Грег БИР

ХОРАЛ ЗАБВЕНИЯ

Мышление, погруженное в сон

Жанр фэнтези прочно утвердился в современном литературном потоке. Выдуманные истории органично вписались в «структуры повседневности», доставляя удовольствие самым разным категориям читателей — от любителей сугубо развлекательных actions (бесконечная серия о Конане-варваре), до ценителей глубоких философских обобщений (романы Дж. Толкиена, классика жанра и профессора английской литературы Урсулы Ле Гуин и др.). Как часто бывает, в этом жанре вновь первенствуют американцы, что можно объяснить, кроме прочего, фактическим отсутствием в этой стране добротно развитого традиционного фольклора, не говоря о мифологии. Одновременно данное обстоятельство порождает неизбежный интернационализм американской «фантазийной» литературы: за неимением собственных мифов и сказок, авторы обращаются к классическим сюжетам, большей частью, к греко-римской мифологии, но, впрочем, и к восточной — арабской, индийской, китайской.

Отвлекаясь от ученых литературоведческих рассуждений, можно в первом приближении выдвинуть критерий отличия фэнтези от фантастики как таковой. Очевидно, фантастика, как правило, связана со знакомой реальностью где-то процентов на пятьдесят, тогда как для фэнтези эта цифра не должна превышать десяти процентов. В идеале, надо полагать, произведение жанра фэнтези вообще не может быть связано с земной действительностью, опережая в этом смысле и мифы, и сказки, которые, при всем их волшебстве, все же базируются на основаниях нашего мира. Иными словами, автор образцового фэнтези должен выйти в совершенно иную систему координат, желательно, за пределы привычной трехмерности.

Однако на практике такой абсолютный уход пока не наблюдается. Видимо, для явления полного «отрыва» нужно, чтобы соответствующие вещи были написаны существами из иных миров, — как более или менее человекоподобными, так и, допустим, какими-нибудь разумными рептилиями. То, что создано человеком, даже самая «крутая» фантазия, с неизбежностью несет в себе узнаваемые реалии. Например, как бы ни старались авторы литературного сериала о Конане изобрести что-либо невероятное, все же в каждой книжке непременно проступают фрагменты земной истории — феномены классической античности, Древнего Востока, средневековья и т.д. Удержаться от соблазна крайне трудно: в конце концов автор фэнтези в плане традиционной образованности вряд ли может выделиться чем-то особым, воздействие же образованния на общую культуру значительно сильнее, чем порой хотелось бы.

Один из классиков американской фантастики, равно как и вообще американской литературы, приложивший руку и к жанру фэнтези, Филип Дик попытался обозначить общий критерий отличия science fiction от fantasy. «Фэнтези, — считал он, — содержит то, что общее мнение расценивает как невозможное (impossible), научная же фантастика объемлет то, что тем же общим мнением принимается как возможное, но при надлежащих обстоятельствах (possible under the right circumstances)». Собственных героев, выведенных в своей лучшей «фантазийной» повести «Король эльфов» (1953), Ф. Дик рассматривал как проекции общечеловеческих первообразов, или архетипов Карла Густава Юнга (1875-1961), который ввел в теорию психологии понятие коллективного бессознательного, где отражается опыт предшествующих поколений, восходящий к первичным мифологическим мотивам. Филип Дик, будучи одним из немногих писателей, кто удачно анализировал собственный творческий процесс, отметил характерную особенность своих вещей в жанре фэнтези. Это были «рассказы, где внутреннее психологическое содержание проецировалось во внешний мир, становясь трехмерным, реальным и конкретным».Дик, на наш взгляд, удивительно точно обозначил психологическую подоплеку жанра фэнтези, воспользовавшись теорией знаменитого психиатра, впервые обнаружившего случайное возникновение в человеческой психике (строго говоря, в снах пациентов) мифологических и фольклорных сюжетов.

Свое «коллективное бессознательное» Юнг считал более глубоким слоем, нежели индивидуальное бессознательное. В таком случае, если вслед за Ф. Диком мы примем соответствующее понимание жанра, то значимость его неизмеримо возрастет, поскольку фэнтези окажется ориентированным на самый глубокий слой психики. Соответственно, раздвигаются и границы жанра: в определенной степени мы вправе отсчитывать поступательное движение фэнтези с прославленной «Алисы в стране чудес» Льюиса Кэрролла, которую польский переводчик М. Сломчинский охарактеризовал как «анализ человеческого мышления, погруженного в сон». При этом мы не слишком нарушим традицию, которая относит творчество Кэрролла к так называемой литературе «нонсенса», поскольку данный термин, хотя и утвердился в литературоведении, но теоретически остается неразработанным, а следовательно, позволяет иную трактовку.

Жанр фэнтези становится, с одной стороны, вполне земным, связанным с мифологическими и фольклорными мотивами, частично сохраненными традицией. С другой стороны, глубины подсознания в ряде случаев способны выносить на поверхность и такие сюжеты, которые никак не отразились в мировой литературе, то есть были утрачены традицией. Тогда получается, что жанр приобретает несколько оккультный оттенок и, в принципе, дает возможность реконструкции таинственных “белых пятен” истории, в числе которых, например, загадка Атлантиды, недешифрованные письмена древнейших обитателей острова Крит, предназначение египетских пирамид и прочие секреты земных (или пришлых?) цивилизаций.

Отсюда, надо полагать, исключительная притягательность жанра. Кажется, легче назвать фантастов, которые не пробовали себя в фэнтези, чем наоборот. Грег Бир (род. в 1951 г.), один из лидеров современной американской фантастики, начав свою карьеру в 1967 г., успел как будто опробовать все варианты «страны фантазии». Наигравшись в «космические оперы», Бир обращается к глобальным судьбам человечества в дилогии-предупреждении «Эон» и «Вечность» , проблемам генной инженерии и научной этики в «Кровавой музыке» , выстраивает внешне спокойную, но внутренне взрывоопасную фабулу в эколого-приключенческо-познавательном романе«Наследие» , словно продолжая традиции Майн Рида и Жюля Верна. Разумеется, не остался в стороне и жанр фэнтези, одним из лучших образцов которого следует считать представляемый ныне в русском переводе роман«Хорал забвения»(TheInfinityConcerto) , опубликованный в 1984 г., а затем, через два года, составивший дилогию вместе с романом «Змеиный маг»(SerpentMage).

Первые страницы «кончерто» — именно так, по-итальянски, видимо, подчеркивая музыкальное проникновение, выведено название романа — более чем реалистичны и вводят нас в мир Голливуда и экранной музыки, и не какой-то вообще, но музыки «звездной эпохи» Голливуда: 1930-х — 1950-х гг. Приметы времени вполне узнаваемы: знаменитый актер Хэмфри Богарт (1899-1957), известный, в частности, по фильмам«Мальтийский сокол» (1941) в постановке Джона Хьюстона и «Касабланка» (1943); композитор Макс Штейнер (1888-1971), написавший музыку к той же «Касабланке» , а также к «Кинг-Конгу» образца 1933 г. и едва ли не к самому прославленному творению Голливуда — фильму «Унесенные ветром» (1939) с Вивьен Ли и Кларком Гейблом; его коллега и тоже выходец из Австрии Эрих Корнгольд (1897-1957), автор не только музыки к фильмам («Робин Гуд» , 1938 и др.), но и самостоятельных произведений (опера «Мертвый город» , 1920), характерных богатой оркестровкой и романтической направленностью; фильм«Гражданин Кейн» (1941) режиссера Орсона Уэллса (1915-1985), вошедший, наряду с «Броненосцем „Потемкиным“» и другими, в десятку лучших фильмов всех времен и народов; режиссер Уильям Уайлер (1902-1981), поставивший «Как украсть миллион» и один из колоссов Голливуда — фильм «Бен-Гур» (1959). Один из главных героев романа, голливудский композитор Арно Валтири, также выведен как реальная фигура: он — автор музыки к фильмам Джона Хьюстона «Человек, который хотел быть королем» с Хэмфри Богартом, Уильяма Уайлера «Назови это сном» (1963), «Эшенден» с Тревором Ховардом (1916-1988). Все это очень мило и душевно, если не считать того, что таких фильмов никогда не существовало, как, разумеется, и означенного композитора. Однако совершенно реальный фон действует подкупающе, заставляя проникнуться уважением к интеллектуальному обрамлению романа.

Юноша Майкл Перрин влюблен в поэзию и кино, но в поэзию все-таки больше, потому что не может «жить в фильмах», которые, надо полагать, не вводят человека в некую сферу «выше или ниже нашего мира», в отличии от поэзии. Но есть еще музыка, невероятная, немыслимая, буквально «дьявольская», как она и названа в романе, воплощенная Арно Валтири в «опусе 45» с подачи таинственного гения Дэвида Кларкхэма, песнь мифических сирен, а возможно даже, нечто вроде музыки Страшного суда. Прослушавшие уникальный опус стали постепенно исчезать. Аналогичным образом покинул этот мир и вдохновитель всего Дэвид Кларкхэм, оставив в наследство человечеству свой дом, в котором и поселилась эта странная Музыка.

Этот дом, собственно, и есть дверь в иной мир. Грэг Бир всегда очень точен в своих опусах, иногда точен почти до научности. Так, в «Наследии» главный герой, от лица которого ведется повествование, едва ли не каждую панораму или предмет снабжает географическими (север — юг — восток — запад) и пространственными (длина — ширина — высота) координатами. В этом «ученом» романе выведен некий Путь с многочисленными вратами, ведущими в столь же многочисленные миры. В