Олег Азарьев

Картина

А. К. Загорулько посвящается

1

Завтрак окончен. Сириск аккуратно свернул салфетку, лежавшую на коленях, оставил ее на столе рядом с тарелкой, бодро поднялся со стула и мельком взглянул на себя в большом настенном зеркале, оправленном в дорогую старинную раму, – подтянутый мужчина лет сорока, хотя на самом деле ему под пятьдесят, решительный взгляд, мужественное лицо, легкая седина в пышных темных волосах над высоким лбом, чистая, почти без морщин, кожа, мешки под глазами едва намечаются, – и остался доволен собой. Он тщательно следил за своим здоровьем. "Теннис, бассейн, воздержание от многих соблазнов и излишеств – вот что позволяет мужчине быть мужчиной до весьма преклонных лет, – размышлял он, спускаясь со второго этажа собственного дома, где у него была квартира, занимавшая весь этаж, на первый, где помещался его небольшой антикварный магазин. – А это для меня – самое главное в жизни".

Едва Сириск вошел в офис, как четверо служащих преданно вытянули шеи в его сторону, пялясь на него, как на святые дары во время храмового праздника. Сириск любезно кивнул им и скрылся в приемной своего кабинета.

За компьютером с утра пораньше уже сидела его секретарша, милашка Цирцея, длинноногая брюнетка с большими карими глазами, коротким носиком и яркими губами, Ей было чуть больше двадцати, но она хорошо знала делопроизводство и не была похожа на развязных девиц ее возраста, перепробовавших все удовольствия и позы еще в тринадцать лет. Она работала у него всего два месяца, и с самого начала он, как паутиной, опутал ее своим вниманием, закружил голову подарками. По ее отношению к нему Сириск догадывался, что она готова уже исполнить любое его желание, но все оттягивал момент последнего сближения, полного слияния, продлевал предвкушение этого момента. Время для кульминации, считал Сириск, еще не наступило, а он не имел привычки торопиться. Он всегда и во всем был последователен и обстоятелен. Он умел разбираться в людях, ждать, подстерегать момент, пользоваться случаем, знал, когда идти напролом, а когда быть весьма осмотрительным и осторожным и, главное, умел, благодаря своей невероятной интуиции, не ошибаться. Много лет эти качества были неразрывно связаны с его основным способом добывания денег, и Сириск ценил их в первую очередь, и, может быть, поэтому ему всегда и во всем сопутствовала удача.

Что касается Цирцеи, он уже планировал трехдневное путешествие с ней на юг, к морю. Он был уверен, что они бесподобно проведут время. Но жениться… Нет-нет! Во-первых, он предпочитал свободу, а во-вторых, он был твердо убежден, что секретарши, покоряющие своих боссов и получающие от последних руку, сердце и банковский счет, должны существовать лишь в бульварных романах и киномелодрамах.

Цирцея встретила его восторженной улыбкой. Сириск отпустил ей два комплимента: прекрасным глазам и новому платью, потом, нагнувшись, поцеловал ее – пока чисто дружески – в гладенькую благоухающую щечку и скрылся в кабинете, где на письменном столе лежали, ожидая прочтения, несколько свежих газет и ворох писем.

Сириск опустился в кресло за столом и, неторопливо вскрывая конверты, начал просматривать письма. Некоторые из них, с интересными деловыми предложениями, складывал в папку на столе, остальные бросал в мусорную корзину.

Когда письма кончились, Сириск принялся за газеты. Он давно уже не искал там политических новостей. В газетах его интересовали страницы, заполненные сообщениями об аукционах, выставках, объявлениями из раздела купли-продажи и статьями по искусству, – в молодости он окончил факультет изобразительных искусств в столичном университете, что ему весьма пригодилось в дальнейшем.

Сегодня его внимание привлекла заметка о распродаже небольшой частной коллекции картин. Он с интересом прочел заметку, в конце просмотрел список картин, цену и список покупателей: как в любом подобном списке, здесь фигурировало несколько анонимов. Ниже была напечатана репродукция картины – семнадцатый век, неизвестный автор, – которая была куплена за самую высокую цену. Сириск поглядел на репродукцию: обнаженная красавица протягивает руку воину, несомненно, освободителю, так как позади него распростерся побежденный дракон. Кроме того, там были изображены прозрачный ручей с серебристыми телами рыб, огромный замшелый валун, лань с детенышем, поодаль – деревья с густыми кронами, а на заднем плане – какой-то пейзаж и башенки средневекового города. Ничего особенного.

"Триста тысяч монет… Надо быть миллиардером или ненормальным, чтобы заплатить за эту картину такую сумасшедшую цену, – усмехнулся Сириск. – Ну-ка, кто там такой любитель искусства? Что-то я его проглядел".

Оказалось, что приобрел ее Музей изобразительных искусств ничем не примечательного города Гедеона.

Странно. Небольшой музей со скромным бюджетом, существующий на пожертвования меценатов, заплатил такую сумму всего за одну картину. К тому же неизвестного автора. Сириск недоумевающе пожал плечами, отложил газету и взялся было за следующую, но интуиция подсказывала ему: не торопись, будь внимательнее, подумай, все это неспроста. Помедлив, Сириск вернулся к заметке, перечитал ее, задумчиво поглядел на цену и, откинувшись в кресле, долго и пристально вглядывался в репродукцию.

Судя по названию – "Избавление святой Октавии", – сюжет был религиозным, но ничего религиозного ни в обнаженной святой, ни в остальном Сириск не обнаружил. Он решил, что религиозное здесь только название. Сам художник подразумевал нечто иное. Но что? Строить догадки бессмысленно, толковать сюжет, при желании, можно по-разному, но какое из толкований окажется верным, узнать не у кого.

Постепенно Сириск перестал воспринимать слова корреспондента о картине: "необыкновенная", "чудо", "поразительное действие" – как попытку привлечь внимание к своему материалу. Он ощутил в этих словах искренний, а не фальшивый восторг, необычный для ищущего сенсаций профессионала.

Странная картина. В ней действительно было нечто зачаровывающее. Стоило вглядеться в нее, и отвести взгляд было очень трудно. Сириск почувствовал, как его настроение постепенно становится непривычно возвышенным и восторженным. Он испуганно зажмурился и отбросил газету. "И это всего лишь репродукция, – ошеломленно подумал он. – Не-ет, не зря заплатили за нее такие деньги…"

Немного успокоившись, он подвинул к себе телефон и набрал номер Руфа, старого знакомого, который мог бы реально помочь разобраться в этих странностях и принять определенное решение. В трубке раздавались длинные гудки, но на другом конце провода никто к телефону не подходил.

2

Ближе к вечеру Сириск вновь позвонил Руфу. На этот раз Руф оказался дома. Судя по тону, он обрадовался звонку Сириска. Они быстро договорились о встрече, и через двадцать минут Руф явился.

Они сели в гостиной в кресла друг против друга, и Сириск протянул Руфу газету, развернутую в том месте, где была напечатана заметка.

Сипло дыша, Руф читал.

За то время, что они не виделись, отметил Сириск, Руф еще больше потолстел, обрюзг, лицо его с обвисшими щеками и двойным подбородком было кирпичного цвета, какое бывает у крепко выпивающих людей.

– По-прежнему пьешь? – спросил Сириск.

– Что? – Руф поднял голову и, сообразив, о чем спрашивают, равнодушно отозвался: – Пью. Когда деньги есть. – И снова взялся за газету. Потом долго внимательно изучал репродукцию и наконец пробормотал: – Да, похоже, эта картина – хитрая штучка. Она прямо-таки завораживает исподтишка.

– Значит, дружище Руф, ты уже понял, зачем я тебя пригласил? – вкрадчивым тоном осведомился Сириск.

– Конечно, – негромко прогудел Руф и тяжело вздохнул.

– Поездка твоя, пребывание там, необходимые расходы, о них ты мне отчитаешься, и возвращение, – за мой счет. Посмотри на месте, что это за картина, в самом ли деле стоит она того, что за нее заплатили? Если картина стоящая, то, как всегда, постарайся ее… м-м… взять. – Сириск не любил грубых и резких слов. – И немедленно обратно. Встретишь затруднения, звони. Говорить будем, как условлено. Помнишь?

Руф кивнул.

– Все будет, как надо, – пророкотал он.

Сириск уставил на Руфа указующий палец.

– И чтобы за время работы – ни грамма спиртного. Даже пива.

– Ну, конечно, о чем речь! – заверил Руф с преувеличенной убежденностью.

Затем они договорились, что Руф возьмет напрокат машину, а счет за нее пришлет Сириску. На поездку Сириск дал Руфу три дня.

– Всего-то? – начал Руф. – Но…

– За такой срок можно весь Лувр вынести! – отрезал Сириск.

По возвращении Руф должен был созвониться с Сириском и договориться о встрече, но уже не у Сириска дома, а где-нибудь в более подходящем месте. Во время встречи Руф отдавал картину Сириску, получал чек на условленную сумму, и они разъезжались до нового дела. Система эта была неоднократно проверена и всегда срабатывала безотказно.

Они, как водится, немного поторговались о цене, причем Руф налегал на то, что жить стало тяжелей – все дорожает, а Сириск отзывался, что тяжелей стало жить не только ему, и советовал Руфу бросить пить, тогда денег будет хватать на более долгий срок.

В ответ Руф удрученно покачал головой.

– Не так-то просто: вдруг взять и бросить, когда организм уже, можно сказать, насквозь проспиртовался и душа все время просит… А разве душе откажешь? – Он виновато улыбнулся. – Сколько раз пробовал – не могу.

– Да мне, собственно, все равно, – сообщил Сириск равнодушно. – Я в чужую жизнь не суюсь.

Затем Руф получил задаток, и они распрощались.