Грэм Грин
Юбилей
Мистер Челфонт отгладил брюки и галстук. Потом сложил гладильную доску и убрал ее. Он был высокий и все еще стройный; даже сейчас, стоя в одних кальсонах посреди меблированной комнатушки, которую он снимал неподалеку от Шепердс-маркет, мистер Челфонт имел представительный вид. Ему было уже пятьдесят, но выглядел он от силы на сорок пять. И хотя за душой у него не было ни гроша, весь его облик по-прежнему не оставлял сомнений в том, что он житель Мэйфера.
Мистер Челфонт с беспокойством оглядывал свой воротничок. Больше недели просидел он дома, а выходя утром и вечером в угловую забегаловку, чтобы съесть булочку с ветчиной, надевал под пальто несвежий воротничок. Если надеть его еще разок, особой беды не будет, решил мистер Челфонт. Вообще-то на стирке особенно экономить не следует — чтобы зарабатывать деньги, надо их тратить, — но излишества тоже ни к чему. Да и потом, вряд ли ему повезет теперь, в час коктейлей; надо выйти, просто чтобы встряхнуться, а то, когда неделю не бываешь в ресторанах, так и тянет махнуть на все рукой, засесть у себя в комнатушке и только дважды в день выходить в забегаловку на углу.
Был холодный и ветреный майский день; улицы еще сохранили праздничное убранство. По опустевшей Пикадилли разгуливал ветер, он надувал перепачканные сажей и вымоченные дождем плакаты, протянутые поперек улицы по случаю тезоименитства короля. Они напоминали о веселье, в котором мистер Челфонт не принимал участия: он не свистел в свистульку, не кидал серпантина и, уж конечно, не плясал под губную гармонику или аккордеон.
А сейчас он стоял с раскрытым зонтом, выжидая, пока вспыхнет зеленый свет, и вся его подтянутая фигура словно являла собой олицетворение хорошего вкуса. Он приучился так держать руку, чтобы не виднелась заплатка на рукаве, а свежеотглаженный галстук, свидетельствовавший о его принадлежности к весьма респектабельному клубу, казалось, только сегодня куплен. Всю неделю, пока длились юбилейные празднества, мистера Челфонта удерживало дома отнюдь не отсутствие патриотизма и верноподданнических чувств. Никто так искренне не провозглашал тост за здоровье короля, как мистер Челфонт, — если только за выпивку платил другой; но, следуя побуждению более глубокому, нежели отвращение к простецким забавам, он все эти дни просидел дома. Дело в том, что из провинции понаехало много людей, с которыми он был знаком когда-то (так он сам объяснял свое решение), и у них могло возникнуть желание встретиться с ним, а приглашать их с ответным визитом в такую комнатушку попросту невозможно. Этим можно было объяснить его осторожность, но нельзя было объяснить ту подавленность, с которой он дожидался, когда же кончатся юбилейные торжества.
А теперь он решил возобновить старую игру.
«Старая игра» — так он называл это про себя, поглаживая элегантные седоватые усы военного образца. Кто-то игриво пнул его в бок и, торопливо сворачивая за угол, на Беркли-стрит, бросил ему на ходу: «Здорово, старый чертяка!» Это заставило его вернуться памятью к былым временам, когда его частенько награждали игривыми пинками и он еще водил компанию с Буяном и Лопухом. А теперь он уже не мог утаить того, что обхаживает женщин с совершенно определенной целью, да и не собирался этого утаивать, и поэтому профессия его казалась ему самому очень лихой и галантной, и он мог закрывать глаза на то, что женщины его уже не так молоды, как хотелось бы, и что платят именно они (благослови их Господь!), и что Буян и Лопух давным-давно исчезли из его жизни. Теперь среди его знакомых было довольно много женщин, а мужчин — раз-два и обчелся; благодаря долголетней практике он умел, как никто, рассказывать в мужской компании анекдоты для курящих, но такой мужской компании, где мистеру Челфонту были бы рады, сейчас уже не нашлось бы.
Мистер Челфонт перешел улицу. Нелегкая это была жизнь, она изнуряла, расшатывала нервы, и, чтобы держаться, ему требовалось изрядное количество хересу. За первую рюмку он всегда платил сам; это и были те тридцать фунтов, которые он заносил в графу профессиональных издержек, подавая сведения налоговому инспектору.
Он проскочил в зал ресторана, не глядя по сторонам — не хватает еще, чтобы швейцар подумал, будто он собирается пристать к одной из тех женщин, что с тюленьей медлительностью проплывали вдоль холла, освещенного тусклым, словно в аквариуме, светом. Но обычное его место на сей раз было занято.
Он повернулся, высматривая другое место, где можно было бы расположиться, не слишком бросаясь в глаза, но так, чтобы дать хорошенько себя рассмотреть: галстук весьма респектабельного клуба, загар, благородная седина, стройная элегантная фигура — ни дать ни взять отставной губернатор колонии. Он украдкой оглядел женщину, занявшую его место: ему показалось, что он где-то видел ее — норковая накидка, расплывшаяся фигура, шикарное платье. Лицо знакомое, но из тех, что не оставляют в памяти никакой зацепки — словно лицо человека, которого каждый день встречаешь на улице, на одном и том же месте... Вульгарна, жизнерадостна, несомненно богата. Он никак не мог вспомнить, где же они встречались.
Она поймала взгляд мистера Челфонта и подмигнула ему. Он вспыхнул, он замер от ужаса — такого с ним еще не бывало. На них уставился швейцар, и мистер Челфонт почувствовал — вот-вот разразится скандал, и он навсегда лишится этого ресторана, к которому так привык, своего последнего охотничьего угодья, а может, и вообще будет изгнан из Мэйфера и обречен на то, чтобы прозябать в каком-нибудь жалком заведеньице в Паддингтоне, где не удастся сохранить даже видимости галантного обхождения. «Неужели по мне все видно? — подумал он. — С первого взгляда?» Он торопливо направился к этой женщине, пока она не успела подмигнуть ему снова.
— Простите, — проговорил он. — Надеюсь, вы не забыли меня. Сколько лет, сколько зим...
— Лицо твое мне знакомо, друг, — сказала она. — Выпей со мной коктейль.
— Что ж, — сказал мистер Челфонт, — от рюмки хереса я, безусловно, не откажусь, миссис, миссис... Простите, забыл, как ваша фамилия.
— Ты настоящий кавалер, — объявила женщина. — Но меня можно звать просто Эми.
— О, — сказал мистер Челфонт, — вы чудно выглядите, Эми. Так приятно снова увидеть вас здесь, после стольких месяцев — да нет, что я — стольких лет. Последний раз мы виделись...
— Я не очень-то хорошо тебя помню, друг, но когда я заметила, что ты на меня поглядываешь... Сдается мне, это было на Джермин-стрит.
— На Джермин-стрит, — протянул мистер Челфонт. — Нет, только не там. Я никогда... Разумеется, это было в те времена, когда я снимал квартиру на Керзон-стрит. Восхитительные вечера мы там проводили. Потом я переехал в гораздо более скромное жилище. Конечно, я и помыслить не мог о том, чтобы вас туда пригласить... Но, может, нам лучше ускользнуть отсюда и укрыться в вашем гнездышке? Ваше здоровье, дорогая. Вы никогда не выглядели так молодо!
— Славные были денечки, — сказала Эми.
Мистер Челфонт поежился. Эми потрогала свою норковую накидку.
— Только, видишь ли, я теперь не у дел.
— Ах, понимаю, вы потеряли деньги, — сказал мистер Челфонт. — Милая вы моя, и у меня та же беда. Мы должны хоть немного утешить друг друга. Ваш муж — мне кажется, я припоминаю его, такой несносный тип — он делал все, что мог, чтобы нарушить нашу идиллию. А ведь это была идиллия — наши чудные вечера на Керзон-стрит, правда ведь?
— Ты что-то путаешь, друг. Сроду я не бывала на Керзон-стрит. Но если ты говоришь про те времена, когда я разыгрывала из себя замужнюю даму, так ведь это было давным-давно, я тогда еще крутилась у конюшен, за Бонд-стрит. И как ты это упомнил! А только зря я тогда все это затеяла. Теперь-то мне ясно. Ничего у меня не получалось. Он и на мужа-то не был похож. Ну, а теперь я и вовсе отошла от дел. Нет-нет, — поспешно добавила она и перегнулась к нему через стол так, что он услышал запах спиртного на ее пухлых губах, — денег я не потеряла; наоборот, изрядно заработала.
— Вам повезло, — сказал мистер Челфонт.
— А все этот юбилей, — объяснила Эми.
— Ну, а я все праздники был прикован к постели, — сказал мистер Челфонт. — Впрочем, по всему судя, прошли они очень удачно.
— Замечательно, — подхватила Эми. — Я, значит, говорю себе: чтоб королевский юбилей удался на славу, каждый должен внести свою лепту. Вот я и почистила улицы.
— Что-то я не совсем понимаю, — сказал мистер Челфонт. — Вы имеете в виду праздничные украшения?
— Да нет же, — ответила Эми, — какие там украшения. Просто я решила: нехорошо получается — понаедут в Лондон разные люди из колоний, а по Бонд-стрит и Уордур-стрит, да и по всему городу девочки шляются. Я горжусь Лондоном, вот я и подумала, неладно будет, если о нас пойдет дурная слава.
— Людям нужно жить...
— Ясное дело — нужно. Да разве я, друг, сама этим не промышляла?
— Ах так, — значит, вы промышляли этим? — спросил мистер Челфонт, глубоко шокированный. Он с опаской огляделся вокруг — не наблюдают ли за ним.
— Так вот, понимаешь, открыла я дом и вошла с девочками в долю — весь риск-то мой, и потом, ясное дело, у меня и другие расходы были. Реклама, к примеру.
— А как... Как же о вашем доме узнавали?
Он невольно почувствовал своего рода профессиональный интерес.
— Да очень просто, друг. Открыла туристскую контору. Поездки по городу — ознакомление с лондонским дном. Лаймхаус[1] и все такое прочее. Но всякий раз какой-нибудь старикашка потом просил гида показать ему кое-что отдельно.
— Весьма остроумно, — сказал мистер Челфонт.
— И к тому же патриотично, друг. Улицы-то очистились основательно. Хоть я, понятное дело, отбирала самых лучших. С большим разбором брала. Некоторые торговались со мной — мы, говорят, всю работу делаем, а я им и отвечаю: зато идея — моя.
— А теперь вы, значит, уже отошли от дел?
— Я на этом, друг, пять тысяч фунтов огребла. Это ведь был и мой юбилей — хотя по мне и не скажешь. У меня всегда была деловая хватка, и вот, понимаешь, я додумалась, как расширить дело. Открыла другой дом, в Брайтоне. В общем, так сказать, очистила Англию. Ведь этим-то, из колоний, так гораздо удобнее. За последние недели в стране столько денег гуляло. Выпей-ка еще рюмочку, друг, выглядишь ты неважно.
