Бабкин Михаил
Прецедент
Когда во втором часу ночи к пенсионеру Виктору Петровичу постучали в дверь, он открывать поначалу не стал, подумал, что это милиция. Милиции Виктор Петрович официально ничуть не боялся, потому что у нас самая гуманная милиция на свете, а неофициально избегал её как чёрт ладана — да ну её! Ещё оставит без денег и здоровья по своей гуманности…
Но когда стук повторился ещё раз, и ещё, и ещё — причём эдак ритмично, с дробной россыпью, словно на входной двери практиковался красногалстучный пионер-барабанщик — Виктор Петрович встал с дивана, накинул халат и пошёл, босой, смотреть в дверной глазок.
В глазке было мутно, как будто в него плюнули, но высокая белая фигура за дверью всё же просматривалась довольно чётко: на ней, фигуре, не было ни погон, ни фуражки, ни камуфляжных пятен. Светилось что-то над головой непонятное, но то, скорее всего, заплёванный глазок от лампочки бликовал.
— Кого там чёрт среди ночи принёс? — вежливо поинтересовался Виктор Петрович у двери: за дверью шумно задышали, но не ответили.
— Не пущу и всё, — твёрдо сказал Виктор Петрович, потопал ногами, будто ушёл, а сам остался подглядывать в глазок: интересно ведь!
— Ты, Виктор, не делай вид, что тебя нету, — басовито сказали за дверью, вон, смотришь на меня, а сам того не ведаешь, что смерть к тебе идёт! А мне указано разобраться с ней и пресечь неправомерное действие, согласно закону… был сигнал, что, возможно, произошла ошибка. Открывай, человече!
— От человече слышу, — возмутился Виктор Петрович. — С бандитами я не вожусь, бизнес не веду. За что ж меня убивать-то?
— Мало ли за что, — уклончиво ответили за дверью. — Открывай, дело архиважное!
— Учтите, у меня пистолет есть, — храбро сказал Виктор Петрович, — и буль… бульктерьер без намордника! «Фас» ему скажу и всё, и загрызёт, — врал, врал Виктор Петрович! Не было у него ни пистолета, ни тем более дорогого бойцового пса. А был лишь диплом о высшем образовании, старый телевизор «Рубин», продавленный диван и всяко ещё по мелочи.
Виктор Петрович открыл дверь.
— Ну здравствуй, Виктор, — сказал, входя в прихожую, бородатый мужчина (аккуратно бородатый и напрочь лысый) в белом строгом костюме, белой рубашке со стоячим воротником и белых же мягких туфлях, — правильно сделал, что впустил меня, правильно, потому как дело безотлагательное, грубое нарушение важной документации, это, знаете ли… — что там говорил дальше ночной гость, Виктор Петрович прослушал: он высунулся за дверь, как улитка из раковины, осмотрелся — на площадке никого не было — и запер дверь.
— Собственно, чем обя… — Виктор Петрович осёкся: в коридоре тоже никого не было. Виктор Петрович трусцой пробежался по кухне и комнате, заглянул в ванную, туалет — исчез белый и лысый-то! Словно и не приходил никогда.
Покачал головой Виктор Петрович, взяла его оторопь, но тут в дверь опять постучали, громко и размеренно: три раза стукнули, как время отбили.
— Кого там чёрт… — Виктор Петрович осёкся, подкрался на цыпочках к глазку, посмотрел: то что он увидел, ему не понравилось, совсем не понравилось! Да кому понравится, если он в глазок Смерть в саване и с косой увидит, нда-а…
Глазок в этот раз, зараза, показывал лучше Пулковского телескопа, протёрли его с той стороны, что ли… Для пущей убедительности.
— Никого нету, — осипшим голосом сказал Виктор Петрович. Все ушли на фронт, — и чего он ляпнул ерунду такую, он и сам не знал, ему бы молчать, да под диван, подальше от двери, ан нет — высказался! Молодец.
— Открывай, человече, — Смерть блеснула начищенной косой, — инфаркт пришёл! Срок тебе, стало быть. Пора! — сквозь дверную фанеру просунулась костяная рука, нащупала замок и уверенно его открыла; Виктор Петрович попятился.
Смерть вошла, по-хозяйски закрыла за собой дверь и, недовольно покачав черепом, взмахнула косой…
— Стоп-стоп! — между Виктором Петровичем и «Инфаркт пришёл» возник гражданин в белом, — секундочку! — Гражданин держал в одной руке папку, из которой торчали листки плотной бумаги с золотыми гербовыми печатями, а в другой — раскрытое удостоверение в сиреневых корочках:
— Секундочку, — повторил гражданин с папкой, — отдел жизнепресекновения, дежурный юрист… — дальше гражданин в белом тоже чего-то сказал, но Виктор Петрович ничего не понял, странно тот сказал, словно из песни строчку промычал. Наверное, представился.
Смерть опустила косу, упёрлась глазницами в корочки, спросила коротко:
— Ну?
— Вы можете быть свободны, — спохватился дежурный юрист, обращаясь к Виктору Петровичу, — пока что свободны, до окончания разбирательства. Вовремя он это сказал, потому что Виктору Петровичу нестерпимо захотелось на нервной почве в… Понятно, куда захотелось.
— Дальше квартиры не выходить! — рявкнула Смерть. — Выйдешь — убью!
— Можно подумать, — пробормотал Виктор Петрович и убежал в туалет.
Когда он вышел, облегчённый, но не успокоенный, Смерть и лысый гражданин сидели на кухне, разложив на старом дощатом столе бумаги с печатями, сидели и беседовали. Виктор Петрович, воровато, как кот в голубятне, прошмыгнул за спины сидящих и притих, осторожно заглядывая через белое плечо: на бумагах было написано не по-русски и читать их было неинтересно. Однако Виктор Петрович продолжал таращиться, потому что ничего другого ему не оставалось.
— …И следовательно, — тем временем убеждённо говорил гражданин из отдела жизнепресекновения, тыча пальцем в одну из бумаг, — пресечение жизненной нити нашего клиента таким образом, как вы предлагаете, будет явным нарушением его судьбы!
— У меня наряд, — угрюмо ответила Смерть, — оформленный и подписанный. Что ж я, самодеятельностью, что ли, занимаюсь? Вот, смотрите, — в костяной руке возникла не менее плотная и не менее золотопечатная бумага. Минуту оба — и лысый гражданин, и Смерть — таращились на бумажки, сличая их.
— Да, накладочка вышла, — несколько сконфуженно сказала наконец Смерть, а гражданин озабоченно поскрёб лысину, кивнул утвердительно:
— А я о чём говорю… Что ж, давайте разбираться, раз в личном деле нашего клиента одно, а в наряде — другое, — дежурный юрист вынул из воздуха белый пухлый том, Смерть, чуть помедлив, достала оттуда такую же толстую, но чёрную книгу: оба зашелестели страницами.
— Вот, дело Иордана Кривого, — нашёл гражданин в белом, — прецедент от восьмого века…
— До или после? — уточнила Смерть, — в смысле, от рождества.
— До, — гражданин принялся монотонно читать о неком Иордане Кривом, то и дело уходя по ссылкам и пояснениям, отчего история Иордана Кривого для Виктора Петровича понятней не становилась.
…Наступало утро, за окном светлело. Виктор Петрович дремал, прислонившись спиной к стене; за столом шелестели страницами, выискивая очередные ссылки, пояснения, дополнения и поправки к ним — гражданин в белом бубнил не переставая, давя на оппонента; Смерть изредка лишь вяло огрызалась:
— У меня наряд! — на что получала не менее вялый ответ:
— А у меня личное дело!
На улице прогрохотал первый трамвай, Виктор Петрович вздрогнул и очнулся от волчьей дрёмы.
— Так нельзя, — уныло, в который раз сказала Смерть. — Что за бюрократизм, ей-ей! Создали, понимаешь, проблему… Чик — и нету той проблемы!
— Нельзя так, — в который раз согласился с ней гражданин юрист, — всё должно быть по закону, и «чик» — тоже!
— Ну какая, в самом деле, разница, — помолчав, с досадой произнесла Смерть, — умрёт ли сейчас ваш клиент от инсульта, как написано в его личном деле, или от инфаркта, как указано у меня в наряде, — Виктор Петрович похолодел, услышав такие слова. А он-то думал… А оно вон как! Что так, что эдак — крышка… Амба.
— Есть разница, — набычился гражданин в белом. — Закон есть закон! Действо должно соответствовать документации! И наоборот, — этот малопонятный аргумент окончательно доконал Смерть. А, может, ей просто надоело препираться, сколько ж можно, в конце-то концов!
— Тогда и впрямь остаётся только одно, — недовольно сказала Смерть, согласно прецеденту, будь он неладен! Куда деваться… Эхма, — Смерть вздохнула. — Ну, давай.
Гражданин в белом достал из кармана монетку.
— Орёл, — сказала Смерть, — мне на орле всегда везёт!
— Решка, — не стал спорить лысый гражданин, подбросил монетку: она упала на стол между разбросанными листами, завертелась волчком; Виктор Петрович ждал, затаив дыхание. И когда монетка стала останавливаться, когда стала замедлять своё вращение, не выдержал он, упал на колени и закричал в тоске:
— Господи, спаси и помилуй!
Смерть и гражданин в белом вздрогнули одновременно, но не от истошного крика Виктора Петровича, нет, а вовсе от другого: монетка крутанулась в последний раз и… И, застряв в щели рассохшейся столешницы, замерла. Стоя на ребре.
— Однако, — только и сказал гражданин юрист, в недоумении уставясь на монету, — какого чёрта! — Смерть сначала захихикала, а после загоготала во весь голос, размахивая костяным кукишем перед носом опешившего юриста.
— Надо ж, как получилось… — растеряно сказал гражданин из отдела жизнепресекновения, собирая в папку листы с печатями, — кто бы мог подумать! Невероятно, просто невероятно, — взяв папку под мышку, он шаркающей походкой направился к выходу из квартиры.
Смерть последовала за ним, со злостью стуча в пол косой точно посохом.
— А я? — пискнул Виктор Петрович, не веря своей удаче, — со мной-то как?
— Как-как, — обернулась на пороге Смерть. — Живи! До тех пор живи, пока эти крючкотворцы не рассмотрят твой случай со всех сторон, не обсудят его, не вынесут по нему особого решения и не создадут очередной дурацкий закон на основе нового пре-це-дента, — с отвращением выговорила последнее слово Смерть. — Тьфу!
