ОТ АВТОРА

Я написал немало книг. Среди них, вероятно, есть и хорошие и плохие, но все они по объему больше «Драгоценного камня». И, если меня спросят: «Какую из книг, написанных вами до сих пор, вы оцениваете выше всего?» — я назову, наверное, одну из тех, что побольше. Так мне думается.

Но, если меня спросят, если случайно мне зададут вдруг такой вопрос: «А какую из ваших книг вы больше всего любите?» — я не колеблясь отвечу: «Самую маленькую».

И не потому, что я вижу в ней что-то особенно значительное, боже сохрани! Право, ничего такого я в ней не вижу. «Честное пионерское», — как говорит моя дочь. Я люблю эту книгу, потому что я писал ее с веселым сердцем и, как говорится, единым духом, и часы, когда я писал ее, были для меня хорошими часами, очень хорошими. Закончив главу, я вечером читал ее жене, и мы вместе смеялись, и это тоже было очень хорошо.

А любовь? Почему все-таки я люблю эту свою маленькую повесть? Потому, быть может, что речь идет в ней об одной из самых чудесных черт нашего нового человека — об его стремлении к прекрасному, к тому прекрасному, которое вносит радость в человеческую жизнь. Потому, что социалистический идеал прекрасного зовет к самоотверженному служению народу и родине, рождает мужество и благородные порывы, венчает победой стремления советских людей овладеть тайнами космического пространства, вызывает к жизни мечты, проникнутые нашей глубоко человечной социалистической романтикой.

И потому-то я, наверное, и люблю эту свою маленькую скромную повесть. И потому-то, наверное, я и написал ее с веселым сердцем, единым духом и — с любовью.

Драгоценный камень

«...и зеленее их нет ничего на свете».

Я хочу рассказать вам одну чудесную историю. История эта не выдумана. Вы в этом убедитесь, я сам был ее участником. Только не подумайте, что я буду много занимать вас своей персоной, — вы бы умерли со скуки, да и сама эта история потеряла бы тогда всю свою таинственность.

Но прежде всего разрешите представиться: я студент третьего курса, будущий ветеринар. А то, о чем я расскажу вам, случилось во время летних каникул, когда я из десятого класса перешел в одиннадцатый. Как видите, с тех пор прошло уже немало времени. Я забыл некоторые подробности, но за счет этих подробностей я теперь ясно вижу то, что тогда, в мои восемнадцать лет, казалось мне загадочным и окутанным тайной — как страшные истории в книгах Конан-Дойля.

Началось все с одного действительно необыкновенного события.

В то время всеми геологоразведочными работами в стране руководил инженер Слави Спиридонов. Это был невысокий, худощавый, сутуловатый человек с длинными беспокойными руками; над его высоким лбом, изборожденным глубокими морщинами, колыхалась густая грива мягких седых волос.

После разгрома Сентябрьского восстания он эмигрировал из Болгарии в Советский Союз, получил там высшее геологическое образование и в качестве научного работника участвовал во многих славных экспедициях в Сибири и на Урале. Большую часть своей жизни он провел на вольном воздухе, среди природы и, несмотря на преклонный возраст, поражал всех своим темпераментом, неутомимой жаждой деятельности; он все еще не переставал мечтать о новых путешествиях, открытиях и лагерной жизни.

Инженер Слави Спиридонов любил смелых и мужественных исследователей, а к молодым геологам, проявлявшим в работе находчивость и творческую дерзость, он относился заботливо, нежно, как настоящий отец. Он охотно давал им советы, щедро делился с ними своими знаниями и даже лично подбирал им инструменты и снаряжение. А когда его питомцы уезжали надолго, он ходил их провожать и, стоя на перроне, с улыбкой махал им вслед рукой и желал успеха.

Веселый, сердечный с людьми честными и откровенными, он становился непримиримым и суровым, если кто-нибудь пытался его обмануть. Он презирал тех своих подчиненных, которые гнались за дешевой и легкой славой, и его острый язык не давал пощады безвольным и нерешительным.

В этот день Слави Спиридонов вызвал к себе в кабинет руководителя третьей геологической бригады. Она состояла из опытных научных работников, и ее посылали обычно в те районы, где велись поиски каких-либо редких и ценных для хозяйства страны минералов.

Третья бригада готовилась к отъезду.

Ее руководитель, по профессии химик, был одним из тех ученых, которые в самые мрачные годы фашизма до конца сохранили верность прогрессивной науке, несмотря на гонения властей, делавшие их и без того трудную жизнь еще более тяжкой. Как у всякого человека, у него были свои особенности, были и свои странности, хотя на первый взгляд он казался обыкновенным благодушным добряком. Вылю Власев принадлежал к категории людей, признающих истиной только то, что они могут сами увидеть, понюхать и взвесить на точных лабораторных весах. Как научный работник он был известен своей аккуратностью, всегда доходящей до педантизма, и своей склонностью никогда ничего не предпринимать, пока ему не докажут «черным по белому», что его усилия непременно должны увенчаться успехом.

Высокий, грузный, он двигался тяжело и шумно, как старый маневровый паровоз. На его круглом красном лице торчал мясистый, немного загнутый книзу нос с широким вырезом ноздрей, — казалось, нос этот все время принюхивался к какому-то тонкому, неуловимому, но имеющему особое значение запаху. Вылю Власев ужасно потел, но ходил зимой и летом в вязаном шерстяном жилете, а свою широкополую фетровую шляпу, украшенную выцветшей коричневой лентой, он снимал только в лаборатории или служебных помещениях да вечером, ложась спать.

В свои пятьдесят лет он все еще был холостяком. Одиночество тяготило его особенно по воскресеньям и в праздники, но стоило ему задуматься над всем тем туманным и неведомым, что таит в себе супружество, и он довольно потирал руки, как дальновидный путник, сумевший избежать на своем пути серьезной опасности.

В кино он бывал не чаще одного-двух раз в год, в тех исключительных случаях, когда демонстрировался исторический или научный фильм. В театр он ходил последний раз еще студентом. У него было одно развлечение — игра в домино с хозяином и одна страсть — он вел подробные записи обо всем, что казалось ему интересным на службе и в его холостяцкой жизни.

Можно добавить еще, что он был сварлив и замкнут, что в душе своей он лелеял мечту о той минуте, когда его назначат начальником лаборатории, и что — опять-таки в глубине души — он не слишком доверял молодым людям со смелым воображением и горячим сердцем.

День был солнечный, ясный и теплый. Пока Вылю Власев спокойно перелистывал свой блокнот, инженер Спиридонов несколько раз прошелся по кабинету, хмурясь и размахивая руками, потом остановился у открытого окна и стал смотреть на улицу. На бледно-голубом небе сияло полуденное солнце, фасады домов на той стороне улицы блестели, будто покрытые сверкающей слюдой. Дул теплый южный ветерок, едва покачивая ветки выросшего под самым окном каштана, густо усеянные крупными ярко-зелеными листьями.

Слави Спиридонов зажмурился — в последнее время от яркого света у него начинали слезиться глаза. Он перевел взгляд на пышную крону каштана и невольно тихонько вздохнул. Ощущение, что его заперли, как птицу в клетке, в четырех стенах канцелярии, наполняло его душу досадой и противной горечью. Привычка жить среди природы властно тянула его прочь отсюда. Но глаза у него слезились, солнечный блеск раздражал зрачки, как-то странно немели кончики пальцев. Это были первые неприятные признаки старости, первые напоминания о том, что о путешествиях, о лагерной жизни, о странствиях по горам в холод и зной он сможет отныне только мечтать.

Однако Слави Спиридонов не был сентиментален. Разумеется, он не сможет больше карабкаться по горным склонам, но он будет вооружать своим опытом молодых исследователей, будет вдохновлять их, жить их успехами и победами и, несмотря на годы, навсегда сохранит молодость сердца.

Так думал, остановившись у открытого окна, Слави Спиридонов, а Вылю Власев тем временем слюнявил пальцы и сосредоточенно перелистывал свой пухлый блокнот. Это был, собственно, не блокнот, а объемистая записная книжка размером в полторы пяди в светло-коричневом кожаном переплете. Зеленые шелковые ленточки делили записную книжку на три части. Первую часть Вылю Власев посвятил материальному снабжению. Здесь он записывал в алфавитном порядке все, что было нужно разведчикам недр: от компасов и мешков для минералов, от пробирок походной лаборатории до цветных карандашей для картографов, линованной бумаги и коробочек с кнопками и булавками. Вторая часть блокнота содержала характеристики геологов. Эти характеристики были весьма лаконичны и выглядели примерно так: «X — есть нюх, есть глаз, но легко увлекается. Верить на 70 процентов». Или: «Y — хорошо лазает по скалам, но склонен все желтое принимать за золото. Энтузиаст. Пробы и заключения подвергать лабораторной проверке». Или: «Z — медлительный, но терпеливый, солидный. Не увлекается, не горячится. Хорошо владеет сравнительным методом, разбирается в химии. Верить на 90 процентов».

Третья часть блокнота была заполнена сведениями географического характера: планами местности, наименованиями рек, вершин, населенных пунктов. Тут же было расписание поездов, причем в скобках была обозначена продолжительность стоянок, а синими крестиками были помечены те станции, где зимой можно было закусить горячей похлебкой из требухи, а летом найти окрошку и подслащенный лимонад.

Вылю Власев многозначительно кашлянул и, увидев, что начальник управления отвернулся от окна, сдвинул брови и заговорил озабоченным тоном: