Наталья Баранская
Грешница и Праведница
Бог создал Адама, создал и Еву из ребра его, создал он также рай и взрастил в том раю древо. На сем древе вызрел, — не без ведома бога, — плод: прекрасный, но запретный. Когда дьявол-змий, пробравшись в рай, соблазнил Еву откушать запретного плода, господь наказал и Еву и Адама, изгнав из рая. Не только этим наказана была Ева. Господь предал нестойкую дщерь свою навечно суду праведниц. И праведницы судили и судят Евин грех сурово, будто сами не дочери от дочерей ее и будто им не доводилось вкусить запретного райского плода или хотя бы помыслить и пожелать того.
Майским ранним вечером Грешница (ее звали Ира, Ирина) возвращалась с работы на метро. Была она немного близорукой, чуть рассеянной, поэтому с ней постоянно случалось что-нибудь забавное. Вот и сейчас: вышла на своей станции, но пошла не в ту сторону. Спохватилась, резко повернула, чуть не наскочила на кого-то, и тот, она слышала, повернул за ней. Она ускорила шаги, преследователь тоже. Она побежала по лестнице, перемахивая через две ступеньки, молодой длинноногой женщине в брюках это нетрудно. Тот, кто гнался за ней, запыхался. Однако и у нее не хватило сил, она прижала рукой бьющееся сердце и обреченно закрыла глаза.
Жесткое, неживое коснулось ее руки, и прерывающийся голос произнес:
— Девушка, вы оставили… вы забыли… возьмите…
Она открыла глаза. Высокий мужчина пытался отдать ей книгу. «Фолкнер! Вот ужас — она не положила его в сумку?» Что-то знакомое увиделось ей в узком лице, в глазах, увеличенных стеклами очков, угловатой, худощавой фигуре.
Она поблагодарила, пытаясь вспомнить, где видела этого человека, и тут же выронила Фолкнера.
Оба хотели подхватить падающую книгу, наклонились, он неловко коснулся ее груди, потом они стукнулись коленями, а поднимаясь, — головами. Тут оба рассмеялись, а рассмеявшись, узнали друг друга. Года четыре назад они работали вместе, она была откомандирована своим институтом в лабораторию, которой он руководил. Имя она забыла, а фамилию вспомнила — Неверов.
— Так вы та самая беленькая девочка, которая все время…
Он замолчал. Может, не надо напоминать, что она тогда все время плакала. Она и теперь выглядит грустной.
Он спросил, можно ли ее проводить, взял под руку.
Вот этого не следовало делать. Когда они ловили падающую книгу и коснулись друг друга, выбилась искра. Не искра, из которой разгорается пламя, а простая искра, зажигание, как в моторе, водители знают и говорят именно так: искра.
И теперь, только он взял ее под руку, оба почувствовали легкий электрический разряд, будто ток прошел от нее к нему или наоборот, это неважно.
— Ну, как вы теперь, что? Расскажите, — попросил Неверов.
— Теперь я не плачу, — угадала его вопрос Ира и придержала вздох, но он все же уловил тончайшую вибрацию воздуха. Вероятно, не так все хорошо у нее. Он вспомнил: тогда ее оставил муж, она была несчастна. «Что было потом, расскажет ли она?»
Она сказала, что года два спустя опять вышла замуж, но второго мужа не любила, им обоим стало скучно, и они мирно расстались.
— Наверное, не надо было… Напрасно я за него вышла, — и она опять вздохнула, на этот раз легко, свободно, и улыбнулась.
— Ну, а вы как живете?
Вопрос был данью вежливости. Она мало знала о Неверове раньше и, конечно, не ждала отчета. Просто им нравилось идти вместе, шагать в ногу, легко и складно, ловко пришлись друг к другу их локти, плечи, и ее висок, когда она поворачивала голову, касался его подбородка.
Заговорили о работе, Он был в курсе основного направления ее института, даже мог обрисовать перспективы лаборатории, где она младшим научным. Это было интересно само по себе и вызвало интерес к личности собеседника.
Так возобновилось знакомство, и не просто возобновилось, помните, тут выбилась искра, они потянулись друг к другу и вскоре сблизились.
Ничего особенного не было в ней — молода, мила, тонка в талии, округла в бедрах, немного беспомощна, серые глаза рассеянно щурились, а светлые прямые волосы, распущенные по плечам, были шелковисты. Ему казалось, что она похожа на плакучую березу, есть такие — с ветвями, опущенными вниз.
В нем тоже не было ничего примечательного: мягкий, спокойный, пожалуй, тоже чуть грустный и слегка рассеянный человек.
Разница, и существенная, была вот в чем: он был значительно старше и у него была семья. Он был муж и отец, и, как мужу, ему, наверное, следовало остерегаться разных опасных случайностей, например, встреч с милыми молодыми женщинами.
Но он как-то потерял контроль над собой и стал перед фактом: он влюблен. Так случилось, и все. Так случается миллионы раз, и каждый раз вопреки самому добропорядочному благоразумию. Какое-то время Неверный и Грешница пребывали в счастливом состоянии, все позабыв, ничего не замечая, им было хорошо друг с другом. Но расплата неминуема: они были виноваты, и час пробил.
Первой была наказана Грешница. Всегда начинается с этого, может, и правда предначертано сие свыше?
В какой-то день в институт, где работала Грешница, явилась Праведница и начала творить суд и расправу. Это была жена Неверова — Геня, Генриетта.
В тот же день Ирину вызвала глава профсоюзной организации — особа строгая, нравственная, громкоголосая. Предместкома сказала, что к ней поступила жалоба: пришла женщина, заявила, что Ира отнимает у нее мужа, разбивает семью, хочет завладеть имуществом и квартирой. Жалобщица просила призвать к порядку члена профсоюза, позволяющего себе аморальные действия. Заодно предместкома вспомнила, что Грешница не погасила задолженности по профвзносам за два месяца, а также задерживает книги из месткомовской библиотеки.
Грешница расплакалась и сквозь слезы стала уверять, что у нее в мыслях не было разрушать семью, что она никогда ни о чем подобном со своим другом не говорила. Однако предместкома ее разоблачила: если она не собиралась замуж, то о чем сейчас плачет так горько? Затем предместкома просила Грешницу хорошенько подумать над сложившейся ситуацией.
— Права все-таки жена, — сказала мудрая женщина, — она призывает мужа к порядку, и не правы вы, поскольку посягаете на чужого мужа.
И она посоветовала Ирине отказаться от незаконной любви, напомнив, что еще недавно подобные случаи обсуждались всем профсоюзным коллективом. А библиотечные книги, добавила предместкома, должны быть возвращены в трехдневный срок и профвзносы уплачены в первую же получку.
Заплаканная, расстроенная пришла Ира домой, надеясь найти здесь не утешение, — кто мог утешить ее в пустом доме? — а просто покой. Где искать покоя одинокому человеку, как не в стенах своего обиталища, даже если оно всего-навсего комната в общей квартире? Но и тут Грешницу ждал удар.
Соседка-доброжелательница, поманив ее тихонько из передней в кухню, сообщила, что днем приходила женщина — круглолицая и полная, расспрашивала, часто ли бывает у молодой соседки высокий мужчина с легкой проседью. Доброжелательница сказала, что ничего не знает и никого не видела, но другая соседка, Недоброжелательница, зазвала посетительницу к себе в комнату и долго что-то рассказывала: «Уж, наверное, нехорошо говорила про вас», — добавила Доброжелательница.
Грешница опять заплакала и долго сидела, всхлипывая и сморкаясь, в углу своей тахты, отказавшись не только от ужина, но и от чая — боялась выйти на кухню.
Но это было еще не все, — она и предполагать не могла, что ждет ее в дальнейшем. Не знала она и того, что наказание уже настигает ее возлюбленного.
Праведница, убежденная в своей правоте, а следовательно, как думают многие, в праве судить и карать, организовала в подъезде у Грешницы засаду. В ней принимали участие самые близкие родственники: взрослый сын с женой и сестра Генриетты. Дежурили они посменно.
Через день, в предвечерний час, Неверный, не ведая о начале репрессий, свежевыбритый, надушенный, сияющий, с розами в руках, вылез из такси и тотчас был задержан пикетом родственников, — у них как раз происходила пересменка.
Сын отвел отца чуть в сторону от машины и сказал:
— Папа, если ты еще раз войдешь в эту квартиру, знай, ты никогда не сможешь вернуться домой. Это просила сказать мама, и с ней абсолютно согласен я.
Тут сын распахнул дверцу такси, где уже сидели, проявив инициативу, его молодая жена и тетка. Неверный смутился, растерялся, сел рядом с шофером и позволил увезти себя домой.
Двое суток длился разговор — поначалу общесемейный, затем с глазу на глаз с женой.
Очень обрадовалась молоденькая девушка-дворник, когда ранним утром, опоражнивая бункер мусоропровода, обнаружила букет увядших роз и в нем скомканные билеты в Большой театр, действительные на вечерний спектакль «Дон Кихот».
С этого дня Неверный перестал приходить в дом, от которого был увезен столь позорно.
Вероятно, страх потерять собственный дом оказался сильнее других чувств. Ведь дом — не только трехкомнатная квартира, это прежде всего семья. Кроме жены, еще дочь-девушка, сын и невестка, обещающая внука (молодые — этажом выше). К дому принадлежит также недавно приобретенная автомашина, да мало ли что еще: телевизор «Горизонт», магнитофон «Океан», радиола «Стратосфера», радиоприемник «Космос» — целый мир! — не говоря уж о таких мелочах, как тостер, миксер, ростер и прочее, облегчающее жизнь.
Пришлось Неверному отказаться от Грешницы, хотя это было нелегко. Жена требовала, чтобы о разрыве он объявил тотчас, немедленно, по телефону, тут же, при ней, и в самой категорической форме.
Но такой подлости Неверов сделать не мог. Он написал своей подруге письмо. И не дал его Гене, хотя она требовала цензуры, топая ногами. Все ж он должен был опустить письмо в красный почтовый ящик на глазах у жены. При этом он глубоко и прерывисто вздохнул, что вызвало новый приступ ее гнева.
