Белиловский Михаил

Давидка

Михаил Белиловский

Давидка

(рассказ в слезах)

Нет тебя больше, Давидка. Я, кажется, никогда раньше так тебя не называл, - стройненького, худощавого, подвижного 60-ти летнего друга моего. Не называл? Разве?

Что это я, - не называл тебя так? Именно так тебя и называл. Но теперь, это слово звучит по другому. В этом звуке теперь не только ты, но все, что тебя раньше окружало, и было тобой окрашено, освещено, озвучено.

И вот, это "все" осталось и осиротело...

Ты часто думал о том, как было там и как оно теперь здесь. Стоило, не стоило.

Что было там? Там была трагическая смерть твоей жены, которую ты в свое время принял с двумя ее маленькими девочками, воспитывал их, как родных ... А потом, когда выросли, их выезд из страны. Младшая на землю обетованную, старшая в Америку... Ничего не оставалось делать... В Киеве оставил трех комнатную квартиру в центре и женщину, с которой собирался разделить вторую часть своей жизни здесь. Она не решилась покинуть родину.

И оказался здесь один. Правда, дочь, внучка, сваты, но... один в своих стенах.

Да, дорогой, там ты по работе мог быть уверен в завтрашнем дне и только. И то, не очень. А вот под кожей, где гены наши, где оседает наша история, всегда гулял мороз от страха при мысли о том, что могло быть через месяц, год с нашими детьми и внуками. Она, эта история, черт дери, повторяется и нередко...

Приехал сюда и приехал. На первых порах, - кругом дружелюбие, внимание, квартира, учеба, нормальное питание, вроде все, что нужно. И разве ты, дружище, мог, чтобы только тебе было хорошо. И сразу заговорил... Племянник у меня в Москве. Парень - голова. С 12-ти лет знал уже на зубок все о сердце, желудке, почке человека. Врожденный профессор. Там он безусловно погибнет. И пошли туда твои письма, справки, афидевиты - Афидевит документ, удостоверяющий возможность родственника материально поддержать эмигранта.. Но не решались они никак. А ты давил и давил.

И как же ты был обескуражен и вместе с тем горд услышать от младшей дочери:

" Отец, мы не хотим в Америку, мы останемся в Израиле".

Время шло. И тебе надо было работать. А кем, где, без знания языка. И так, чтобы не было даже мысли у дочерей о том, что сам нуждаешься в помощи. А как раз наоборот, как привык там, помогать им.

Выделенная "жуйкой22 - Обиходное название Еврейского общества помощи эмигрантам ХИАС. помощь и припасенные деньги кончались. Нашлось место уборщика на частной почте. Но почта далеко. Двумя автобусами с длительным ожиданием на пересадочной станции. Работа за пять долларов в час и семь дней оплачиваемого отпуска, начиная со второго года работы. Порой убирать при 36-ти градусной жаре на улице. Прикинул: стоимость проезда, питание, квартира, телефонные разговоры, одежда, в общем, туда - сюда и обратно... А подарки родственникам, близким друзьям и товарищам... Эта последняя статья расхода далеко не пустяковая здесь. Каждый из них постоянно справляет: день рождения, годовщину свадьбы, приглашают к себе на государственные, религиозные праздники... Ну, как? Да с пустыми руками!?

Я смотрел на тебя с молчаливым восторгом. Какая обстоятельность, расчетливость, скрупулезность, каждая копейка на счету. Ну да, конечно, это в крови. Там работал сметчиком в строительном деле. Казалось, подумаешь, не бог весть что. О нет, таки, - нечто! Никто с дипломом там не мог вершить то, что ты, который его не имел, но проворачивал все, что только можно и то, что даже было невозможно, по всей громадной стране на уровне министерств и ведомств.

А здесь. Возможно ли мечтать об этом. Хотя всего то шестьдесят и мужик стройный, подтянутый, сухопарый, быстрый, энергичный. Знает и учитывает, словно компьютер, повседневную жизнь до мельчайших подробностей. Даже здесь, где опыт то всего пяти-шести годичный. Но уже успел накопить.

Итак, нужно жить и достойно. А средств необходимых нет и не предвидится. Вот тут то ты сразу почувствовал, что повис над пропастью. И внимание немедленно переключается на все, что только можно. Потрясающая жизненная цепкость. Купоны из газет, где и что и в каком магазине на сегодня дешевле. А не сыграть ли в пирамиду. Испытать, черт возьми, счастье! Может махнуть в соседний штат. Узнал, - там пенсию начинают давать с шестидесяти двух. Но как можно? Дочь старшая здесь, а он будет там?! А ведь у них большой дом, участок. Часто приходиться помогать. Что - то сломалось, постричь траву, чтобы дочь зря не тратилась. Присмотреть за внучкой. Муж устроен хорошо, но работает по двенадцать часов в сутки. Устает за день. Нужно дом выплачивать. И потом, как себя лишить последнего удовольствия в свободные минуты побывать у них в гостях, где тебя принимают как родного. И даже больше. Если днем, в выходной день, то с зятем выйти к озеру, которое примыкает к участку, и рыбачить часок другой, а потом вместе пообедать и потратить время за приятными разговорами о сегодняшнем и завтрашнем.

Выискались где-то две молодые девчонки. То ли дальние знакомые, или родственники неизвестно даже тебе самому, какой воды на киселе, которые уже с высшим образованием и им срочно, как думаешь ты, Давидка, нужна гринкарта. Обязательно нужна. И немедленно твоя жизнь наполнилась глубоким смыслом. Прибежал ко мне на высоких парах: " У тебя компьютер, мне нужно срочно напечатать бумаги. Завтра - последний срок". Мне передалось твое волнение и я в спешке что то не так сделал и, увы, напечатанное исчезло где то в черной дыре непостижимого ящика. Надо было видеть, как ты взбесился. В твоих руках в этот момент находилась судьба двух дорогих тебе молодых существ, а я смотрю на тебя совершенно беспомощно и изображаю на лице дурацкую, виноватую улыбку. " Не умеешь, - не берись," - услышал я наотмашь сказанное тобой уже почти за порогом. Хотел крикнуть вслед: "Куда же ты, давай напечатаем снова". Но во время понял, - разгильдяйство - твой непримиримый враг.

А через пару месяцев, ранним вечером, телефонный звонок: "Мишенька, дорогой, кажется, я шагнул, наконец, вверх по лестнице, назло всем бесам Америки! А? Ты о чем? Да что у тебя за странная семитская привычка, выстреливать сходу целую обойму несуразных вопросов - "какая?", " где?", " сколько?". На столе стоит уже полный хрустальный шкалик. Приволок его в свое время из Киева. Придешь, и все узнаешь. Так, что жду"

Зашел к тебе, и сразу мое внимание было приковано колоритной пестротой умело и аппетитно сервированного стола. Голубые рюмки и тарелки с золотой каемочкой. Бокалы для воды. Аккуратно разложенные бумажные салфетки, круглая, красивая тарелочка с углублениями под специи, аккуратно уложенные сахарные огурчики, селедка, капустный салат, нарезанная ломтиками буженина... Я пожираю выставленные яства жадными глазами и никак не могу поверить, что ты способен сотворить такое чудо. Мигнул в сторону спальни и кухни и шепотом: "Чтоб мне провалится на этом самом месте! Не иначе, как у тебя дама?"

"Опять Одесские замашки. Сразу тебе, чтобы все узнать. Садись. Что тебе лучше? Сосисочки? Прекрасные, охотничьи из русского магазина. Пить будешь? Водку, коньяк?"

Сидим с тобой. Сначала новость, - уходишь, слава богу, из своей проклятой почты. Поработал полтора года и не получил таки ни одного дня оплаченного отпуска. Два года убеждал этих форменных свиней-сортировщиков в том, что мусор после ланча и обеда бросать надо в мусорный ящик. И тщетно. Теперь - завод. Сборка электронных плат. Работа только в ночную смену. Начало смены не постоянно. Прибыли комплектующие, звонят по телефону, приезжай. Не прибыли, остаешься ночью дома в полудремотном ожидании звонка. А на следующий день голова гудит, как машина скорой помощи и ничего тебе не мило. Но зато, шесть с половиной доллара в час! "Понимаешь, или нет? На целых полтора больше! - И размечтался ты, - машину поддержанную себе куплю, будем ездить с тобой на рыбалку и на море, купаться".

Растущее после каждой следующей рюмки охмеление отметало прочь скверну и мрак повседневной жизни, и раскрывало свет и теплоту души. И ты говорил и говорил долго, устало, со смаком, не торопясь. С длинными паузами, чтобы осмыслить для себя все новые и новые приятные для тебя стороны близких тебе людей, событий, предметов, которые ты для себя на ходу открывал.

"- Малая, - говорил ты с ударением на второе "а", мелко кивая головой и всматриваясь куда - то в далекую точку, - внученька моя. Не успел я заболеть... Она уже здесь. Водит уже машину. Купили ей японскую. Конечно, хватает волнений на этот счет. В особенности сваты, места себе не находят. Чего ты хочешь, единственная. Стройная, высокая, красивая. А какой доклад сделала недавно в университете. Сваты то мои, - люди ученные, доктора наук. И не просто доктора. Бабушка Лиза в России была одним из ведущих педиатров страны. Так она, как прочитала доклад, прямо таки ахнула. Это же докторская диссертация! Что тебе, дорогой сказать!? Конечно, для одного этого и стоило внучке подарить новую родину. Закончит она третий курс и подарю ей свою коллекцию марок. Да, извини, пожалуйста, ты их еще не видел. И сейчас еще не могу тебе показать. С тех пор, как приехал... Уже пятый год идет... Все некогда. В этой стране одни только письма и адвертайсы прочитать, и, к стати, разобраться еще в английском существе их содержания, - еще одну, дополнительную жизнь иметь надо. Так, что марки мои лежат до сих пор не распакованные. Еще в Киеве мне предлагали огромную сумму за них. Я там был известным коллекционером среди своих коллег. Участвовал даже в республиканских выставках. С каким трудом и хитростью я вывозил ее из страны! Тысяча и одна ночь. А здесь? Нашел я тут одного любителя, который хотел ее посмотреть и может быть даже купить. Но я испугался, что проявлю слабость... и соглашусь. Жизнь то давит. И еще как! Однако было бы неслыханным кощунством распрощаться с таким фамильным богатством. Это сейчас в новой стране, где на карту ставится вопрос, быть или не быть, не до этого... А там, бывало устанешь за день, набегаешься по учреждениям, наслушаешься всяких гадостей, но, оказавшись поздним вечером в атмосфере тихого домашнего уюта, откроешь свои альбомы и путешествуешь по странам и весям огромного, удивительного мира. Тут тебе и история и география и политика и бездна забавных рассказов об аномальных марках, стоящих миллионы, о коллекционерах с мировым именем, о выдающихся мировых выставках... Э, друг, ты, мне кажется, уже малость перебрал, а я нахально заболтался и надолго. Я вижу, склонился набок и смотришь на меня сквозь щелочки своих зеленых глаз. Могу постелить тебе здесь на диване. Белье свежее, только сегодня постирал. Поспи часок. Подождет тебя жена дома. Ничего с ней не случится. А я тем временем посмотрю телевизор. Хьюстон то наш имеет шанс стать чемпионом по баскетболу. Вчера до поздней ночи, часа три смотрел..."