мало. Время от времени Надежда пыталась приструнить наглого котяру, но ее слово в этом вопросе никогда не было решающим.
В феврале, когда одна половина населения болела гриппом и прочими простудными заболеваниями, а вторая тряслась, как бы не заболеть, Надежда сполна оценила свое положение домохозяйки. Ей не нужно было толкаться два раза в день в переполненном вагоне метро, никто не дышал ей в ухо и не чихал в лицо, она не парилась в душной маршрутке, не вываливалась расхристанная, подставляя непокрытую голову мокрому снегу, и сырой вет
