Вульф Шломо

Убежище

Шломо Вульф

Убежище

В ДАЛЁКИЕ ШЕСТИДЕСЯТЫЕ НА ВОДНОЙ СТАНЦИИ ВО ВЛАДИВОСТОКЕ CТИХИЙНО СОБИРАЛАСЬ ПОСЛЕ РАБОТЫ ИНЖЕНЕРНАЯ МОЛОДЁЖЬ. ЕСТЕСТВЕННО, НЕ ОБХОДИЛОСЬ БЕЗ МИМОЛЁТНЫХ ВЛЮБЛЁННОСТЕЙ, НО ВСЕ УЧАСТНИКИ НАШИХ БЕСЕД И ЧАСТЫХ ПОХОДОВ ЧЕРЕЗ ТАЙГУ ПЕРЕШЕЙКА К УЮТНЫМ И ЧИСТЫМ ТОГДА БУХТАМ УССУРИЙСКОГО ЗАЛИВА СХОДИЛИСЬ В ОДНОМ: НЕТ НА СВЕТЕ ДЕВУШКИ КРАСИВЕЕ, ЧЕМ ТАНЯ СМИРНОВА ИЗ ТАКОГО-ТО КОНСТРУКТОРСКОГО БЮРО. ЭТО БЫЛО НЕЧТО ВНЕ ВСЯКОЙ КОНКУРЕНЦИИ НЕ ТОЛЬКО В ЖИЗНИ, НО И НА ЭКРАНЕ. Я ГОРДИЛСЯ ТЕМ, ЧТО МЫ С НЕЙ ИЗ ОДНОГО ЛЕНИНГРАДСКОГО ВУЗА, ХОТЯ ТАМ Я И ПОДСТУПИТЬСЯ-ТО К НЕЙ НЕ РЕШАЛСЯ. ЗАТО ЗДЕСЬ ПОЛЬЗОВАЛСЯ ЕЁ ДРУЖЕСКИМ РАСПОЛОЖЕНИЕМ. ОНА ВПОЛНЕ ОЦЕНИЛА И ОДОБРИЛА МОЙ ВЫБОР И БЫЛА С МОЕЙ МОЛОДОЙ СУПРУГОЙ В ПРЕКРАСНЫХ ОТНОШЕНИЯХ.

С ТАНЕЙ, МЕЖДУ ТЕМ, БЕЗ КОНЦА ПРОИСХОДИЛИ КАКИЕ-ТО ИСТОРИИ, О НЕЙ ХОДИЛИ САМЫЕ НЕВЕРОЯТНЫЕ СЛУХИ, КОТОРЫЕ МЕНЯ МАЛО ИНТРИГОВАЛИ -- СВОИХ ПРОБЛЕМ ХВАТАЛО.

СПУСТЯ ТРИДЦАТЬ ПЯТЬ ЛЕТ ОНА ПОЗВОНИЛА МНЕ УЖЕ В ИЗРАИЛЕ, ВЫЧИСЛИВ ИЗ-ПОД ПСЕВДОНИМА, ПОСЛЕ МОЕЙ ОЧЕРЕДНОЙ СТАТЬИ В ЗАЩИТУ НОВЫХ РЕПАТРИАНТОВ СЛАВЯНСКОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ .

КОГДА МЫ ВСТРЕТИЛИСЬ, ОНА ПЕРЕДАЛА МНЕ ЭТИ ЗАМЕТКИ В НАИВНОЙ НАДЕЖДЕ, ЧТО МНЕ УДАСТСЯ НАЙТИ ИМ ИЗДАТЕЛЯ.

ТУТ, КАК ГОВОРИТСЯ, НИ УБАВИТЬ, НИ ПРИБАВИТЬ. ТАНЕЧКА КАК ОНА БЫЛА И ЕСТЬ...

ДА, ЧУТЬ НЕ ЗАБЫЛ! ТУТ У ТАНИ НЕКОТОРЫЕ ФАМИЛИИ, ИМЕНА, ЦКБ, ИНСТИТУТЫ РАЗНЫЕ УПОМЯНУТЫ. ТАК ВОТ ЭТО ВСЁ ТАК, ДЛЯ БАЛДЫ. ЭТИХ УЧРЕЖДЕНИЙ И ЧАСТНЫХ ЛИЦ НИ В СССР, НИ В ИЗРАИЛЕ СРОДУ НЕ СУЩЕСТВОВАЛО И БЫТЬ-ТО НЕ МОГЛО. ЕСЛИ КОМУ ВДРУГ ПОЧУДИЛОСЬ, ЧТО ЭТО ЕГО ИМЕЛИ В ВИДУ В ЭТИХ ЗАПИСКАХ, ТО ЭТО ЧИСТОЕ СОВПАДЕНИЕ! Я ЖЕ ЛИЧНО ЗА ВСЁ ЧТО ОНА ТУТ МНЕ НАВСПОМИНАЛА ИЛИ ПОНАВЫДУМЫВАЛА ТЕМ БОЛЕЕ НИКАКОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ НЕ НЕСУ, БОЖЕ УПАСИ. И ТАК ДЕНЕГ НЕТ, ЕЩЁ СУДИCЬ С КАЖДЫМ!..

Не помня прошлого, не имеешь будущего.

Великий детский психолог и педагог сказал как-то, что у души нет возраста. Те же душевные муки, что я испытывала девочкой, если у меня отнимали любимую куклу, я чувствую сегодня, уже за пятьдесят, совсем в другом внешнем виде, в другой стране и в окружении других людей, если вдруг меня так или иначе ограбили. Это происходит со мной последние десять лет достаточно часто. Почтовый ящик боюсь открывать, если там любое письмо на иврите - что там с меня еще?.. Как говорится, наш еврейский образ жизни.

Но меня-то как занесло в эту страну с моими славянскими до обозримого колена предками по всем линиям? Этот вопрос мне не раз приходит на ум, когда я бойко говорю на иврите с сефардским гортанным произношением и с неизменным радостным смехом с придыханием. Сначала моя нынешняя хозяйка поглядывала на меня при этом с каким-то мистическим страхом, как если бы вдруг заговорил на том же иврите ее любимый пес, естественно, Бетховен или не менее упитанный кот по кличке, естественно, Эйнштейн. К интеллектуалам я попала доживать свой бесконечный трудовой век, черт нас всех побери...

На десятом году вся эта благодать стала совершенно привычным адом в раю вместо ада в аду, куда переселилась моя родина. А вот как все это началось, я совершенно случайно вспомнила вчера, когда выгуливала этого своеобразного интеллектуала и хозяйского любимца Бетховена. Поскольку я и вообразить не могла, скажем, пса Глинку или Пушкина в моей прошлой жизни, то осторожно спросила мою миллионершу, почему, мол, Бетховен, а не Бобик? "Как? брезгливо скривилась она. -- Вы, русские, не знаете даже, кто такой Бетховен? Вы и Моцарта не знаете?" Доказывать таким штучкам что-либо -- себе дороже, пока не я ей, а она мне платит, а потому я двусмысленно заметила только, что Бобик все-таки лучше...

Итак, занавес открывается.

На сцене -- сквер, где эмигранты, то бишь репатрианты общаются только с себе подобными, а их собаки -- с кем попало из четвероногих. Три четверти часа отведено в моем расписанном по минутам рабочем дне на прогулку хозяйского любимца. Вот он себе какает и носится со всякими патрициями и плебеями, пока я за ним слежу со скамейки под теплым декабрьским солнцем Святой земли.

А напротив бушует политический диспут. Мои безработные сверстники одинаково многозначительно поднимают брови, иронически улыбаясь. Они всерьез решают что, по их мнению, следует делать премьер-министру Израиля и президенту России, а также насколько подходит их "русской" партии один пожилой парень. Мне они всегда действуют на нервы, особенно очередной горлан, ухитряющийся даже и в этом "споре", где все говорят непрерывно и никого не слыша, быть каким-то авторитетом.

На этот раз всех переорал некий облезлый высокий тип при галстуке. Я было внутренне обложила его про себя за особо громкий и вроде бы знакомый голос, но тут "председатель митинга" вдруг почесал левое ухо правой рукой, а потом правое -- левой. Такой жест в моей жизни встречался только у одного человека.

И как-то сразу вдруг исчез Израиль под своим вездесущим солнцем, сгинул куда-то горластый бездельник-болтун с повадками джентльмена среди себе подобных, а за ними и саркастическая молодящаяся особа на скамейке, следящая за чужим псом с идиотским именем.

А за поворотом сцены - балтийский сосновый лес и желтые ровные волны Финского залива.

1

Мы с этим джентльменом звались тогда Татьяной и Феликсом и учились на последнем курсе ленинградской корабелки.

В этом акте мы как раз готовились к экзаменам последней сессии, если вообще можно заниматься зубрежкой в таких сценических костюмах, как купальники, тем более на общей подстилке с его рукой на моей еще совсем по-питерски белой спине. Что я видела, глядя в книгу, знает любая бывшая влюбленная девушка моего возраста. Во всяком случае, и не книгу, и не фигу.

И вот тут перед нами остановилась статная пожилая цыганка. Их много бродило и бродит по всей России. Да и по Парижу, Риму и Лондону, где я исхитрилась побывать за время моего "еврейства", облагороженного крутым никайоном. Только в Израиле цыган почему-то нет и в помине. Не только общины цыганской -- ни одного! Интересно, правда? С чего бы это, а, евреи?.. А там цыганки приставали ко всем с профессиональной настойчивостью. Эта сначала присела на корточки напротив нас, щелкнула колодой карт, а потом как-то естественно уселась на песок, легко и уютно, как в кресло. Человек так сидеть не может, подумалось мне.

"А вот, молодые-интересные, - запела она, - я вам погадаю, что было, что будет, что на сердце, кто кого любит, кто кого обманет и на чем сердце успокоится..." "Шли бы вы, тетя, к другим, - проворчал Феликс, неохотно снимая ладонь с моей талии и брезгливо глядя на засаленные карты сквозь дымчатые очки с безошибочной мощью своего высокомерно-усталого и неизменно брезгливого выражения несимметричного семитского лица. -- Словно мы сами не знаем, кто из нас кого любит. Вас, во всяком случае, тут не любят..."

"Не скажи, Феликс, - вдруг сказала она. И как это они читают имена совершенно незнакомых людей? -- Вот как раз ты тут с нелюбимой девушкой, которая тебя очень любит. Верно, Таня?" Я заглянула при этих словах в ее темно-коричневые, сморгнувшие словно в ожидании оскорбления или удара глаза и как-то сразу ей поверила. Я словно отразилась в ее зрачках с моими наивными планами и надеждами на этого неприступного парня. Это был даже не рентгеновкий взгляд -- эка невидаль разглядеть у кого-то желчный пузырь! Это было нечто неестественное на данном этапе нашего мировоззрения - чтение моих мыслей. В принципе, не надо было быть такой уж ведьмой, чтобы и без мистики оценить ситуацию. Достаточно было взглянуть на богатый наряд Феликса, аккуратно сложенный на песке, всю эту мало кому доступную в шестидесятные годы замшу и вельвет, и сравнить с моими нехитрыми снастями для ловли золотой рыбки -- открытым неновым купальником, моей аристократической, как льстил мне Феликс, прозрачной в едва заметных голубых прожилках кожей, действительно красивыми длинными ногами и стандартно голубыми для представителя титульной нации глазами под челкой соответствующего цвета волос.

"Будем гадать? -- не сводя с меня пристального взгляда сказала она. Пожалеешь, Феликс, если я дальше пойду." "Сколько?" -- брезгливо спросил мой кумир, изящно склоняясь над одеждой за кошельком и торопливо почесывая крест-накрест оба уха. "Когда лежишь с такой красавицей, то деньги -- дело десятое. Готовь зелененькую, умница моя..." Она смотрела только мне в глаза, смело и властно приглашая на парапсихологический диалог.

Прихлопнула смуглой узкой ладонью, словно кузнечика, трешку, брошенную на песок, сунула куда-то под шарф на поясе и приготовилась к действу.

Только кому это нужно? - хотелось мне ей сказать. Я и сама знала, с кем имею дело. Не позорься, психолог высокого класса. К чему вся эта клоунада с грязными картами? Там и тогда я еще верила, что талант должен быть оценен по достоинству. Поэтому испытывала стыд и боль, словно это не она, а я сама, зная себе истинную цену, брожу здесь, среди зябких загорающих в поисках мелкого заработка, обрекая себя на открытое подозрение и насмешку. Эта уважаемая в своем кругу пожилая женщина, естественно, давно жила не в таборе, а в каком-нибудь цыганском колхозе. Кто-то там промышлял выращиванием и продажей цветов, кто-то торговал низкопробной косметикой на фоне вечного дефицита, а для нее сам смысл всей жизни так и остался в вечном национальном искусстве гадания, когда вот такая засаленная карта -- только контрольная запись сложной системы астрологических и логических построений, телепатии, основанной не только на непостижимом контакте с мозгом собеседника, но и с самими таинственно мерцющими вечными звездами... Тысячи шарлатанок вот в таком же экзотическом в наших широтах индийском наряде бродили по земле, а единицы владели тайной.

Я вдруг представила, как перед ее внутренним взором одновременно возникали какие-то таинственные геометрические фигуры, наложенные на сетку звездного неба, как на этом построении она видела нас детьми и стариками, наш первый вздох и последний выдох. Видимые только ей наши генетические особенности позволяли безошибочно поведать нам все о наших родителях, явных и тайных пристрастиях, надеждах и планах. Неизвестная человечеству давно сгинувшая цивилизация была передо мной во всем своем добром величии, которое могло быть в других руках и грозным. Именно так я воспринимала в своих умственных построениях и древнееврейскую, тоже мощную и тоже дошедшую до нас лишь в слабых отблесках былого величия цивилизацию, когда полюбила Феликса и стала примерять на себя приобщение к еврейству. Что бы ни говорили в нашей интернациональной стране о смешанных браках, но русская, став женой еврея, должна перестать быть русской. Ведь сами эти наши евреи - русские только внешне, по образу жизни и ролевой функции, но не внутри самих себя. Эту-то чужеродность и чувствуют многие мои соплеменники. А чужое всегда активно или пассивно отторгается. Здесь, на поляне, у берега холодного моря я еще раз почувствовала разницу между древними и юными нациями. Цыганка и не пыталась околдовать Феликса. Она обращалась только ко мне, доверяла только мне, препарировала только мою душу - под насмешливо-снисходительным взглядом вроде бы обычного в повседневной жизни парня, мгновенно и интуитивно включившего свою национальную защитную идею, помощнее, пожалуй, индийской, принесенной сюда цыганами...