Сергей Абрамов

Требуется чудо

1

Цирк был пустым и гулким, как рояль, из которого вынули музыку.

— На сегодня — все, — сказал Александр Павлович, — закрыли контору.

— А люки проверил? — спросил инспектор манежа.

— У вас что, иллюзию давно не работали?

— Давно… — Инспектор повспоминал: — Года два уже…

— Оно и видно. Мусора в люках как на свалке.

— Я скажу униформе.

— Не надо. Мои ребята сами уберут.

— Бережешь тайны, старый факир?

— А что ты думаешь?.. Не успеешь оглянуться — сопрут. Тайны у меня на вес золота.

— Особенно с люками… — усмехнулся инспектор. — Жгучая тайна. Ассистентку — в ящик, ящик — под купол — трах, бах! — ящик на куски, ассистентка — в амфитеатре, живая-здоровая… Дураку ясно, что под манежем — люки. Нам вон пионеры об этом письма пишут…

— Пусть пишут, на то их грамоте учат… А вообще-то, у меня с твоими люками — полтора трюка. Хочешь — выкину?

— Выкини, будь умным. У тебя и так все трюки — первый сорт, ты у нас великий волшебник… Кстати, поделись с товарищем по искусству: как это ты из аквариума песок разного цвета достаешь? И еще сухой… Аквариум же прозрачный, все видно…

— Значит, не все… Секрет фирмы, товарищ по искусству. Выйду на пенсию — опишу в популярной брошюре. Для пионеров. Чтоб тебя письмами не мучили… Ладно, отдыхай до завтра.

— Как же, отдохнешь… — вздохнул инспектор. — Через полчаса — репетиция у медведей…

— Ну это уж твои заботы. Гляди, чтоб не съели… — И Александр Павлович, взглянув на часы, поспешил на второй этаж, в личную гардеробную. До шести — всего полтора часа, а надо было еще успеть заскочить домой, принять душ, переодеться, купить цветы — лучше всего розы, красные, шелковые, с тяжелыми каплями воды на лепестках, а в шесть его ждала Валерия — ровно в шесть, так условились: больше всего на свете Александр Павлович ценил в людях железную пунктуальность. Здесь, кстати, они с Валерией сходились… А в чем не сходились?

Если честно, ни в чем не сходились: это-то и было интересно Александру Павловичу в его новой знакомой. Впрочем, они пока не сравнивали свои мнения по разным поводам, не выясняли — кто прав, а кто нет, а потому и не ссорились ни разу за две — да, почти две уже, какой срок, однако! — недели знакомства, хотя Александру Павловичу и хотелось иной раз поспорить, пофехтовать. Но к своим тридцати восьми годам он определенно решил, что всякое выяснение отношений, взглядов на мир или — тем паче! — жизненных принципов, всякие там споры по этим больным вопросам непременно ведут к размолвке. Все сие в равной степени относится как к мужчинам, так и к женщинам, и если с мужчинами Александр Павлович конфликтов тем не менее не избегал, не чурался их, особенно по работе, то с женщинами — дело другое. Женщину не переубедить, всерьез считал Александр Павлович, женщину надо принимать такой, какова она есть, терпеть ее и внимательно изучать, искать слабые места, коли есть желание. А коли нет — так и иди мимо, спокойнее будет…

Что касается Валерии — желание имелось. Александр Павлович впервые, пожалуй, повстречался с таким ярким, говоря казенным слогом, представителем века эмансипации, чрезвычайно симпатичным представителем — нет спору, но вот к самой эмансипации, к процессу-этому пресловутому, Александр Павлович относился с предубеждением и ничуть не верил в «деловых женщин», утверждал — когда разговор о том заходил, — что «деловитость» их не что иное, как метод самозащиты, самоутверждения дурацкого, а за ним — обыкновенная женщина, со всеми Богом данными ей и только ей качествами. Как физическими, так и душевными. И ничем качеств этих не скрыть: хоть на миг, да вырвутся они наружу, проявят себя.

Но вот странность: Валерия, похоже, исключением являлась, ничего у нее пока не вырывалось, а Александр Павлович не терпел исключений, не умел в них поверить, потому и спешил на свидание к Валерии, к загадочной женщине-исключению.

Впрочем, Александр Павлович не отрицал очевидного: эмансипация эмансипацией, а женщина Валерия — куда как интересная. В меру красивая, в меру умная, в меру интеллектуальная… А что без меры самоуверенная — или иначе: уверенная в себе! — так «будем посмотреть», как говорится…

А может, просто-напросто нравилась она ему?

Может, и нравилась, все бывает, но Александр Павлович никогда не спешил с выводами, тем более что случилась однажды в его жизни ошибка как раз из-за поспешности: женился — развелся, а между этими веселыми глаголами — три с лишним года…

Валерия поинтересовалась как-то:

— А зачем женились?

Александр Павлович честно объяснил:

— Казалось, любил…

И получил ответ:

— «Казалось» — понятие неконкретное, зыбкое. Как можно им руководствоваться?

— А так и можно, — усмехнулся Александр Павлович. — Вы что, только конкретными руководствуетесь?

— Только! — отрезала. — Как и любой здравомыслящий человек…

Вот так так! Здравомыслящий человек… А откуда, скажите, у здравомыслящего человека дочь-школьница? Не аист ли адресом ошибся?..

Александр Павлович бестактно поинтересовался и получил вполне конкретный — в стиле Валерии — отпор:

— Этот вопрос я предпочитаю не обсуждать.

Предпочитаете?.. Да на здоровье!.. У нас свои тайны, у вас — свои, меняться не станем… Правда, любопытно: когда она успевает заниматься дочерью?.. Времени вроде нет: за две пролетевшие недели Александр Павлович изучил расписание Валерии, сам в него довольно плотно втиснулся… Или, может, она у нее вундеркинд?..

Александр Павлович не видел девочки — случая, не было. Обычно заезжал за Валерией на работу, в институт, забирал ее с кафедры или из лаборатории, а возвращал домой поздно: ритуал прощального поцелуя у дверей подъезда — и спокойной ночи, Лера. Сегодня же был шанс познакомиться с чудо-ребенком: Валерия с утра в институт не пошла, что-то там у нее отменилось, и ехал за ней Александр Павлович как раз домой — впервые, кстати; даже поинтересовался по телефону номером квартиры.

Розы он купил на импровизированном рыночке у метро «Белорусская» — какие хотел, такие и купил, шелковые и с каплями — и ровно в шесть звонил в квартиру Валерии. Звонок, отметил, заедало: приходилось туда-сюда качать кнопочку, искать пропавший контакт. Валерия — дама техническая, кандидатша каких-то сложных наук, могла бы и починить… Однако дверь открылась. Открыла ее девочка лет десяти, невысокая, худенькая, угловатая даже, с прямыми, стриженными «под пажа» каштановыми волосами. Открыла и отступила в сторону, пропуская Александра Павловича в тесную переднюю.

— А если я — вор? — серьезно спросил у девочки Александр Павлович, даже не поздоровавшись, спросил с ходу.

— Как это? — не поняла девочка.

— Ты даже не спросила, кто я и к кому пришел. А вдруг у меня за спиной — топор, пистолет, бомба, а?

Девочка не улыбнулась.

— У вас были заняты руки, — сказала она. — Букетом. Он, вероятно, для мамы?

— И для мамы, и для тебя, — ответил Александр Павлович, протянул ей цветы. — Найди какую-нибудь банку. Желательно литровую…

— У нас есть ваза, — девочка опять не приняла шутки, и Александру Павловичу это не понравилось. Он любил веселых и даже хулиганистых детей, он привык к цирковым детям, к этим «цветам манежа», которые растут сами по себе и не признают никаких клумб.

— Тогда поставь в вазу, — вздохнул он. И все же не удержался, добавил:

— А лучше бы напустить в ванну воды и бросить их плавать…

Девочка, уже шагнувшая было в комнату — за вазой, естественно, остановилась, будто раздумывая. Похоже, ее заинтересовала идея с ванной. Цирковой ребенок, считал Александр Павлович, поступил бы именно так, как ему интересно…

— Я сейчас узнаю, — быстро сказала девочка и побежала прочь, забыв об Александре Павловиче.

Он вошел в комнату вслед за ней, но девочка была уже в соседней, и Александр Павлович слышал оттуда ее торопливый говорок:

— Мама, смотри, какие розы, а если пустить их плавать в ванне?..

Александр Павлович довольно улыбнулся и сел в кресло у окна. Отсюда хорошо просматривалась дверь в соседнюю комнату.

— Что за глупости? — удивилась невидимая Александру Павловичу Валерия.

— Вот эти… — тут она помолчала, должно быть, отбирая цветы, — поставь в большую вазу, ту, с ободком… А эти две подрежь под самые чашечки и вот их можешь пустить плавать. Только не в ванну, а с салатницу…

«Розы в салатницу? — удивился Александр Павлович. — Это будет похлеще ванны…» Девочка прошла мимо с букетом, не глядя на Александра Павловича, скрылась в кухне — там сразу вода из крана полилась, что-то звякнуло, а по-прежнему невидимая Валерия спросила:

— Саша, это ты?

— Нет, — сказал Александр Павлович, — это не я. Это рассыльный из цветочного магазина. Он ждет «на чай».

Валерия засмеялась.

— Пусть подождет… Идея насчет ванны — твоя?

— Моя. Как и все бредовое… Только с салатницей, по-моему, не лучше.

— Понимал бы!

— А что… — начал было Александр Павлович и осекся: в комнату вошла девочка, держа в руках хрустальную то ли салатницу, то ли супницу, что-то хрустально-утилитарное, а все же больше похожее на широкую, с низкими краями вазу, в которой красными лебедями плавали две цветочные головки.

И Александр Павлович вспомнил Амстердам — был он там на гастролях, вспомнил огромное, похожее на аэровокзал, здание аукциона цветов, длинные стеклянные витрины сувенирных киосков, где в почти таких же, только специально для того сделанных, вазах-салатницах плавали аккуратные головки роз и тюльпанов…

Девочка осторожно поставила салатницу на журнальный столик, посмотрела на Александра Павловича: мол, каково?