Михаил БАБКИН

ДРАКОН СТАРОЙ ВЕДЬМЫ

Глава 1

Я нечаянно…

В замке волшебника Олафа было очень холодно. Выбитые взрывной волной окна-витражи разноцветными льдинками усыпали черный мрамор пола магического кабинета. Волшебное зеркало, в котором Олаф провел когда-то в заточении без малого пятьсот лет, лежало опрокинутым в центре золотой пентаграммы; красная настенная драпировка была содрана со стен взрывом и теперь валялась на полу грязными комьями. И вообще казалось, будто в замке затеяли глобальный ремонт — для начала, естественно, развалив и разломав все, что только можно. Даже вся мебель куда-то исчезла… Хотя это как раз и не удивляло — живая волшебная мебель, скорее всего, сама о себе позаботилась, когда стали взрываться невидимые стены Закрытого королевства: судя по всему, столы и шкафы попрятались в лестничной шахте, внутри скалы, на которой стоял замок.

— Однако! — Тимка недовольно поежился и, согреваясь, обхватил себя руками. — Ну и холодина у вас тут, волшебник Олаф! И сквозняк жуткий. Вот возьму и как простужусь!

— Ты это брось, — Боня Хозяйственный, хрустя стеклянным крошевом, подошел к выбитому окну, осторожно выглянул в него. — Отличный вид, — повернувшись к друзьям, похвалил Хозяйственный волшебника, — со знанием дела замок поставлен. Одно только плохо: и впрямь без стекол холодновато. И ветер бешеный. Как в горах. У вас есть фанерка окно заколотить, пока новые стекла не поставят? А то Тим действительно простыть может.

— Фанерка! — возмущенно фыркнул Олаф. — Новые стекла! Тут, можно сказать, весь мир на кусочки разваливается, а они окно ремонтировать затеяли, — но, взглянув на дрожащего от промозглого сквозняка Тимку, ругаться передумал. — А насчет ветра — мы же в горах и находимся, — пробурчал волшебник, обводя ведьминым посохом вокруг себя, — странно было бы, если бы не дул… Ага, есть!

Стеклянное месиво исчезло с пола — витражи, новехонькие, без трещинок и сколов, снова стояли на своих местах, заливая разноцветными лучами рабочий кабинет волшебника. Кроваво-красная драпировка с нарисованными по ней большими серебряными иероглифами повисла на стенах; чудесное зеркало плавно взлетело с пола и встало на витые ножки радом с пентаграммой. Пол вновь сиял чистотой, гладкий, как полированный черный лед.

— Кр-расота! — вдруг подала голос Нига. — Вот теперь порядочек. Чисто, как в читальном зале после хорошей уборки, — волшебная книжка наполовину высунулась из кармана походной куртки Олафа и явно собиралась обстоятельно поболтать о пользе чистоты. И, как всегда, не вовремя. — Между прочим, чистота — залог здоровья…

— Тихо там! — сердито прикрикнул волшебник и поглубже засунул Нигу в карман. Книжка ойкнула и обиженно замолчала.

— Присесть бы, — попросил Хозяйственный, переминаясь с ноги на ногу, — сил уже нету пешком стоять. И Тим тоже устал.

— Это можно, — кивнул Олаф и неожиданно, сунув два пальца в рот, свистнул с такой силой, что у Тимки зазвенело в ушах.

— Это… зачем это? — Хозяйственный ожесточенно стал ковыряться в ухе пальцем. — Оглохнуть можно! Неужели нельзя по-тихому, по-волшебному? Прошептать заклинание там или чего другое тайное промурлыкать.

— Так надо, — усмехнулся Олаф.

Далекий дробный топот донесся до Тимки, как будто по замку из зала в зал скакал табун резвых лошадей. Вот топот стал ближе, и в кабинет, весело стуча деревянными ножками по мрамору пола, влетели пара дубовых шкафов, десяток стульев и громадный стол странной шестиугольной формы. Шкафы быстро, по— военному четко выстроились вдоль стены; стол, обойдя Тимку стороной, замер у пентаграммы, напротив зеркала. Стулья, цокая ножками, деловито заняли свои места вокруг стола. Последним в зал вошло кресло с высокой спинкой — вошло с важным видом, по-хозяйски неторопливо.

— Ко мне! — Олаф нетерпеливо хлопнул себя по ноге ладонью. — Место! — Кресло, взбрыкнув задними ножками, мигом подскочило к волшебнику и услужливо застыло рядом с ним.

Тимка подумал, что если бы у кресла был хвостик, то этот хвостик сейчас мотался бы, как заводной, — очень уж оно своим поведением напоминало псину, соскучившуюся по любимому хозяину.

— Ну-с, присаживайтесь, — Олаф устало сел в мягкое кресло, положил на стол перед собой красный хрустальный посох. — Будем считать, что совет по спасению нашего мира открыт. Для начала позвольте…

— Давайте для начала поедим, — невежливо перебил его Тимка, с неудовольствием оглядывая пустой стол, — я и не помню, когда в последний раз ел. По-моему, это было давным-давно, в проклятом Змеей мире. Еще до того, как мы в Драконий храм вернулись. Вечность тому назад!

— И то дело, — охотно подтвердил Хозяйственный, нетерпеливо подкручивая свои рыжие усы, — у меня в животе волки воют. Штук двадцать. Целая стая!

— Ах да, действительно, — Олаф смущенно улыбнулся, — что же это я так… Негостеприимно как-то получается. — Волшебник щелкнул пальцами и пробормотал короткое заклинание.

На столе возникла всякая всячина: были там и разные печеные пирожки-закуски, и салаты, и что-то мясное, и еще много чего было. Посреди стола, на специальной высокой горке из серебряных блюд, лежали всяческие пирожные. Можно сказать, это была целая гора пирожных! Какой-то Эльбрус из сладостей.

— Вот это дело! — Боня азартно потер ладони и, пододвинув ногой стул поближе к столу, решительно принялся за еду. Тимка не отставал от товарища — мальчик только и делал, что жевал и глотал, жевал и глотал, почти без разбору. Что под руку попадется.

— Эк изголодались-то, — поразился Олаф, изумленно наблюдая за быстро пустеющим столом, — и как они меня самого еще не слопали под горячую руку, не понимаю… Ладно, пока вы едите, я позову сюда дракошу Каника и Шута. Раз я назначил совет — значит, надо, чтобы все здесь были, — волшебник вылез из уютного кресла, подошел к магическому зеркалу и, сложив ладони рупором, громко крикнул в стекло, словно в открытое окно:

— Каник! А ну-ка, дракон, бегом ко мне! Очень важный вопрос решать будем. Ать-два, одна лапа здесь, другая там!

С минуту было тихо — Тимка даже подумал, что дракона в его пещере нет и Олаф зря так надрывается, как вдруг из-за зеркала донесся далекий заспанный голос Каника:

— Тортиком угостишь? А то я, понимаешь, чай пить собрался, а сахар и пироги у меня, оказывается, закончились. Ежели угостишь, то приду. А если нет, тогда и лапой не пошевелю. Со мной понимаешь сезонная космедуляция приключилась.

— Косме… Чего там у тебя приключилось? — не на шутку всполошился волшебник и даже голову в зеркало засунул. — Это что, болезнь такая? — гулко донеслось из зеркала, словно Олаф в бочку говорил. — Заразная, да? Э-э, да ты, миленький, здоров, как я погляжу! Космепуляцию какую-то придумал, надо же, а сам просто лентяйничает. А ну слезай с кровати и иди сюда. Кстати, обязательно захвати с собой «всегляд», тот самый, что я тебе подарил. И чай с собой бери. Будет тебе и сахар, и торт будет, все будет! Только приходи, — волшебник отошел от зеркала, недоуменно развел руками:

— Вот лентяище! Можно подумать, я его заставляю пешком от своей пещеры к моему дворцу топать, а не волшебным путем прийти. — Олаф сел в кресло, чуток подумал, затем взял со стола посох и несильно стукнул им в пол:

— А подать мне сюда Шута, живо! И чтобы никаких космопуляций!

Тимка чуть не поперхнулся пирожным: откуда-то сверху, из потолка, внезапно вывалился Шут — резиновый надувной человечек, старый тимкин знакомый — и с ошалелым видом плавно спланировал прямиком на пирожную горку, аккурат на самую ее вершину.

— Гляньте-ка, — с невозмутимым видом сказал Хозяйственный, беря с тарелки очередной пирожок, — какое оригинальное резиновое кушанье объявилось. А ну слезай с продуктов, нечего харч ногами топтать! Я его, может, еще есть буду.

— Я не нарочно, — Шут неловко спрыгнул на пол, — это Олаф меня…

— Ать-два! — громогласно донеслось от зеркала, — ать-два, шагом марш, левой, левой, раз-два-три, — и из магического стекла, как сквозь зеркальную дымку, вывалился фиолетовый и очень лохматый дракон Каник. Громко выкрикивая военные команды и весело топая совершенно не в такт, он бодро подошел к столу, поставил на свободное место принесенные с собой большой хрустальный шар на подставке и ведерную кружку заваренного чая. После чего мимоходом сунул себе в пасть горсть пирожных, сколько в лапу влезло, и, плюхнувшись под окно в разноцветный солнечный квадрат, шумно зачавкал.

— Каник, твои манеры меня иногда просто убивают! — возмутился Олаф. — Даже «здрасте» не сказал, а сразу туда же, за еду.

— Здрасте, — прожевав, сообщил дракон. — Не обращайте на меня внимания. У меня, понимаешь, период драконьей космической медитации начался. Космедуляция то есть.

— Это как? — деловито поинтересовался Тим, старательно слизывая крем с пальцев. — Ты что, йогом стал? Я слышал, йоги только и делают, что медитируют. Как правило, стоя на голове. Ты тоже сейчас на голову встанешь?

— На голову? — Каник задумался. — Нет, не получится. Больно у меня живот большой! Перевесит, — дракон с сожалением оглядел себя. — А мысль, конечно, интересная. Вот закончится космедуляция, тогда может быть. Бегать буду, похудею. А пока что мне все неохота, ходить неохота, лежать неохота, стоять не интересно. Даже спать — и то лень. Одно слово — драконья медитация! Вам не понять.

— У меня в детстве, значит, все время космедуляция была, — грустно сказал Хозяйственный, сочувственно глядя на Каника, — а я и не знал. Она, гадость такая, особенно обострялась, когда мне домашние задания надо было делать. Но должен сказать, папик мой иногда эту космедуляцию неплохо лечил — ремнем, знаешь ли. Может, мы тебя сейчас тоже полечим?

— Не надо! — Каник резво вскочил с пола и отбежал от Хозяйственного подальше в сторону. — Никаких ремней! Все, я уже здоров. Почти, — после чего, погрозив Боне лапой, развалился под другим окном.