Амфитеатров Александр
Питерские контрабандистки
АЛЕКСАНДР АМФИТЕАТРОВ
Питерские контрабандистки
Из всех городов Российской империи Петербург - наиусерднейший по торгу с Парижем произведениями моды, подлежащими высокой таможенной пошлине. Из всех городов Российской империи Петербург - наиуспешнейший по контрабанде парижскими и, вообще, европейскими модами. Петербургские магазины завалены товаром парижских модных мастерских, никогда не виденным глазами, никогда не ощупанным руками таможенных досмотрщиков, хотя доехал этот товар к месту своей продажи отнюдь не в выдолбленных осях экипажей, не под шинами колес, не в двудонных сундуках и двубоких чемоданах, - вообще, без всяких плутовских ухищрений старого чичиковского времени. Нет, его не прятали, везли в открытую, без всякой опаски, даже представляли на таможенный досмотр.
Кто же и как провозит эту дорогую и изящную контрабанду?
Нечаянный ответ на вопрос я получил от одной бессознательной преступницы по этой части, очень молоденькой и хорошенькой русской дамы из более чем "порядочного" общества.
- В последнюю свою поездку за границу, - смеясь, говорила она, - я вела себя немножко неумно. Истратила гору денег. Накупила всяких пустячков в Берлине, в Вене, в Италии, а все главное и необходимо нужное оставляла купить, конечно, в Париже. Прибавьте, что не удержалась - заглянула в Монте-Карло, - и... комментарии излишни. В Париже, как водится, влюбилась в магазины, увлеклась. Носили ко мне пакеты, носили; платила я по счетам, платила... В один печальный день подсчитываю свои финансы и с ужасом убеждаюсь, что зарвалась: кредит в банке истощен, в номере у меня целый Монблан ненужных, но безумно дорогих вещей, а в кармане сто двадцать франков. Приходится телеграфировать мужу, чтобы выручал, и ужасно перед ним совес-тно. Мы далеко не богачи, дела наши в настоящее время очень не блестящи, - у кого, впрочем, они хороши? - денег мне муж и без того уже выслал чересчур щедро, гораздо больше, чем я имела право тратить - в последней телеграмме просил быть экономной, покупать осторожно. Нет, как ни повернуть дело, - нельзя беспокоить мужа: позор и стыд. Думаю про себя: не найду ли в Париже кого-нибудь из петербургских друзей? Нет, как нарочно, ни души: конец сезона, все разъехались. Такое отчаяние. И вдруг, нечаянно-негаданно, - спасена! Прямо с неба слетел ангел-избавитель и все устроил в двадцать четыре часа... Угадайте, как?
- Вероятно, вы продали часть вещей?
- Как бы не так. Разве я затем их покупала, чтобы потом продавать? Могла ли я с ними расстаться? Я в них просто влюблена была...
- Заложили свои bijoux*? Кредитовались в отеле?
* Украшения (фр.).
- Как можно? Что вы! С моим то положением? С моей фамилией?
- Тогда, простите, отказываюсь понимать.
- И ни за что вам не догадаться, если не расскажу сама. А между тем, ларчик открывается очень просто, и все уладилось так мило, учтиво и приятно, что вы не в состоянии и вообразить. Мы, бедные, грешные русские дамы, способны хранить свои маленькие секреты от кого угодно, только не от француженки-горничной или модистки. Вот и разговорилась я однажды с прелестной барышней, которую один крупный магазин прислал ко мне, как примерщицу, а в разговоре выложила ей свое горе. Она выслушала, улыбнулась и отвечает:
- Это очень частая история, и в ней нет решительно ничего трагического.
- Ах, вы не знаете моего мужа...
- Вашему мужу незачем и знать о вашем безденежьи. Вы можете прекрасно заработать эти деньги сами, здесь, в Париже.
- Я, мадемуазель? Бог с вами! Я выросла баловницей... Я не имею даже понятия, как и что можно работать для денег...
- Мадам, неужели я осмелилась бы предложить вам какую-нибудь грубую работу? Слава Богу, я умею различать людей и вижу, с кем имею дело...
Тут у меня явилось новое сомнение. Женщина я молодая, собой, говорят, недурна, путешест-вую одна, без компаньонки, - не принимает ли меня эта госпожа за искательницу приключений, не собирается ли предложить мне... Вы понимаете?
- О, очень понимаю!
- Но - нет, не то. При одном намеке на мои сомнения, она так и вскипела... "За кого мадам меня считает? Разве мадам неизвестно, какой фирмы я представительница? Разве честь дома позволила бы моим патронам терпеть на своей службе особу, способную на подобные проделки и предложения?"... Даже отпаивать водой ее пришлось и извиняться потом: так расходилась... Ну, а как и чем она меня спасет, все-таки не сказала... Положитесь, говорит, на меня: вам не придется сделать ничего неловкого, даже неприятного, - просто, можно сказать, ничего от вас не потребу-ют, совсем, совсем ничего!..
- За ничего, Люси, денег не дают. Поставят какие-нибудь обязательства.
- Никогда. Уверяю вас: не вас обяжут, вы обяжете. Да так, что если бы вы и в Петербурге оказались не при деньгах, то можете хоть совсем не платить. Вот, значит, какую услугу вы в состоянии, шутя, оказать.
Отвечаю:
- Не платить я не могу и не хочу, потому что принимать подарки от неизвестных людей не в моих правилах. Но, если дело сводится к тому, чтобы услуга шла за услугу, тем лучше, с тем более легкой совестью я займу деньги...
Назавтра утром подают мне карточку какой-то мадам Дюран. Имя ровно ничего не говорит: во Франции Дюранов и Ламбертов чуть ли не больше, чем у нас Ивановых. Принимаю. Входит дама лет сорока пяти, буржуазка, очень приличная, одета просто и элегантно, заметно, что туалет стоит больших денег.
- Мне сообщили, что вы в маленьком затруднении. Не позволите ли мне вам помочь? Сколько вам надо?
- Думаю, что обойдусь двумя тысячами франков.
- Пожалуйста, не стесняйтесь... Если надо больше...
- Нет, я разочла, что обойдусь.
- Прекрасно. Я могу ссудить вам эту сумму.
- А условия?
Мадам Дюран пожала плечами.
- Какие же условия между двумя порядочными женщинами? Я не процентщица. Когда будут деньги, пришлете мне долг. Вот и все.
Прямо благодетельная фея какая-то!
- А вот, - продолжает, - об одолжении небольшом я буду просить вас очень усердно...
- Все, что могу... Вы так меня выручили... Я не знаю, как вас благодарить...
- Дело пустое: я только попрошу вас взять с собой в ваш багаж ящик, который я посылаю в Петербург.
- С удовольствием, если только в нем не будет трупа, разрезанного на части. А то с полици-ей выйдут хлопоты и, главное, я боюсь покойников.
Смеется:
- О, нет! Я только хочу просить вас передать подарки моей племяннице. Моя сестра живет в Петербурге, у нее большая модная мастерская, и вот теперь она выдает дочь замуж. Это свадебные дары.
- Прекрасно. Большой ящик?
- Да, порядочно велик. Но, мадам, перевозку я, конечно, беру на свой счет.
- Да я не к тому. А, может быть, посылаете много вещей? Тем более, если к свадьбе, то, значит, дорогие...
- Да, есть ценности.
- В таком случае, простите, но я могу принять их от вас только по описи... Мало ли-что может случиться в пути, и какие потом возникнут недоразумения?
- Конечно. Вы правы и благоразумны. Очень хорошо. Будет сделана опись.
- А кому я должна буду отдать ящик в Петербурге?
- О, не беспокойтесь об этом! К вам явится мой брат или племянник. Отдайте тому, кто предъявит вам рекомендацию от меня.
- Тогда все в порядке. Привозите ваши сокровища.
Привезла сундук. Действительно, целая башня. Как открыли мы его, я так и ахнула. Глаза разбежались. Вещи ослепительные. И чего-чего там только не было! С ума можно сойти: такие прелести. Никогда ничего не видала богаче и лучше. Поахала я над сундуком, повздыхала - приступили к делу. Отсчитала мадам Дюран мне две тысячи франков, взяла с меня расписку в них, под описью сундука мы обе вместе тоже подписались, - откланивается. А меня любопытство мучит.
- Простите, но я страшно заинтригована: что побуждает вас кредитовать меня, незнакомую вам женщину, на таких льготных условиях, да еще доверять мне этот ценный сундук? Ведь в нем, по меньшей мере, тысяч на сорок франков дорогого товара.
Мадам Дюран, на это в ответ, спрашивает меня с искренностью:
- Ведь вы действительно госпожа N.?
- Самолично.
- Ваш муж занимает в Петербурге такой-то пост?
- Да.
- В прошлом году вы ездили за границу и возвращались на родину тоже с большим бага-жом?
- Ваша правда.
- И пограничная таможня не осматривала ваших сундуков?
- Нет, осматривала, но очень поверхностно: только поотпирали замки да подняли крышки. А внимательно, как у других дам, моих вещей никогда не осматривают...
- О, конечно! Вот, видите ли, нам все это прекрасно известно. И потому-то я решилась поручить вам этот сундук, что, среди ваших вещей, его осматривать не станут и, следовательно, родные мои получат вещи без пошлины. А пошлину им пришлось бы заплатить в размере гораздо большем двух тысяч франков, которыми вы желаете у меня кредитоваться.
В Петербурге ко мне явился тоже как-то утром очень учтивый и порядочный на вид француз, - по типу commis* из очень хорошего джентльменского дома. Он рекомендовался мне племянни-ком мадам Дюран, показал доверенность от нее и принял сундук по описи... Больше я его не видела.
Зато из вещей, бывших в сундуке, стала видеть очень много потом в сезоне - то на одной нашей mondaine**, то на другой...
* Приказчик (фр.).
** Светская дама (фр.).
Спрашиваю Лили Беззубову:
- Где вы купили этот валансьен? В Париже, конечно? Здесь у нас нельзя найти такого.
- Нет, представьте, - именно здесь, в Петербурге.
Называет адрес и шепчет:
- Только не выдавать. Это я вам - по дружбе. Мне самой продали под страшным секретом. Говорят, что контрабанда.
А я отлично узнаю, что это тот самый, который, по поручению мадам Дюран, приехал из Парижа в знаменитом сундуке. Следовательно, не посылала она никаким родственникам никаких подарков, а все вещи были просто-напросто для торговли и отчаянно контрабандные. И мне вдруг стало стыдно и страшно:
