Алейхем Шолом
Два антисемита
Шолом АЛЕЙХЕМ
Два антисемита
1
Макс Берлянт - обкуренная трубка. Он ездит из Лодзи в Москву и из Москвы в Лодзь несколько раз в году. Он знаком со всеми буфетчиками на вокзалах, в приятельских отношениях со всеми кондукторами, бывал уже и в глубинных губерниях, где евреям разрешается оставаться не более двадцати четырех часов, истекал потом во всех полицейских участках, натерпелся в пути немало издевательств, не раз огорчался и досадовал - и все из-за еврейства. То есть не из-за того, что еврейство существует, а потому что сам он, извините, еврей. И даже не столько потому, что он еврей, сколько оттого, что выглядит он, простите, как еврей. "По образу и подобию божьему" - ох уж этот мне "богоподобный образ"! Глаза черные, блестящие, волосы тоже черные, блестящие настоящие семитские волосы, а уж акцент, настоящий еврейский выговор - с гортанной буквой "р", и ко всему тому - нос! Ох и нос!
И словно назло наш герой наказан от бога такой профессией (он коммивояжер), из-за которой он вынужден разъезжать со своим носом по всему свету, и обязательно говорить, и обязательно много говорить, так, чтобы его было и видно и слышно. Короче говоря, жаль человека!
Правда, наш герой отыгрался на бороде, одет и выфранчен, как невеста, усы закручены кверху, отрастил большой ноготь и носит галстук, какой и предкам нашим не снился... Приучил себя к яствам, которыми кормятся на вокзалах, выместил всю свою досаду на свинине, сбылась бы хотя половина того, что пожелал свинье Макс, когда попробовал ее впервые! И - чего уж больше? - жизнью рискнул и начал есть раков*.
Почему я говорю "рискнул жизнью"? Потому что - знать бы так вашим врагам, где у них нос, как знал Макс Берлянт, как их едят, этих раков! Режут ли их ножом? Или колют вилкой? Или едят целиком? И тем не менее несмотря на все это Макс Берлянт не в силах был скрыть свое еврейство - ни от своих, ни от чужих. Узнают его, как облупленного, как проклятого Каина*, и на каждом шагу дают почувствовать, кто он такой и что он такое. Короче говоря, жаль человека!
2
Но если Макс Берлянт был несчастным человеком до Кишинева, то после Кишинева ему и вовсе равного нет. Носиться в глубине души с ужасной болью и стыдиться этой боли - вот ад, который может понять лишь тот, кто сам это чувствовал. Макс стыдился "Кишинева", как если бы это был его "Кишинев"... И словно назло его как раз в это время послали в те места, в Бессарабию, и он чувствовал, что здесь для него снова начинается ад. Мало ли он наслушался этих замечательных историй у себя дома? Разве может он забыть день, когда в синагоге читали поминальную молитву "по убиенным в Кишиневе"? Все мужчины плакали, женщины падали в обморок...
Наверное, вам приходилось проезжать в поезде мимо места железнодорожной катастрофы. Вы хорошо знаете, что можете сидеть спокойно: второй раз на том же месте такой катастрофы не случится. Но вы вспоминаете, что вот здесь недавно валились под откос один за другим вагоны, здесь люди сложили головы, здесь хрустели кости, текла кровь, - и вы оживаете, когда благополучно миновали это место...
Макс знал, что в этих местах будет много разговоров, рассказов, причитаний и вздохов своих людей, а также намеков и колкостей со стороны чужих. И чем ближе он подъезжал к этим самым местам, тем настойчивее он искал средства бежать, спрятаться от самого себя...
Когда поезд был уже совсем близко, Максу захотелось прежде всего остаться в вагоне в одиночестве. Потом он передумал, выскочил с другими пассажирами на вокзал, подошел к буфету, как человек, у которого очень хорошо на душе, выпил рюмочку, закусил всеми вкусными вещами, которые евреям запрещены, запил стаканом пива, закурил сигару и подошел к киоску, где продают книги и газеты. Там он увидел пресловутую антисемитскую газету небезызвестного антисемита Крушевана, под хорошо знакомым названием "Бессарабец". Надо вам знать, что в тех местах, где пекут эту хваленую газету, она лежит преспокойно, ее никто и в руки не берет. Местные евреи не берут ее, потому что нельзя притрагиваться к нечисти, а неевреям она уже приелась. Вот она и лежит в киоске, на покое, напоминая людям о том, что существует на свете некий Крушеван, которому покоя нет, который не спит и изобретает средства, как уберечь, спасти и защитить мир от страшной болезни, именуемой "еврейством".
Макс Берлянт был единственным, который подошел к киоску и попросил номер "Бессарабца". Для чего? Может быть, по той же причине, по какой он однажды попросил подать себе раков? А может быть, ему и в самом деле хотелось посмотреть, что пишет этот пес о евреях? Поговаривают, что большинство антисемитских газет читают семиты, то есть мы сами, собственной персоной... Хозяева газет знают это очень хорошо, но исходят из того, что, хотя "еврей это нечисть, деньги не пахнут"...
Словом, наш Макс купил номер "Бессарабца", вошел с ним в вагон, растянулся на полке и накрылся газетой, как накрываются, к примеру, одеялом или пледом. При этом у него мелькнула мысль: "Что, к примеру, подумает еврей, если подойдет и увидит человека, растянувшегося на скамье и накрывшегося "Бессарабцем"? Наверное, никому и в голову не придет, что здесь лежит еврей... Идея, право же! Прекрасное средство избавиться от непрошеного попутчика, остаться на ночь одному и занимать, как барин, всю скамью..."
Так думал наш герой, и, чтобы уж действительно ни одна душа не знала, кто здесь лежит, он накрылся "Бессарабцем" с головой, спрятал и нос, и глаза, и волосы, и весь "богоподобный" образ. Он представил себе, как ночью в вагон влезает еврей со множеством узлов, ищет, бедняга, место, где бы присесть, и видит - лежит фигура, накрытая номером "Бессарабца", - наверное, помещик и, наверное, изверг, антисемит, а может быть, и сам Крушеван, - и еврей, конечно, выскакивает из вагона вместе со своими узлами и трижды сплевывает. А он, Макс, остается один, как граф, на всей скамье. Ха-ха-ха, право, замечательное средство! Куда лучше, чем заболеть вдруг холерой в вагоне!..
План этот так понравился нашему Максу, что, лежа под "Бессарабцем", он разразился хохотом, а человеку, надо вам знать, если он закусил, запил стаканом пива, закурил сигару и лежит в купе один, занимая, на ночь глядя, целую скамью, -хорошо смеяться...
Тише! Наш герой, Макс Берлянт, коммивояжер, разъезжающий из Лодзи в Москву и из Москвы в Лодзь, дежит один на скамье, прикрывшись номером "Бессарабца", и дремлет. Не будем ему мешать.
3
Макс Берлянт, конечно, человек умный, но на сей раз он не угадал. В вагон действительно вошел пассажир, толстый, здоровенный, запыхавшийся, с несколькими чемоданами, он действительно подошел к Максу, посмотрел, как тот лежит, накрытый номером "Бессарабца", но не сплюнул трижды и не отскочил. Он стоял и разглядывал этого типа, этого антисемита с семитским носом (во сне газета соскользнула, и срамота, то есть нос, обнажился и предстал во всем своем блеске и великолепии).
Простояв несколько минут с улыбкой на устах и сложив чемоданы на противоположной полке, наш новый пассажир выбежал на несколько минут на вокзал и вернулся тоже с номером "Бессарабца". Потом он открыл чемодан, достал подушечку и одеяло, пару домашних туфель и флакон одеколона, уютно устроился и растянулся на скамье, накрывшись номером "Бессарабца", точно так же, как наш Макс Берлянт; лежал, курил, смотрел на Макса и улыбался, прикрыл сначала один глаз, потом второй и начал засыпать.
Пускай поспят оба наши "бессарабца" друг против друга. Мы хотим познакомить читателя со вторым пассажиром, рассказать, кто он и что он.
Он - генерал... Не военный генерал и не генерал-губернатор, а генерал-инспектор, то есть агент одного из обществ. Фамилия его Немчик, а имя его Хаим. Но он подписывается "Альберт", а зовут его "Петя".
Поначалу это может показаться немного диким: то, что из Хаима вдруг вырастает "Альберт", еще можно понять. Превращается же у нас Велвл во Владимира, Исроел - в Исидора, а Аврам - в Аввакума! Но как из Хаима произошел "Петя"? Тут уж надо пофилософствовать, углубиться в языковую премудрость и рассуждать логически. Прежде всего мы из "Хаима" выбрасываем букву "х". Затем почтительно просим убраться букву "и" и букву "м". Остается, стало быть, одно "а". К этому "а" мы приписываем всего лишь букву "л", букву "б", букву "е", букву "р" и букву "т", - получается "Альберт", не так ли? Ну, а из Альберта само собой получается "Альберта", "Берта", "Бета", "Петя". "Sic transit gloria mundi"1. Так, стало быть, из утки получается индюк...
Словом, наш пассажир зовется Петя Немчик, он генерал-инспектор и разъезжает по всему свету, как и Макс Берлянт. Но по натуре это уже совсем другой человек: веселый, жизнерадостный, разговорчивый. И хотя звать его Петя, а по должности он генерал-инспектор, он тем не менее такой же еврей, как и все прочие, любит евреев и любит рассказывать истории и анекдоты о евреях.
Петя Немчик славится своими анекдотами на весь мир. Портит их немного только то, что все эти истории и анекдоты, уверяет Немчик, случились с ним самим, в этом он божится и клянется всеми клятвами на свете, хотя каждый раз один и тот же анекдот происходит с ним в другом месте: от одного раза до другого он все забывает. Похоже, что Петя Немчик, генерал-инспектор, малость слабоват на язык, то есть не прочь преувеличить, или, как это называют в наших краях, он, извините, лгун! Просим прощения за то, что выражаемся так вульгарно! Было бы, собственно, достаточно сказать, что он агент, а что такое агент, вы ведь и сами знаете...
Когда, войдя в вагон, он увидал Макса Берлянта, растянувшегося на скамье и накрывшегося номером "Бессарабца", и узнал по носу, что этот пассажир никакого отношения к Крушевану и его знаменитому "Бессарабцу" не имеет, он прежде всего подумал: "Анекдот! Новый анекдот! Будет, с божьей помощью, о чем рассказывать и рассказывать!"
Петя Немчик сбегал на вокзал, тоже приобрел номер "Бессарабца" и лег напротив Макса - посмотреть, что будет! И тоже уснул...
