Кейт Новак, Джефф Грабб
Песнь сауриалов
Глава 1. Безымянный Бард
— Послушайте, что вы запретили в Королевствах, чего вы лишили сами себя, — пробормотал узник, поднося к губам флейту. Его дыхание прошло сквозь инструмент, пальцы исполнили свой танец на клавишах. Приятная мелодия наполнила тюремную камеру, проскользнула через зарешеченное окошко двери, пробежала по коридорам Башни-на-Ашабе и незванным гостем пробралась в зал суда.
Музыка эхом отразилась от каменных стен и заплясала в судейской комнате арферов. Там перед судьями — тремя арферами сидел мудрец Эльминстер. Он готовился изложить свои соображения в защиту узника. Эльминстер не спешил начать вступительную часть своей речи, вместо этого он закрыл глаза и прислушался к музыке. Он мгновенно узнал вплетенное в мелодию заклинание.
«Безымянный, а ты все такой же, — подумал он. — Раскаивающийся умоляет об освобождении, добродетельный требует его. Ты решил обольстить».
Старшая из судей, Морала, жрица Милила нахмурилась, услышав музыку. Ее глаза почти исчезли среди избороздивших лицо морщин. Она нервным движением вернула упавшую на лоб прядь седых волос в золоченую сеточку на затылке. От ее внимания тоже не ускользнуло вплетенное в мелодию заклинание. Встретившись взглядом с Эльминстером, она сложила на груди тонкие руки и холодно улыбнулась.
Эльминстер улыбнулся в ответ, как будто не замечая враждебности старой жрицы, и раздраженно подумал: «Почему арферы выбрали тебя членом суда. Тебя невозможно назвать беспристрастной, ты всегда не любила Безымянного».
Морала была членом первого суда, признавшего Безымянного виновным. Конечно же, Эльминстер понимал, почему она здесь. Кто-то должен представлять прошлое, кто давно знает Безымянного и его проделки, одну из которых тот пытался совершить.
— Морала, не делай вид, что мелодия не понравилась тебе, — тихо пробормотал мудрец. — Музыка ничего не сделает с куском гранита, которым ты являешься.
Как будто услышав его слова, Морала сурово взглянула на мудреца. Опасаясь, что недооценил слух старой жрицы, Эльминстер попытался всем своим видом показать, что ему не до музыки, сделал задумчивое лицо и зашуршал по столу бумагами. Почувствовав, что Морала больше не смотрит на него, он осторожно взглянул на двоих других судей.
Как и следовало ожидать, самому молодому из трех судей, Бреку Орксбэйну, музыка понравилась. Он покачивал головой в такт, отчего его светлая косичка болталась в воздухе подобно маятнику. Эльминстеру показалось, что сейчас здоровенный следопыт вскочит со своего места и пустится в пляс. Морала уже высказала свое недовольство по поводу того, что такой простецкий парень как Брек выбран в судьи, но Эльминстеру было очень приятно увидеть, что хотя бы один из членов трибунала умеет радоваться жизни.
И только Кайр, певица ничем не показала своей реакции на музыку.
Прислушиваясь, красивая женщина-полуэльф наклонила голову, но Эльминстер был уверен, что та оценивает не красоту музыки, а технику исполнения и композиции.
Ему хотелось узнать, что же она об этом думает. И что она вообще думает. Кайр была так неподвижна и чопорна, что Эльминстеру разговор с ней напоминал общение с мертвым. Хотя у него был опыт и в подобных беседах. В качестве своеобразной компенсации сдержанности манер в блестящие черные волосы Кайр была воткнута яркая орхидея. «Холодновато здесь для орхидей, — подумал мудрец, — должно быть, цветок волшебный. Но кого, интересно, она пытается очаровать?»
— Хет, — обратилась Морала к пажу, прислуживающему арферам, — попроси начальника стражи прекратить этот шум. И закрой за собой дверь.
— В этом нет необходимости, — возразил Брек. — Музыка совсем не плоха.
Хет остановился в дверях.
Прищурившись, жрица посмотрела на Кайр, ожидая поддержки. Но та оказалась безразлична к недовольству Моралы и пожала плечами.
— Музыка не беспокоит меня, — ровным голосом сказала женщина-полуэльф.
— Эльминстер, разве шум не мешает тебе? — обратилась к нему жрица. Она надеялась, что мудрец хотя бы ради приличия согласится с неуместностью музыкального сопровождения для заседания суда. Они уже решили, что Безымянный не должен появляться в зале суда. Морала опасалась, что он очарует молодых арферов своим остроумием, хотя мудрец боялся, что певец своим самолюбием настроит их против себя. Было очевидно, что Морала не потерпит музыки в зале суда. Тем более музыки, с помощью которой Безымянный пытается оправдать свои преступления, ведь арферы не отменяли своего решения о запрещении его музыки в Королевствах.
— Извини, Морала. Мой слух не тот, что прежде, — ответил Эльминстер.
Сердито выдохнув, Морала жестом приказала пажу вернуться на место.
— Пожалуйста, продолжай свою речь, уважаемый Эльминстер, — предложила она.
Заставив Моралу поступить вопреки ее воле в столь незначительном вопросе, мудрец не торопился переходить к вещам более важным. «А должен ли я выступать в защиту Безымянного? — задумался он. — Разве испытания, выпавшие ему, заставили его стать проще? Сделали его мудрее страдания?» Эльминстер тихо вздохнул и потряс головой, пытаясь собраться с мыслями. Но раз он обещал выступить в защиту узника, то должен это сделать. И ему остается только надеяться, что решение трибунала будет столь же мудрым и взвешенным, как и его оправдательная речь.
Мудрец встал и откашлялся.
— По моей просьбе арферы согласились пересмотреть дело Безымянного Барда, — объяснил он. — Они выбрали вас, чтобы вы представляли организацию арферов и осуществили правосудие. Так как Кайр и Брек Орксбейн еще не родились, когда Безымянный был впервые осужден, то в их интересах я должен изложить обстоятельства дела. Если вам будет угодно, — Эльминстер вежливо поклонился в сторону Моралы, — вы можете добавить или исправить мои слова. Вы знаете Безымянного не хуже меня.
Морала вежливо кивнула в ответ, но мудрец понял, что вряд ли, она прервет его. Рассказ будет и без того точен, а жрица достаточно сообразительна и вряд ли захочет показаться старой идиоткой, которая лезет ко всем со своими замечаниями.
Эльминстер начал свой рассказ:
— Безымянный Бард родился триста пятьдесят лет назад в небольшой деревне одной из северных стран. Он был вторым сыном в семье местного дворянина. В молодости он с отличием окончил известную школу певцов. Он выбрал жизнь путешественника, его песни становились популярными, где бы в Королевствах он не бывал. Бард радовался своей славе, эта слава привлекала в его компанию молодых путешественников. Таким образом он и его спутники стали отцами-основателями движения арферов.
— С благословения богов и с помощью магии, он намного пережил срок жизни, отпущенной человеку. Но мысль о том, что и он смертей, не оставляла его. Ему хотелось сохранить свои песни для потомков. Исполнение другими бардами его песен не удовлетворяло Безымянного, записывать свои произведения на бумаге он также не хотел. Бард попробовал сохранить свои песни с помощью волшебства, таким образом был создан замечательный образец искусства магии — путеводный камень.
Эльминстер замолчал и взглянул на Моралу, как та отреагирует на упоминание этого камня. Но жрица не обратила внимания на проделку мудреца и нетерпеливо махнула рукой.
— Сам по себе камень используется для определения направления. Его владелец должен подумать о человеке, которого нужно найти, и камень лучом света укажет путь к этому человеку, — объяснил мудрец. — Камень может также защищать себя от воровства с помощью ослепляющего волшебства. Иногда кристалл может направлять своего хозяина сам по себе, поэтому говорят, что он помогает заблудившимся найти дорогу.
Безымянный Бард пытался изменить природу камня, что осмеливались делать либо более опытные, либо глупые волшебники. В сердце кристалла он поместил осколок парастихийного льда. Оставшись в живых после подобного эксперимента, Безымянный совершил большое дело. В его руках камень действовал как волшебная палочка, которая хранила нужные певцу заклинания. Кристалл также мог сохранять и другую информацию. Безымянный говорил, что камень способен заменить целую библиотеку, он мог запомнить песни певца и «петь» их голосом своего создателя.
При помощи других заклинаний создавалась полная иллюзия, что перед вами действительно сидит Безымянный и поет.
— Любит он себя, — усмехнулся Брек.
Морала согласно фыркнула.
— Это точно, — улыбнулся в ответ Эльминстер. Ему нравилось, что молодой путешественник не боится открыть рот, а еще больше то, что странности других не раздражают, а удивляют Брека.
— Но, несмотря на все свои, изобретения, — продолжил мудрец, — Безымянный не был доволен. Этой иллюзии необходимо было приказывать, что и когда петь. Она не могла начать петь по собственной воле, не могла выбрать подходящую для данного момента песню, не чувствовала реакции слушателей. Бард посчитал камень неудачной идеей. Ему хотелось создать более искусную копию самого себя, отразив в ней свою личность, а не только творчество. Для того, чтобы никто не пытался назвать это создание мерзким, певец хотел сделать его неотличимым от человека.
Он также собирался дать ему бессмертие.
Брек присвистнул от удивления. Жрица вздрогнула, хотя ей уже была знакома эта история. Реакция Кайр была нейтральной, холодный интерес. В музыке, доносившейся из камеры узника, появилось торжественное звучание фанфар.
Эльминстер продолжал:
— Безымянный нашел полезными сделанные им изменения в кристалле и решил поместить осколок парастихийного льда в сердце подобия.
Мудрец прервал свою речь. Достаточно восхвалять талант и смелость Безымянного, рассказывать о его навязчивых желаниях и тщеславии, но говорить о преступлениях певца Эльминстеру не хотелось.
Хотя надо, иначе это сделает Морала.
— Несмотря на его таланты и способность к волшебству, Безымянный был бардом, а не волшебником. Он понимал, что его возможности ограничены, и попытался привлечь к работе нескольких магов, но безуспешно. Немного было людей, которых он не обидел своим высокомерием. Среди волшебников, которых он полагал своими друзьями, многие считали проект глупостью, пустой тратой времени и сил. Некоторые думали, что из этого ничего не выйдет. Другие называли это ужасным деянием. Кое-кто был против, они учитывали возможность, что силы зла скопируют создание и используют в своих интересах. Они пытались убедить его остановиться на путеводном камне. И все они сходились в одном — проект очень опасен и может привести к гибели барда или его сподвижников.
