Лев Аскеров
Жизнь, которую не знаешь
Она каждое утро приходила сюда, на эту скалу, где я ловил бычков. Приходила с больным мальчиком. Он иногда до посинения закашливался. А когда приступ кашля прекращался, тихо просил:
— Ма, сказку…
Они были одна лучше другой. Я таких не слыхал. И не встречал в книжках. А может просто у меня не было таких книг.
Я люблю сказки. Слушать бы да слушать их. С утра до утра. Не ел бы и не пил. А это необыкновенно красивая женщина, одетая в синее-синее платье, не рассказывала их — она их словно показывала. Я видел все своими глазами. Был в них сам.
Конечно она была феей. Потому что обыкновенные люди так рассказывать не могут и потому что она не была островитянкой. Здесь я знал всех, а ее — нет. И никто сюда в эти дни не приезжал… Не сезон… Тогда откуда она?…
— Ма, сказку, — всхлипнул мальчик.
— В некотором царстве, в тридевятом государстве, жили-были…
Накаты засыпающей под солнцем зыби и отражавшаяся от нее на песчаное дно моря радужная солнечная сеть, звенела хрустальной ломкостью и становились голосом той дивной женщины. Плескучим он был. Мелодичным.
Малыш затих. Над удочкой замер и я. Крупный белоносик осторожно взял насадку. Шпагат натянулся. Можно было подсекать. Но я не хотел вспугивать сказки. Я ждал чуда. А оно не произошло….
Внезапно по-сумашедшему затарахтевшая моторная лодка, что покачивалась неподалеку, прижавшись к соседней скале, шугнула сказку, как птицу с камня. Возившемуся в ней человеку наконец удалось завести мотор. И теперь широко осклабившись и подбоченясь он победно и счастливо смотрел на меня.
Толстый белоносик плюнул насадку и шмыгнул под зеленый камень. Шпагат ослаб. Я обернулся. Женщины на месте не было. Подхватив на руки больного малыша, она легко и быстро взбиралась к розовому шару солнца, который далеко за островом уже по пояс окунулся в море. Пронзительно синее платье, словно сшитое из лоскута омытого дождем неба, еще долго трепетало в розовом золоте уходящего дня.
Я смотрел и смотрел. А мотор как забулдыга на тихой улице, распаляясь буянил и буянил. Рыбак обнимал его, гладил, смеялся… То была его любовь. То была его радость…
— Полощи горло, милый. Полощи… Чуть свет — в море, — говорил он, плевавшемуся черной гарью, мотору.
… Мне в ту пору было пятнадцать лет. Я любил сказки. Я верил в чудо. Я любил жизнь, которую придумал, и которой не знал.
Мне теперь под шестьдесят. Но до сих пор люблю я сказки. И до сих пор я верю в чудо. И жизнь люблю, которую когда-то придумал, и которой опять-таки не знаю. И понял я одно, что любишь всегда то, что не понимаешь и видишь его как тебе хочется. Как ты придумал.
март 1979 г.
