Иван Алексеевич Бунин

Недостатки современной поэзии

В то время как за последние годы возрос интерес к лирической поэзии и появилось значительное количе­ство поэтов, часто весьма талантливых и даровитых, — по­стоянно раздаются жалобы на недостатки, обнаруживаю­щиеся в их произведениях: упрекают в излишнем увле­чении личными, индивидуальными чувствами, в «нытье», принявшем эпидемические размеры, в отсутствии искрен­ности, в натянутой тенденциозности на гражданские мо­тивы и т. д. Вместе с этим делают упреки в несовершенстве поэтической формы и в непонимании требований изящ­ного искусства. В подобного рода критике и рецензиях заключается, конечно, серьезная доля правды, но, с другой стороны, подчас встречаешь и невероятные несообразности и преувеличения. Лицам, недостаточно следящим за со­временной поэзией, иногда бывает чрезвычайно трудно, на основании отзывов печати, составить более или менее определенное представление о произведениях того или другого поэта.

За последнее время много, например, писалось и гово­рилось о г. Фофанове. Некоторые издания ставят его не только в ряду первых, но даже первым из современных представителей лирической поэзии. Например, «Ежене­дельное обозрение», журнальчик, снабженный многими весьма талантливыми сотрудниками, говорит, что на г. Фофанове «покоятся их надежды», ставит его выше всех и в некотором отношении даже выше покойного Надсона. Однако о том же самом Фофанове один из наших самых солидных журналов, «Русская мысль», говорит, что не только не считает г. Фофанова поэтом, но полагает, что его следует отнести и к стихотворцам-то весьма плохим. Ясное дело, что здесь кроются некоторые недоразумения, и при этом вытекающие не из каких-либо посторонних эстетике побуждений, а просто из отсутствия здравых тре­бований от искусства. Мы понимаем, например, г. Буре­нина, когда он ополчается на современных поэтов: ему антипатично все их направление, а потому он и является пристрастным, часто до смешного. Совсем иное дело, ко­гда речь идет об изданиях, поименованных выше. Но если даже в таких серьезных и почтенных органах, как «Рус­ская мысль», приходится читать излишне пристрастные суждения, то что же ожидать от изданий низшего ка­либра? Нам кажется поэтому небезынтересно остано­виться на вопросе об общих принципах, полагаемых в основании лирической поэзии и искусства вообще.

Всякое поэтическое произведение складывается из двух элементов: содержания и формы. Для того чтобы удовле­творить первому требованию, во времена преобладания ложноклассических взглядов на искусство полагали, что материал, достойный и доступный поэзии, ограничен довольно тесными рамками:  поэты должны были  не только по определенным, заранее установленным образцам создавать свои произведения, но и выбирать предметы возвышенные и прекрасные — все прочее из поэзии совершенно изгонялось: главным образом воспевали героические поступки, одушевлялись патриотизмом, божьим величием, или же риторически-ходульным образом воспевали любовь идиллических пастушков, наяд, фавнов и т. п. обломки классической мифологии. Романтизм значительно расширил пределы поэтического творчества: жизнь сердцем и искреннее проявление неясных чувств составляли главное содержание романтических произведений.

С дальнейшим развитием поэтического творчества для всех стало ясно, что содержанием для поэзии может быть все, что затрогивает человека в его индивидуальной и общественной жизни, лишь бы это не переходило границ приличия и не впадало в пошлость.

Поэзия может и должна затрогивать самые разнообразные предметы. Поэт, как и всякий другой, находится под влиянием как общечеловеческих условий и интересов, так и национальных, местных и временных; ему, как и всякому другому nihil humani alienum est[1], поэтому и содержание поэтических произведений может носить в себе отпечаток [как] общемировых вопросов, так и тех, кото­рые составляют насущную злобу дня. Ограничивать ус­ловными требованиями рамки поэзии — значит стеснить свободное проявление человеческого духа, укладывать в прокрустово ложе — мысль, чувства и волю. Мы гово­рим: и волю — потому, что для поэта творчество состав­ляет насущнейший акт его деятельности, одну из важ­нейших функций его психической жизни. Поэт должен быть отзывчив на всякое движение души, на всякое про­явление нравственного и умственного мира, он должен жить одной душой с людьми и с природой:

Ревет ли зверь в лесу глухом, Трубит ли рог, гремит ли гром, Поет ли  дева за холмом — На всякий звук Свой отклик в воздухе пустом Родишь ты вдруг.

Или, еще лучше, у Баратынского о Гете:

С природой одною он жизнью дышал,— Ручья понимал лепетанье, И говор древесных листов понимал, И чувствовал трав прозябанье; Была ему звездная книга ясна, И с  ним говорила морская волна.

Но и этого недостаточно: поэт должен проникаться всеми радостями и печалями людскими, быть искренним выразителем нужд и потребностей общества, направить ближних к добру и прекрасному.

Восстань, пророк, и виждь, и внемли: Исполнись волею моей И, обходя моря и земли, Глаголом жги сердца людей.

Вот истинное призвание поэта, если только на поэзию смотреть серьезно, как на могущественный двигатель ци­вилизации и нравственного совершенствования людей. Очевидно, что только при свободном развитии своих ду­шевных способностей, при ничем не стесняемом просторе возможно ожидать от поэзии сказанных результатов.

По складу характера, по темпераменту, по известной степени умственного развития, а также под влиянием бли­жайших жизненных условий, поэт может сосредоточивать свое исключительное или главное внимание на том или ином отделе человеческих интересов и проявлений духа. Один, с более анализирующим умом, с большей склон­ностью к отвлеченному мышлению может сосредоточиться на философских проблемах жизни и вопросах мироздания (таков, например, «Фауст» Гете), другой бывает погло­щен интересами политики и ближайшими общественными задачами (Гюго, Некрасов), третий — более всего может быть взволнован любовью (например, в древности Ана­креон и т. д.). Что касается последнего рода поэзии, то иногда приходится слышать, что слишком часто злоупо­требляют любовными темами. Мы думаем, что это не со­всем справедливо. Любовь, как чувство вечное, всегда живое и юное, служила и будет служить неисчерпаемым материалом для поэзии; она вносит идеальное отношение и свет в будничную прозу жизни, расшевеливает благо­родные инстинкты души и не дает загрубеть в узком ма­териализме и грубо-животном эгоизме. Конечно, сущест­вует и много других факторов, облагораживающих чело­века, но неужели они находятся в таком излишке, чтоб ради этого изгонять один из сильнейших? Кроме того, надо заметить, что поэтические темы о любви вовсе не так однообразны. Подобно тому, как сама любовь прохо­дила самые разнообразные фазы развития, так и вос­произведение этого чувства многосторонне и богато со­держанием. Народы древнего Востока олицетворяли лю­бовь в грубом, чувственном образе Астарты. Греки, со свойственной им от природы изящностью, в недосягаемо-прекрасных формах изображали физическую красоту в образе Венеры, и любовь являлась обоготворением этой красоты, поклонением прекрасным формам. В средние века любовь приняла платонический характер. Рыцари и их дамы сердца — вот основной мотив тогдашней любов­ной поэзии. Во времена сравнительно новые любовь так­же видоизменилась: на нее начинают смотреть как на нравственное единение двух любящих существ, как на союз, определяющий все их будущее направление жизни. Мы полагаем, что идеал любви все-таки для многих еще недостаточно выяснен, и поэзия в этом случае может оказать значительную услугу. Мне кажется, что даже в произведениях, далеко не отличающихся пуританским взглядом на вещи, можно отыскать здоровые задатки нравственности среди различного рода фривольности и ка­жущейся распущенности. Таковы, например, песни Беранже. Разумеется, в произведениях, более очищенных, более проникнутых целомудренностью, если можно так выразиться, более возвышенных и идеальных, многое мож­но найти такое, что ведет человека к истинной гуманно­сти,   тонкости   чувств   и   пониманию   всего   прекрасного.

Наполнение же поэтических произведений любовными темами потому кажется злоупотреблением их, что к ним многие поэты относятся чисто шаблонным образом, при полном отсутствии искренности, а это уже относится к ис­полнению, а не содержанию, и это  можно сделать с какой угодно темой.

Что касается еще содержания поэтических произведе­ний, то часто слышатся упреки в излишнем увлечении гражданскими мотивами. И здесь есть преувеличение со стороны критики. Теперь почти вошло в моду, в противо­положность недавнему прошлому, считать за особенное до­стоинство поэтических произведений, если они не касаются общественных вопросов, если в них не слышно «граждан­ских иеремиад», как будто индифферентизм в этом слу­чае — невесть какое преимущество. Человек, живя в граж­данском обществе, не может игнорировать интересов по­следнего, он связан с ним душой и телом, и весьма странно желать, чтобы поэты, у которых чувства отли­чаются большей интенсивностью, остались глухи и немы к тому, что интересует субъекта среднего уровня. А если «гражданские мотивы» являются часто узко-тенденциоз­ными и поддельно-преувеличенными, то опять-таки вино­ваты здесь сами авторы, а не избираемые ими темы.

Теперь несколько слов о пресловутом «нытье».

Мрачное, пессимистическое направление современной поэзии действительно представляет собой явление ненор­мальное. Как бы ни были безотрадны условия обществен­ной жизни, как бы ни царили в ней порок, эгоизм и ко­рыстолюбие, все-таки современным поэтам нельзя впадать в излишне преувеличенный пессимизм и на все наклады­вать черные, и исключительно черные краски, так как в обществе, подобном нашем