ПЕРЕМЕЩЕННОЕ ЛИЦО. КВАДРА

* * *

– А ты бы на мне женился?

Дан с грустью посмотрел на пепельную макушку.

– Ты же знаешь, что я себе не принадлежу.

– Знаю. Я имею в виду, если бы властитель разрешил тебе, а я не была бы замужем?

– Хоть сейчас, – вырвались у него слова, каких он никогда ни одной девушке не говорил.

– То есть ты не просто меня хочешь, не просто меня любишь, но даже и готов провести со мной остаток жизни?

– Я тебя очень люблю, Тика, – сказал Дан почти беззвучно. Она словно и не услышала, а может, и не услышала, заснула. Дан утомил ее настолько, что согнал с ее щек непередаваемо нежный румянец. А он, как всегда, таращил глаза куда придется, то в потолок, которого не было видно в сумраке спальни, то в окно. Ночь была ясная, так что он изучал звезды. Сколько же здесь было звезд – подумать страшно, яркие, крупные, разноцветные (какие поголубее, какие пожелтее), они теснились в небе, кружа голову. Снизу этого великолепия не видно: столица освещалась не в пример лучше других городов Траитии. Но отсюда, из Башни… Тике не нравилось, что она живет так высоко: забыв, например, губную помаду перед верховой прогулкой, назад не сбегаешь, полчаса уйти может, а императрица ждать не станет. Но ей не по чину было жить внизу, а Дана это более чем устраивало, потому что его комната была двумя этажами ниже, и подъемниками можно не пользоваться. Но вот за губной помадой точно не побежишь – в башнях было ровно по девяносто девять этажей, и потолки были никак не хрущевские. Квадра размещалась на сорок втором. Раз-два в день они пробегали по лестницам вместо тренировок, но обычно, раз спустившись, предпочитали проводить время в городе.

Тика тихонько засопела. У Дана от умиления едва сердце не разорвалось. От пробежки по узким лестницам с высокими ступеньками не рвалось, а от жестов, взглядов, запаха Тики Тури – взрывалось, как воздушный шарик.

– Муж должен вернуться утром, – сонно пробормотала она, – ты б шел к себе, знаю я его, зануду, непременно постарается пораньше явиться.

Дан послушно выскользнул из-под головки Тики, так удобно расположившейся на его груди, бережно придержав ее рукой и опустив на подушку, и быстро оделся. Встреча с мужем крайне нежелательна. То есть Сот Тури не мог не знать о романе жены, доброжелатели в окрестностях императорского дворца никогда не переведутся, но на информацию агентства ОБС имел право не обращать никакого внимания. А вот застав постороннего мужчину в собственной спальне, отреагировать был обязан. Честь защитить, так сказать. И путного бы из этого ничего не вышло, потому что, во-первых, Соту, как и кому другому, крайне не хотелось иметь конфликт с собственностью властителя, а во-вторых, даже если бы он отважился, мужик он не робкий, то кончилось бы еще хуже. Вариантов два: вызвать на дуэль и публично опозориться, потому как никакому Тури не выстоять против Дана и четверти часа, либо вульгарно полезть с кулаками и опозориться без свидетелей по той же самой причине. Понимали это оба, и Дан старался вести себя максимально скромно, в комнаты старался проскальзывать понезаметнее, с Сотом быть корректным и сдержанным, сплетни пресекать в корне – одного только взгляда хватало обычно.

Застегивая отягощенный катаной ремень, Дан в последний раз полюбовался Тикой. Она была абсолютно, невероятно, охренительно хороша. Дан впервые встретил ее именно на верховой прогулке императора. Они, и только они, входили в свиту властителя, так что сопровождали его там, где положено бывать со свитой. Императору сопутствовали человек, наверное, сто, но это чудо Дан увидел сразу, и у него сорвало крышу. Тика не входила в число первых красавиц империи, в отличие, например, от герцогини Фрики; лицо у нее было неправильное, сложение немодное, рост слишком высокий для женщины, голос слишком звонкий и так далее – Лара, посмеиваясь от души, долго еще перечисляла достоинства, коими должна обладать красавица, но никак не обладает Тика Тури. Аль и Гай дипломатично помалкивали, изредка бросая на Дана сочувственные взгляды. Дан соглашался. Хороша не значит красива. Не идеальная, не совершенная, но такая живая и естественная, Тика мгновенно заставила его понять, что он влюбился. И как! Дан никогда не страдал повышенной влюбчивостью, довольно долго крутил роман с Ликой Одинцовой и искренне считал его любовью ровно до тех пор, пока его взгляд не упал на жену генерала Тури.

Дан бы даже не смог ее описать. Впрочем, мужчины на это вообще способны редко. Гай, лучше кого-то из них владевший словом, как-то не без иронии сочинил нечто в стиле «Песнь песней», да вот именно что с иронией. Дан же, спроси его кто, тупо сказал бы: высокая, тонкая, с острым подбородком, волосы пепельные, глаза сиреневые. Именно что цвета сирени, которая в изобилии росла тут же в имперском парке для прогулок. Она была похожа на эльфийку (что без удовольствия подтвердил Аль). Не исключено, что где-то в предки ей затесались эльфы, проезжал один мимо поместья прабабушки, например, заглянул на огонек. Иметь сходство с эльфами считалось неприличным.

В общем, Дан замер на месте, не сводя взгляда с всадницы в платье идиотской расцветки: розовом с голубыми, коричневыми и пурпурными вставками. Это ей категорически не шло (да и кому это могло пойти?), но на официальные мероприятия полагалось надевать официальные цвета. Аристократов было много, цветов мало, чем ниже был титул, тем больше официальных цветов. У герцогини Фрики, например, – зеленый и золотой, у императора – белый, а у графа Тури – такой вот оскорбляющий взгляд ужас. Ему-то хорошо, он из мундира не вылезал, и практичный Гай даже предположил, что он и в армейцы-то подался, чтоб розовые штаны не носить.

На той прогулке он дважды отвечал невпопад, трижды не услышал, как к нему обращаются, четырежды протяжно вздохнул, и Квадра взяла его в кольцо, отсекая посторонних, а вечером устроила ему разбор полетов. Лара долго и подробно рассказывала, почему Тика не может считаться красавицей. Гай и Аль коротко сообщили, что Дана понимают, однако в руках себя держать надо. Дан пообещал. Более того, смог. Кто настучал властителю, он не знал. Правда, тот вовсе не сразу отреагировал на неадекватное состояние своей перчатки, а только когда (через полтора месяца) роман перешел в стадию визитов в апартаменты генерала в его отсутствие. Нормально отреагировал. Посмеялся беззлобно. Дан воинственно спросил, что властитель имеет против, получил ладонью в лоб, почетный титул дурака и вопрос, когда это он вмешивался в личную жизнь своей собственности? И ведь напомнил, зараза, что обещал любовь…

Поначалу Дан краснел, бледнел и заикался, как в шестом классе, когда имел счастье влюбиться в Верочку Ивлеву, а потом, когда до него дошло, что Тика (как и Верочка) против его внимания не возражает, приободрился, возомнил о себе бог весть что и ринулся на штурм. Спотыкаясь по дороге. Продолжалось это уже без малого два года. Он уезжал – то в поместье властителя, то сопровождая его по властительским делам, то выполняя задания – и возвращался, втайне умирая от мысли, что место его занято, и летая, как ангел, когда убеждался, что статус кво никуда не делось: в отсутствие мужа двери Тики для него открывались непременно. По агентурным данным, тщательно собранным Ларой, только для него. О Тике ходило множество слухов, но раз Лара никаких подтверждений не обнаружила, их и не было. Имелся, конечно, муж, но кто в такой ситуации вообще думает о муже?

В общем, Дан томился без Тики, блаженствовал с ней и прекрасно понимал, что она с ним играет, правда, довольно осторожно, учитывая его одноцветную одежду, но все же играет. Как кошка с бумажкой. Как девочка с куколкой. Как женщина с влюбленным мужчиной. Тика Тури его не любила. Увы.

* * *

На прощание он прикоснулся губами к ее виску, чуть не умер от нахлынувшей нежности, но она не проснулась или не захотела проснуться, и Дан побрел к себе. Из комнаты он постарался выйти с соблюдением всех правил конспирации: прислушался, принюхался, выглянул в глазок и только потом открыл дверь. Все равно кто-нибудь да узнает. Откуда сплетники узнают новости, бог весть. Но узнают, и достоверно, сколько уже раз убеждался. И сколько уже раз Квадра пользовалась сплетнями, которые оказывались точнее официальных данных.

Лестница освещалась тускло. Подразумевалось, что благородные ей не пользуются, а слугам хватит. Дан, понятное дело, к благородным не принадлежал, однако статус имел едва ли не более высокий. Например, с ним здоровалась императорская семья, да не кивком, а вполне полноценно. Доброго утра желали или соответственно ночи. Могли даже спросить что-нибудь, ну, не император лично (хотя и такое внимание оказывали пару раз), а сын его или тем более племянники. Генерал и генеральша Тури небрежный монарший кивок в сторону большой толпы, где и они стояли, почитали за величайшую честь – это к примеру. Аль даже цинично предполагал, что императрица допускает до своей свиты скромную графиню исключительно из-за ее романа с собственностью властителя.

Башня такой высоты, конечно, не могла обходиться только лестницами, потому имелись подъемники, неторопливо переползающие с этажа на этаж со страшным скрежетом. Кстати, комнаты генерала были поближе к этому грохоту, чем комнаты Квадры, что тоже указывало на статус. Длины цепей хватало на пять этажей, так что подниматься приходилось с пересадками, и Гай, например, ножками успевал быстрее, чем Дан в этом «лифте».

Дан преодолел пятьдесят высоких ступенек и метров пятнадцать коридора. Снаружи и издалека Башни казались тонкими, как спицы, но были, конечно, массивными. На каждом этаже было по тридцать комнат; и чем выше, тем меньше жилплощади выделялось на семью. Если на первых этажах были роскошные многокомнатные апартаменты, то на верхних жили холостяки по два-три человека на комнатушку. Квадра была посередке. Властитель поселил их здесь умышленно, хотя случалось им ночевать в его комнатах в императорском дворце, и все придворные просто исходили на зависть, потому что им такой чести не оказывали никогда. Квадра могла и жить с властителем, но он даже не приказал, а посоветовал им быть поближе к народу, то есть работать глазами и ушами. Они и не возражали, потому что большую часть времени все равно проводили либо рядом с властителем, либо в его заданиях, либо в тренировках.