Жюльетта Бенцони
Ловушка для Катрин
Часть первая. ОСАЖДЕННЫЙ ГОРОД
Глава первая. ПОЖАР В ДОЛИНЕ
Пригнувшись к гриве лошади, подгоняемая страхом. Катрин де Монсальви неслась к своему городу, благословляя Небо за то, что предпочла изящному, хрупкому породистому иноходцу этого могучего жеребца, чья сила, казалось, не иссякала. Это давало ей шанс спастись от преследователей. Несмотря на то, что дорога, шедшая по краю плоскогорья, была едва заметна, Мансур буквально летел, и его длинный белый хвост стлался в воздухе, как хвост кометы. В мрачных сумерках с последними отсветами кровавой зари светлая масть лошади была заметна за целое лье, но Катрин и так знала, что обнаружена, и что на этой равнине бесполезно искать укрытия. За собой она слышала тяжелый галоп Машефера, лошади ее интенданта. Жосса Роллара, всегда сопровождавшего Катрин в разъездах, но еще дальше, в темных глубинах каштановой долины, раздавался другой топот, невидимый и угрожающий, галоп банды наемников, брошенных по ее следу.
На высоком плоскогорье Шатеньрэ на юге от Орийяка, в том зябком марте 1436 года снег еще не сошел. Он таял, а потом опять покрывал бурую землю тусклыми бляшками, которые северный ветер превращал в иней и лед. Всадница старалась их объезжать, и каждый раз, когда ей это не удавалось, боялась, что Мансур заскользит и рухнет, и тогда уже ничто не спасет…
Иногда, оборачиваясь, она высматривала белые барашки касок и прислушивалась к глухому звяканью оружия. Тогда она яростно отбрасывала голубую вуаль, которую ветер швырял ей в глаза. Бросив в очередной раз взгляд назад, она услышала громкий ободряющий голос Жосса:
— Не стоит больше оборачиваться, госпожа Катрин, мы опередили их, опередили!.. Смотрите-ка, вот и замок! Мы будем в Монсальви намного раньше, чем они!
И, правда. На краю плато, венчая его варварской короной, чернели на фоне красноватого неба стены города, с башнями, неровными и не очень изящными, но вытесанными из гранита и лавы потухших вулканов, с острыми зубцами, с узкими воротами, с крепкими железными опускными решетками, дубовыми подъемными мостами. Стены были действительно неуклюжие и грубые из-за топорщившихся заостренных бочарных досок. Она могла выдержать осаду и защитить людей. Но надо было еще намного опередить наемников, чтобы хорошо запереть ворота и подготовить город к обороне! А не то дикая банда ринется за владелицей замка и шквалом сметет Монсальви с его обитателями…
При одной мысли об этом у Катрин захватило дух и сжалось сердце. Она видела войну слишком часто и слишком близко, чтобы питать хоть какие-то иллюзии относительно того, что может произойти в завоеванном городе с женщинами и детьми, когда на них обрушится банда солдафонов, жаждущих золота, вина, крови и насилия. Она боялась не успеть защитить своих детей и своих людей — вот от чего дрожала госпожа де Монсальви, сжимая бока своей лошади.
Как умирающий, который за мгновение успевает вспомнить всю свою жизнь, Катрин вдруг показалось, что она видит в дорожной грязи своего четырехлетнего маленького Мишеля, с круглыми щечками и золотой копной вечно взлохмаченных волос; десятимесячную малышку Изабеллу. Она увидела также Сару Черную, свою старую Сару, заботившуюся о ней с тех самых пор, когда еще девочкой в восставшем Париже она нашла убежище во Дворе Чудес, Сару, которая теперь в свои пятьдесят три года была главной над детьми и домочадцами. Была еще Мари, жена Жосса, с которой она познакомилась когда-то в гареме у калифа Гранады и в сопровождении которого бежала; Донатьена и ее муж Сатурнен Гарруст, старый бальи в Монсальви, и все жители города, и Бернер де Кальмон д'О, аббат монастыря, и его миролюбивые монахи, такие умные и умелые… весь этот маленький народ, жизнь и безопасность которого зависели сейчас от ее мудрости и смелости… Нельзя было допустить, чтобы хищники Жеводана накинулись на них своими острыми когтями.
Теперь Катрин и Жосс неслись по отвесному краю плато. Небольшой склон вел прямо к северным воротам поселения, воротам Орийяка, перед которыми бесстрашно расположилось несколько домов небольшого предместья, заставы Сент-Антуан, и лошади, избавленные наконец от тугой узды, пустились в галоп. На скаку Жосс снял с пояса окованный серебром рог, с которым никогда не расставался, и огласил вечерний воздух протяжным ревом, чтобы предупредить часовых на крепостной стене о приближающейся опасности. Оба всадника ворвались под низкий свод почти одновременно и с такой стремительностью, что не смогли избежать столкновения с мельником и его ослом. Толстый Фелисьен и его серый тут же покатились на землю вверх тормашками в кучу сухих коровьих лепешек, которые замковая охрана использовала как топливо. Въехав в ворота, Катрин обеими руками натянула поводья взвившейся на дыбы лошади.
— Наемники! — крикнула она, когда ее оруженосец перестал дуть в рог. — Они преследуют нас! Собрать предместья! Поднять мост! Опустить решетку! Я — в монастырь и к воротам д'Антрейг!
Жосс уже спешился, чтобы прийти на помощь жителям, которые, вооружившись камнями и бочарными досками, устремились на защиту амбразур и стен. Женщины, переговариваясь, как испуганные куры, выкрикивали: «Иисус!»— и, разыскивая свое потомство, взывали ко всем местным святым.
— Уже скоро несколько месяцев я говорю, что надо ее смазать, — ворчал Жосс, впрягаясь с помощью Фелисьена, выбравшегося наконец из навоза, в огромный ворот, приводящий в движение мост.
Между тем, не обращая на них внимания, Катрин с криком «тревога!» пустилась в галоп по главной улице, направляясь к монастырю. Из-под копыт лошади брызгала грязь, летели во все стороны поросята и домашняя птица.
Пастуре, хозяин трактира «Гран-Сен-Жеро», на всякий случай поторопился запереть ставни и закрыть заведение, выпроводив двух-трех гуляк. Не переводя дух, Катрин пересекла романский портал монастыря и, не преклонив колени, почти упала у ног аббата, который в своем монастырском садике с засученными рукавами подстригал розовые кусты и окуривал целебные растения. Он обратил к ней худое молодое лицо аскета с глазами, видевшими, казалось, дальше и глубже других.
— Вы ворвались, подобно буре, с шумом и неистовством, дочь моя! Что с вами?
Все церемонии Катрин показались лишними.
— Бейте в набат! Наемники приближаются! Надо подготовить Монсальви к обороне…
Бернар де Кальмон д'О поднял на владелицу замка удивленный взгляд.
— Наемники? Но… у нас их нет! Где вы их нашли?
— В Жеводане! Это Апшье, ваше преподобие. Я узнала их по знамени. Они рушат и сжигают все на своем пути. Поднимитесь на башню, и вы увидите пламя и дым над селением Понс.
Бернар де Кальмон был не из тех, кому требовались долгие объяснения. Засунув садовый нож за веревку, которой была подпоясана его длинная черная сутана, он поспешил к церкви, крича Катрин:
— Возвращайтесь в замок и займитесь южными воротами! Я позабочусь об остальном.
Через мгновение Жерода, большой монастырский колокол, оглашал сумерки своим бронзовым голосом, выбивая в колючем мерзлом воздухе над старыми застывшими вулканами безумную мелодию тревоги; этот набат, наводящий ужас, и был предвестником несчастий и слез. И Катрин, возвращаясь от монастыря в замок, почувствовала, как ее сердце сжимается. Как и святая дева Жанна, она любила колокола. Их голоса — от зябкого утреннего звона до густого вечернего — отдавались радостью в ее сердце, как и сознание того, что весь ее дом и вся ее жизнь подчинены этому неизменному ритму монастырского звона. Но другие колокола, этот крик вековой тревоги, который люди обращали к Богу, наполняли ее существо страхом.
— Арно! — прошептала она. — Почему я одна? Тебя обуял демон войны, и мне одной теперь платить ему дань…
Через мгновение из черной впадины долины появились тени скал и каштанов группы напуганных крестьян; они поднимались почти на ощупь к спасительным стенам, гоня впереди себя коз и баранов. Люди тащили тюки с пожитками, ивовые корзины, полные зерна и птицы; женщины несли на руках грудных детей, и сзади, ухватившись за юбку, тащились те малыши, которые уже умели ходить. Все они Должны были пройти в ворота Антрейг, другие с севера огибали город по едва заметным тропинкам, чтобы укрыться от наемников, чей острый нюх горцев обязательно бы их обнаружил. Их всех надо было разместить, ободрить, успокоить. Многие еще были в дороге, и, чтобы их впустить, надо было поставить у ворот самого крупного солдата в Монсальви…
Несмотря на ограниченные военные силы, Катрин не особенно беспокоилась о своем городе. Люди Монсальви способны были его защитить, а монахи Бернара де Кальмона стоили старых поседевших в битвах вояк. Но удастся ли выдержать осаду, если наемники останутся у стен? Суровая зима подходила к концу, но и запасы продовольствия иссякали, а надо было кормить столько ртов!
На мгновение Катрин остановилась у ворот, выходящих на долину. Они оставались открытыми, чтобы принять беглецов. Их закрывали только при крайней необходимости. Здесь ночная мгла уже сгустилась, но по ту сторону каменного свода, на уровне решетки, на равнине еще было довольно светло.
Под тяжелым сводом зажегся факел, и его пламя отразилось на железных шапках лучников, расставленных здесь сержантом Николя Барралем и помогавших ему осматривать и распределять по группам беглецов.
Заметив свою госпожу, Николя поднес руку к каске, и под густыми черными усами, придававшими ему сходство с галльскими воинами, появилась улыбка.
— Когда я услышал набат, то все понял! Наверху, на стене, стоят трое часовых и следят за Антрейгской дорогой и всеми тропами… Вы можете заняться замком, госпожа Катрин…
— Иду, Николя. Но постарайтесь принять как можно больше беженцев до того, как поднимете мост. Я боюсь, что те, кто не успеет войти, будут принесены в жертву!
— Кто нас атакует?
— Апшье. Судя по тому, что я видела около Понса, они не оставляют ни живой души.
