Глухая полночь. Строем длинным, Осеребренные луной, Стоят кареты на Тверской Пред домом пышным и старинным. Пылает тысячью огней Обширный зал; с высоких хоров Ревут смычки; толпа гостей; Гул танца с гулом разговоров. В роскошных перьях и цветах, С улыбкой мертвой на устах, Обыкновенной рамой бала, Старушки светские сидят И на блестящий вихорь зала С тупым вниманием глядят. Кружатся дамы молодые, Не чувствуют себя самих; Драгими камнями у них Горят уборы головные; По их плечам полунагим Златые локоны летают; Одежды легкие, как дым, Их легкий стан обозначают. Вокруг пленительных харит И суетится и кипит Толпа поклонников ревнивых; Толкует, ловит каждый взгляд; Шутя несчастных и счастливых Вертушки милые творят. В движенье все. Горя добиться Вниманья лестного красы, Гусар крутит свои усы, Писатель чопорно острится, И оба правы: говорят, Что в то же время можно дамам, Меняя слева взгляд на взгляд, Смеяться справа эпиграммам. Меж тем и в лентах и в звездах, Порою с картами в руках, Выходят важные бояры, Встав из-за ломберных столов, Взглянуть на мчащиеся пары Под гул порывистый смычков. Но гости глухо зашумели, Вся зала шепотом полна: "Домой уехала она! Вдруг стало дурно ей". — "Ужели?" "В кадрили весело вертясь, Вдруг помертвела!" — "Что причиной? Ах, боже мой! Скажите, князь, Скажите, что с княгиней Ниной, Женою вашею?" — "Бог весть, Мигрень, конечно!.. В сюрах шесть". "Что с ней, кузина? танцевали Вы в ближней паре, видел я? В кругу пристойном не всегда ли Она как будто не своя?" Злословье правду говорило. В Москве меж умниц и меж дур Моей княгине чересчур Слыть Пенелопой трудно было. Презренья к мнению полна, Над добродетелию женской Не насмехается ль она, Как над ужимкой деревенской? Кого в свой дом она манит, Не записных ли волокит, Не новичков ли миловидных? Не утомлен ли слух людей Молвой побед ее бесстыдных И соблазнительных связей? Но как влекла к себе всесильно Ее живая красота! Чьи непорочные уста Так улыбалися умильно! Какая бы Людмила ей, Смирясь, лучей благочестивых Своих лазоревых очей И свежести ланит стыдливых Не отдала бы сей же час За яркий глянец черных глаз, Облитых влагой сладострастной, За пламя жаркое ланит? Какая фее самовластной Не уступила б из харит? Как в близких сердцу разговорах Была пленительна она! Как угодительно-нежна! Какая ласковость во взорах У ней сияла! Но порой, Ревнивым гневом пламенея, Как зла в словах, страшна собой, Являлась новая Медея! Какие слезы из очей Потом катилися у ней! Терзая душу, проливали В нее томленье слезы те; Кто б не отер их у печали, Кто б не оставил красоте? Страшись прелестницы опасной, Не подходи: обведена Волшебным очерком она; Кругом ее заразы страстной Исполнен воздух! Жалок тот, Кто в сладкий чад его вступает, - Ладью пловца водоворот Так на погибель увлекает! Беги ее: нет сердца в ней! Страшися вкрадчивых речей Одуревающей приманки; Влюбленных взглядов не лови: В ней жар упившейся вакханки, Горячки жар — не жар любви. Так, не сочувствия прямого Могуществом увлечена - На грудь роскошную она Звала счастливца молодого; Он пересоздан был на миг Ее живым воображеньем; Ей своенравный зрелся лик, Она ласкала с упоеньем Одно видение свое. И гасла вдруг мечта ее: Она вдалась в обман досадный, Ее прельститель ей смешон, И средь толпы Лаисе хладной Уж неприметен будет он. В часы томительные ночи, Утех естественных чужда, Так чародейка иногда Себе волшебством тешит очи: Над ней слились из облаков Великолепные чертоги; Она на троне из цветов, Ей угождают полубоги. На миг один восхищена Живым видением она; Но в ум приходит с изумленьем, Смеется сердца забытью И с тьмой сливает мановеньем Мечту блестящую свою. Чей образ кисть нарисовала? Увы! те дни уж далеко, Когда княгиня так легко Воспламенялась, остывала! Когда, питомице прямой И Эпикура и Ниноны, Летучей прихоти одной Ей были ведомы законы! Посланник рока ей предстал; Смущенный взор очаровал, Поработил воображенье, Слиял все мысли в мысль одну И пролил страстное мученье В глухую сердца глубину. Красой изнеженной Арсений Не привлекал к себе очей: Следы мучительных страстей, Следы печальных размышлений Носил он на челе; в очах Беспечность мрачная дышала, И не улыбка на устах - Усмешка праздная блуждала. Он незадолго посещал Края чужие; там искал, Как слышно было, развлеченья И снова родину узрел; Но, видно, сердцу исцеленья Дать не возмог чужой предел. Предстал он в дом моей Лаисы, И остряков задорный полк Не знаю как пред ним умолк - Главой поникли Адонисы. Он в разговоре поражал Людей и света знаньем редким, Глубоко в сердце проникал Лукавой шуткой, словом едким, Судил разборчиво певца, Знал цену кисти и резца, И сколько ни был хладно-сжатым Привычный склад его речей, Казался чувствами богатым Он в глубине души своей. Неодолимо, как судьбина, Не знаю, что в игре лица, В движенье каждом пришлеца К нему влекло тебя, о Нина! С него ты не сводила глаз… Он был учтив, но хладен с нею. Ее смущал он много раз Улыбкой опытной своею; Но, жрица давняя любви, Она ль не знала, как в крови Родить мятежное волненье, Как в чувства дикий жар вдохнуть… И всемогущее мгновенье Его повергло к ней на грудь. Мои любовники дышали Согласным счастьем два-три дни; Чрез день-другой потом они Несходство в чувствах показали. Забвенья страстного полна, Полна блаженства жизни новой, Свободно, радостно она К нему ласкалась; но суровый, Унылый часто зрелся он: Пред ним летал мятежный сон; Всегда рассеянный, судьбину, Казалось, в чем-то он винил, И, прижимая к сердцу Нину, От Нины сердце он таил. Неблагодарный! Им у Нины Все мысли были заняты: Его любимые цветы, Его любимые картины У ней являлися. Не раз Блистали новые уборы В ее покоях, чтоб на час Ему прельстить, потешить взоры. Был втайне убран кабинет, Где сладострастный полусвет, Богинь роскошных изваянья, Курений сладких легкий пар - Животворило все желанья, Вливало в сердце томный жар. Вотще! Он предан был печали. Однажды (до того дошло) У Нины вспыхнуло чело И очи ярко заблистали. Страстей противных беглый спор Лицо явило. "Что с тобою, - Она сказала, — что твой взор Все полон мрачною тоскою? Досаду давнюю мою Я боле в сердце не таю: Печаль с тобою неразлучна; Стыжусь, но ясно вижу я: Тебе тяжка, тебе докучна Любовь безумная моя! Скажи, за что твое презренье? Скажи, в сердечной глубине Ты-нечувствителен ко мне Иль недоверчив? Подозренье Я заслужила. Старины Мне тяжело воспоминанье: Тогда всечасной новизны Алкало у меня мечтанье; Один кумир на долгий срок Поработить его не мог; Любовь сегодняшняя трудно Жила до завтрашнего дня, -