Булыга Сергей
Андел
Сергей Булыга
Андел
В одном немалом городе, при самой заставе, кузнец проживал. Как звали его, не скажу, не положено. А вот что с ним приключилось - пожалуйста.
Было тому кузнецу лет под тридцать. Но не женатый еще - то ли некогда было, то ли он привередничал, я не знаю. А работник он был наилучший; конь прежде сдохнет, чем Кузнецова подкова отвалится. Так что от заказчиков у него отбоя не было, и жил кузнец неголодно. И все же, хоть я и сам холостой, а признаю - без хозяйки в хозяйстве неладно: вроде и есть все, что нужно, а как бы и нет ничего.
И вот как-то на мясопуст, только морозы ударили, стемнело уже... стучатся в дверь! Открыл кузнец - а на пороге странница. Худая, бледная, шубейка драная. Стоит, молчит и улыбается. Ну, ясное дело: мороз, вот нищая и просится. Может, утащит чего, а все равно ведь живой человек, не прогонишь. И говорит кузнец:
- Входи.
Вошла. Села в угол, греется и улыбается. Присмотрелся кузнец - а она ведь красавица! Заволновался кузнец, расстарался; самовар выставляет, и сахару восемь кусков, и беседу - про снег, про морозы, дороги... ну и, конечно, про странных людей - куда их, зачем и какая судьба неприкаянно носит. Улыбается гостья, чай пьет, головою кивает, на сахар налегает... Но ни словечка в ответ за весь вечер так и не сказала!
И кузнец замолчал и задумался: вот ведь как в жизни бывает - немая красавица! Что за баба без слов? Хотя, может, и к лучшему...
Ночь наступила. Дует, свистит за окном. Кузнец и так и сяк прикинул, смутился... и постелил страннице за печкой. А потом - от соблазну занавеску приладил.
Странница за печку ушла, повозилась маленько и стихла.
Тогда и кузнец, головою мотнув, на лежанку полез. Лег на рабочий правый бок, глаза закрыл... А сон нейдет! Вспоминается странница, вся из себя... Да разве в шубейке рассмотришь? Нет, не то! Завтра встанет пораньше, две телеги починит, четыре замка, после странница... тьфу ты, пристала, нечистая! Рассердился кузнец, с боку на бок ворочается, спать себя заставляет.
Час, другой отзвонили. А лукавый все на ухо шепчет да шепчет. Тут разве уснешь! Да и кто виноват? Ведь сама же видала - живет он один, неженат. Так зачем оставалась? Не смущай человека, иди на мороз!
Лежал так кузнец, сомневался и злился, а после подумал: а странница ей каково? Кто ее, худющую такую, приголубит? Может, мается несчастная душа, слезы льет. Надо б выйти и глянуть. Просто глянуть, и все.
Встал, свечку зажег и за печку пошел. Там занавеску легонько откинул... А надо вам сказать, что по случаю мороза было в доме, как в бане, натоплено... И видит болезный: лежит! Ничком. Теплый толстый армяк - он его накрываться давал - в ноги сбился, и лежит его гостья в чем мать родила! У кузнеца - дрожь в руки, одурь в голову. Он ближе. Наклоняется... И обмер! У странницы чуть ниже плечиков два малых белых крылышка. Пушистые.
- Андел! - охнул кузнец.
Свечу заплевал и скорее к себе на лежанку. Там в угол забился, сопит и гадает: отчего бы ему честь такая? Ведь андел явился!.. А про лукавые страсти и думать забыл. Да и что там кузнец, коли все мы такие.
Так и лежал он, судьбу восхвалял и только к рассвету забылся.
А как проснулся - вздохнул: эх, вовек не вставал бы! После сладкого сна неохота ему в эту постную жизнь возвращаться.
Ну, а как две телеги, четыре замка? Встал кузнец, вышел...
А странница, в шубейку запахнувшись, сидит в углу и улыбается. Нет, значит, не снилась она, значит, вправду явилась! Засуетился, забегал кузнец. Печь растопил, чего мог наварил, гостью накормил, а после говорит:
- Лютый мороз на дворе. Пережди.
Странница молча шубейку сняла, на гвоздь повесила, ну а потом... Бух ему в ноги! Нет, что это я! Бух на грудь! Щекою уткнулась, трясется может, плачет, а может, смеется.
А кузнец обнимает, ласково гладит ее по спине, говорит:
- Вот и ладушки. Оставайся, живи.
Сильный, смелый кузнец, ну, а руки дрожат - он под тонкой девичьей рубашкой пушистые крылышки чувствует. И страшно, и радостно! Головой мотнул и в горячем поту ушел в кузницу.
Там от зари до зари намахался, себя не щадил, и совсем не устал. Такая ведь радость была - к нему андел явился! И точно: он лишь на порог, а она улыбается, ждет.
Кузнец на стол собрал, поели. С бубликами, с разговорами. Только это кузнец говорит, а странница лишь улыбается. Зато все улыбки - небесные.
И снова ночь пришла. Кузнец из сундука перину вытащил и гостье постелил, а сам на лежанку залез и затих. Но не спится ему. Лежал он, лежал, и вдруг слышит - она просыпается! Растерялся кузнец и зажмурился мало ли! Не шелохнется, не дышит. И слышит - ширк! ширк! Глянул...
Странница тихо к лежанке подходит. В белой рубахе и косы распушены. Не удержался кузнец, ей в ноги кинулся.
- Андел! Андел! - твердит.
Она взялась его поднимать, ну, а он не дается, ей ноги целует и чуть ли не плачет.
Странница тяжко вздохнула, кузнеца по макушке погладила и за печку ушла.
А утром, когда кузнец возле печки старался, странница к окну подошла, рукавом по стеклу провела - и просветлело. Значительно.
С той поры изменился кузнец, похудел. Зато каждый день гладко выбрит, со всеми приветлив, учтив, на любую работу согласен. Ну, а к работе заказчики. Вот и стал он большую деньгу зашибать, но в корчму не заходит все к себе да к себе. В доме андел сидит - румяная, красивая, веселая. Отогрелась, отъелась былая бродяжка.
Ну, а кузнец, тот за день умотается, на лежанку повалится... А сон нейдет! Целыми ночами с боку на бок ворочается, вспоминает: то про то, как рубаха на ней распахнулась, то про то, какие крылышки пушистые. Кто она человек или андел? Человек. Рукава ему заштопала, к порткам пуговку пришила... Нет, андел, андел! Вот только крылья вырастут, и улетит. Страшно и радостно это. И удивительно.
Только стали шептаться соседи: возгордился кузнец, в храм не ходит, в гости к себе никого не пускает; не иначе, как знается мастер с нечистою силой. Ну, и, как водится, донесли фельдфебелю. А тот...
Пришел никем не зван и первым делом в кузницу. Там все кругом перерыл, ничего не нашел. И тогда, разозлясь, приказал:
- Веди в хату!
Власть есть власть, кто с ней спорит? Зашли...
Только нет нигде странницы! Вот уже истинно андел - ведь целыми днями сидела, чай пила и в зеркало смотрела...
А фельдфебель, про это не зная, под стол, под лавки и даже в печь заглянул - все, как у прочих людей. Тогда он, насупясь, за печку... И за косу ее оттуда выволок!
Стоит странница посреди хаты, очи потупила и улыбается. А фельдфебель ей:
- Р-разберемся!
Потом кузнецу:
- Ну, и как она, сладкая?
Молчит кузнец; ведь власть на то она и власть, чтоб унижать.
А фельдфебель развернулся на высоких каблуках и пошел себе вон, усы лихо покручивая. И был, все знали, зверь зверем. Никому пощады не давал, законы строго соблюдал. Нахмурился кузнец.
А странница за печку спряталась и даже к ужину не показалась.
Всю ночь кузнец в кошмарах провалялся. Беда! Этот фельдфебель, ему ничего не докажешь: упрячет странницу в дальний острог и на крылья не глянет. Бежать ей, бежать срочно надо! Правда, он без нее... Ну, а кто он такой? Он - никто. А она...
Встал кузнец, свечку зажег, пошел, глянул за печку - спаслась! Улетела! Завтра утром фельдфебель придет, а кузнец ему скажет...
Только трудно вдруг стало дышать, повалился кузнец на подушку, зажмурился. Эх, если б не крылья, если б такая, как все... Или пусть даже андел, ведь так еще лучше, уж он бы старался! Вздохнул и забылся кузнец, словно умер.
А утром проснулся - глазам не поверил. Снова андел сидит, кушать ждет, улыбается. Просветлел кузнец. Накормил, нагляделся, на работы побежал. С работ прибежал, накормил, нагляделся - и на лежанку.
Лежит он и думает: забыл фельдфебель, истинно забыл! Небось, в корчме сидит и пьянствует. И ладно! Улыбнулся кузнец, лег на левый, чувствительный бок и заснул беспечально.
Крепко спал, ничего не приснилось. А кто еще может присниться, когда андел едва не под боком?! Только ближе к полуночи... бряк! Рядом где-то. Кузнец подскочил, осмотрелся. Нет, тихо. А может, фельдфебель? В окно глянул - нет, спят все кругом. Ну и он опять на боковую.
А под самое утро вновь брякнуло.
Тут кузнец подниматься не стал, только глаз приоткрыл - андел в окно возвращается! Волосы распушены, рубаха распахнута, грудь белая навыкат... К печке идет, словно лебедь плывет, - ни одна половица не скрипнет - и тихо поет. Нежно, ласково так. Вот когда он впервой ее голос услышал! Только радости не было.
А утром поднялся кузнец как ни в чем не бывало, андела накормил, в доме прибрал, в кузнице намахался, на ночь опять завалился и притворился, что спит.
И только стемнело как следует, андел снова лебедью проплыла, окошко открыла... и улетела!
Подхватился кузнец - и за нож... нет, за топор! Нет, все бросил и так побежал. Прибежал куда надо, стал под окошко и слушает.
Темно в чужой хате, мертво... Нет, живо! На печке возятся, шушукают. Один голос, потоньше, мурлычет ласково и очень знакомо. А другой, что потолще, браво этак подхохатывает, а после жадно шепчет:
- Ангел ты мой! Ангелочек!
Кузнец дальше слушать не стал и ушел.
А как только окно на рассвете раскрылось, и как только странница потною ножкой на половицу ступила... так кузнец ее за волосы схватил и во двор поволок.
А со двора да в кузницу. Там бросил ее под ноги, а сам стал горн раздувать. После клещи накалил, и к анделу. Рубашку на ней разорвал, на брюхо повалил, коленом придавил и горячими клещами с корнем крылышки выдрал, золою присыпал и стал ждать, когда опомнится.
Опомнилась. Села, рубашку не оправила. И улыбается.
