Виан Борис
Желторотая тетеря
Борис Виан
Желторотая тетеря
I
За восемнадцать километров до полудня (то есть за девять минут до того, как часы пробьют двенадцать, поскольку скорость движения была сто двадцать километров в час, и это в самоходном экипаже) Фаэтон Нуитин остановился у обочины тенистой дороги, повинуясь призывному знаку поднятой руки, за которой следовало многообещающее тело.
Анаис не рассчитывала на автостоп, зная, что запчасти для тормозов дефицит. Но ничего другого ей не оставалось: хорошая обувь - тоже дефицит, с этим приходилось считаться.
Фаэтон Нуитип, которого на самом деле звали Оливье, открыл ей дверцу своей машины. Жаклин села (Анаис было ее вымышленное имя).
- Вы в Каркассон? - спросила она голоском сирены.
- Я бы с радостью, - ответил Оливье. - Но я не знаю, куда сворачивать за Руаном.
- Я вам покажу, - сказала Жаклин.
А находились они совсем недалеко от Гавра и ехали в сторону Парижа.
Еще через три километра Оливье, от природы застенчивый, снова остановил свой фаэтон, достал разводной ключ и полез на левое крыло, чтобы повернуть зеркальце заднего вида.
Теперь, повернувшись влево, он мог со своего места видеть девушку в три четверти, а это все-таки лучше, чем совсем не видеть. Она сидела справа от него с лукавой улыбкой на губах - лукавой в глазах Оливье, а на самом деле обычной.
На заднем сиденье были только Майор, пес и два чемодана. Майор спал, а чемоданам было не с руки дразнить пса, он сидел слишком далеко от них.
Оливье убрал разводной ключ в жестяную коробку под фартуком, сел за руль, и они поехали дальше.
Он мечтал об этом отпуске начиная с конца предыдущего, как все люди, которым приходится много работать. Одиннадцать месяцев готовился он к этой минуте, одной из самых приятных в жизни, особенно когда едешь поездом: однажды ранним утром, прочь из города, вперед, а там, впереди, - безлюдье раскаленных Оверньских тропиков, что тянутся до самой Од и гаснут лишь в сумерки. Он заново переживал свое последнее утро на работе: вот он кладет ноги по обе стороны телефона и бросает в корзину новую папку для деловых бумаг, вот уже ласковый ветер убегает от лифта, тихонько шурша; теперь он возвращается к себе на Набережную улицу, солнечный зайчик от металлического браслета пляшет у него перед глазами, кричат чайки, а газоны - серо-черные, в порту царит какое-то вялое оживление, из аптеки Латюльпана, соседа снизу, доносится резкий запах дегтя.
В это время в порту разгружали норвежскую баржу с сосновым лесом, напиленным на кругляки в три-четыре фута длиной, и картины привольной жизни в бревенчатой хижине где-нибудь на берегах Онтарио носились в воздухе, а Оливье жадно ловил их глазами, отчего споткнулся о кабельтов и оказался в воде, отягощенной обычным летним мусором и мазутом, правда, мазут ее скорее облегчал, поскольку его удельный вес меньше.
Все это было вчера, а сегодня самые сокровенные мечты Оливье блекли в сравнении с действительностью: он за рулем своей машины, а с ним - Жаклин, пес, два чемодана и Майор.
Впрочем, Оливье еще не знал, что ее зовут Жаклин.
II
За Руаном Жаклин показала Оливье дорогу грациозным жестом, при этом она еще ближе придвинулась к нему, так что теперь ее темные волосы касались щеки молодого человека.
Глаза у Оливье затуманились, и он пришел в себя лишь на пять минут дальше, и смог наконец отпустить педаль акселератора, которая ушла назад с явной неохотой, можно сказать, со скрипом, ведь с прежнего места она могла видеть сквозь маленькое отверстие в нижней части корпуса изрядный кусок дороги.
Дорога с большой скоростью накручивалась на шины, но специальное усовершенствованное приспособление на основе конструкции "Суперклещи" (имеется в продаже в магазине "Все для велосипедиста") автоматически отсоединяло ее, и она падала вниз мягкими волнами, так как растянулась от быстрого вращения колес. Дорожные рабочие, вынужденные непрерывно заниматься этим неблагодарным трудом, разрезали ножницами полученную синусоиду; ее амплитуда находилась в прямо пропорциональной зависимости от скорости движения машины и, в свою очередь, влияла на коэффициент растяжения. За счет сэкономленного таким образом щебеночного покрытия каждый год строились новые дороги, отчего их поголовье во Франции неуклонно росло.
По обе стороны дороги стояли деревья; они не принимали участия во вращательном движении, поскольку их крепко удерживали в земле корни, специально для этого предусмотренные. Однако некоторые деревья все же иногда подпрыгивали от неожиданности, когда мимо них со страшным тарахтением проезжала машина Оливье (двигатель был без глушителя), к чему они были морально не готовы, так как не могли быть предупреждены по телефону и не касались телефонных проводов, потому что за малейшую попытку войти в контакт с ними ответственные лица подвергали виновных подрезке.
Птичьи гнезда привыкли к этим толчкам еще с тысяча восемьсот девяносто восьмого года и потому на них не реагировали.
Маленькие облачка придавали небу вид неба, усеянного маленькими облачками, да, собственно говоря, таким оно и было. Солнце обеспечивало освещение, а ветер - перемещение воздушных масс, или же наоборот - движущиеся массы воздуха создавали ветер. Об этом можно было бы вести долгую дискуссию, поскольку в "Маленьком Ларуссе" ветер определяется как движение воздуха, а движение можно рассматривать двояко: как сам процесс (активное действие) или же как результат (действие пассивное).
Время от времени дорогу перебегали косатики, но это был обман зрения.
Оливье все смотрел в зеркальце на три четверти Жаклин, и в сердце его зарождались неясные желания, несомненно, сам Макс дю Вези не смог бы это выразить иначе.
Толчок сильнее, чем предыдущие (их уже было несколько), вывел Майора из оцепенения. Он потянулся, поскреб лицо пятерней, вытащил из кармана расческу и привел в порядок свою пышную шевелюру. Затем он вынул один глаз (стеклянный) из соответствующей глазницы, тщательно протер его уголком носового платка, предварительно поплевав на него, после чего протянул псу, но тот меняться не захотел. Тоща он вставил глаз на место и наклонился к переднему сиденью, чтобы поддержать разговор, до сих пор предельно короткий. Он облокотился на спинку сиденья между Оливье и Жаклин.
- Как вас зовут? - спросил он.
- Жаклин, - ответила она, слегка повернувшись влево и показав Майору свой профиль, отчего Оливье теперь видел ее в зеркальце анфас.
Последняя четверть его зрения была настолько поглощена созерцанием новой части Жаклин, открывшейся перед ним, когда та повернулась к Майору, что он не смог вовремя отреагировать на появление на дороге одного фактора. Заметь Оливье этот фактор вовремя, у него сработал бы нужный рефлекс, но он ничего перед собой не видел и наехал на вышеупомянутый фактор в лице козы. Отскочив рикошетом от козы, он врезался в каменный столб, стоявший справа у двери авторемонтной мастерской, чтобы хозяин не мог перепутать правую сторону с левой, и по инерции пролетел на самую середину гаража, оставив оголодавшему столбу правое крыло.
Владелец мастерской счел своим долгом отремонтировать машину, и Оливье помог Жаклин выйти со своей стороны, так как правую дверцу тот уже снял.
Майор и пес тоже вышли из машины и отправились на поиски какого-нибудь ресторана, по возможности с баром, поскольку Майору хотелось пить.
По дороге они выяснили, что коза, явившаяся первопричиной аварии, была здорова как бык, ни один волос не упал у нее с головы, правда, волос у нее и не было, поскольку коза была деревянной. Оказывается, это владелец мастерской собственноручно выкрасил козу белой краской, чтобы привлекать внимание клиентов.
Жаклин, проходя мимо, погладила козу, а пес в знак симпатии оставил у ее задней ноги свою визитную карточку.
Единственный в округе ресторан "Тапир венценосный" являл собой захватывающее зрелище. В углу стояло нечто напоминающее каменное корыто, полное пышущих жаром углей, вокруг суетились люди. Один человек изо всех сил бил молотком по куску раскаленного докрасна металла в форме лошадиной подковы. И, что еще более странно, рядом ждала своей очереди сама лошадь. Левая задняя нога ее была согнута, на шее висела холщовая торба, и лошадь с грустным видом что-то пережевывала, должно быть, свои мрачные мысли. Пришлось признать очевидное: ресторан был напротив.
Им подали на белой скатерти пустые тарелки, ножи, вилки, солонку-перечницу с горчичницей посередине, затем салфетки, а на закуску дали и поесть. Майор выпил стаканчик вермута и отправился с псом прогуляться в поле люцерны.
Оливье и Жаклин остались одни под деревьями.
- Так вы, значит, знали, что я еду в Каркассон? - спросил Оливье, глядя ей не в бровь, а в глаз.
- Нет, не знала, - ответила Жаклин. - Но я рада, что и вам туда.
Подавленный счастьем, Оливье задохнулся и стал дышать как человек, которого душат, для полного сходства недоставало лишь смеха палача.
Однако мало-помалу он взял себя в руки и снова поборол свою робость. Он слегка придвинул свою руку к руке Жаклин, которая сидела напротив него, и от этого сразу вырос в своих глазах на целых полголовы.
Под деревьями птички заливались, как собаки, и бросались крошками хлеба и мелкими камешками. Эта атмосфера всеобщего веселья постепенно опьяняла Оливье. Он снова спросил:
- Вы надолго в Каркассон?
- Думаю, на все каникулы, - ответила Жаклин с улыбкой более чем умопомрачительной.
Оливье еще ближе подвинул руку, и от пульсации крови в его артериях слегка задрожало золотистое вино в одном из бокалов, а, когда кровеносные сосуды вошли в резонанс со стеклянным, последний не выдержал и разбился.
Оливье снова помедлил и, набравшись духа, продолжал расспросы:
- Вы едете к родственникам?
- Нет, - ответила Жаклин, - я останавливаюсь в привокзальном отеле "Альбигоец".
