Артем Белоглазов
Туманы сентября
«Коля… Коля… Коля…» - выводит палец на запотевшей поверхности. «Коля…»
Нет, это не стекло. Но похоже, да. Напоминает… Как и сама ты будешь напоминать человека. Потом. Надо лишь дождаться, просто дождаться. Только дождаться!
Когда-то, очень-очень давно, так давно, что уже и не вспомнить, не представить ясно и зримо, не ощутить те холодно-влажные прикосновения подушечками пальцев… Да, когда-то ты стояла у окна. Настоящего, с деревянной двустворчатой рамой, маленькой форточкой и широким подоконником. Ждала. Рисовала пронзенные стрелой сердечки, кольца, бессмысленные завитушки, собственные инициалы. Поглядывала на часы, что тихонько тикали на стене. Секундная стрелка тягуче-медленно тащилась по циферблату - круг, второй, третий, - тянула за собой стрелку минутную, длинную, прищелкивающую при переходе с деления на деление, а та уже влекла часовую, ленивую и апатичную толстуху. Вечность дробилась на отрезки - большие, маленькие, совсем крохотные. Доли, частички, мгновения… И ты ждала; ждала, боясь, что шесть вечера никогда не наступит, что стрелки просто не достигнут этой заветной цифры, как в известной апории Зенона про Ахиллеса и черепаху. Без десяти шесть. Без пяти шесть. Шесть ровно.
Десять… двадцать минут седьмого. Его нет. Нет! Он не пришел! Понимание обрушивается хищной птицей из поднебесья, валит с ног. Чтобы не упасть, хватаешься за сдвинутую к краю окна шторку. Нечаянно задеваешь горшок с геранью, и он летит на пол, разбиваясь вдребезги, рассыпая вокруг рыхлый чернозем, испятнанный кроваво-красными лепестками. Будто разорвался в гуще сражения артиллерийский снаряд, взметнул и перемешал землю, технику, людей… Щедро окропил багрянцем. «Коля…» - выводит палец.
Часы издевательски быстро отмеривают время; секундная стрелка, кажется, возомнила себя метеором - так и носится по кругу, сливаясь в мелькающие светлые полосы, так и…
Полвосьмого. За окном колышется, тянет ввысь жадные щупальца туман. Протискивается в щели.
Битые черепки под ногами противно хрустят.
Коли нет.
Черная, с белой грудкой и белыми носочками на лапках собака выбрела из-за торгующего пивом и сигаретами ларька - одного из многих в серой массе таких же угловатых ларьков на этом небольшом базарчике. Народ, толпившийся на остановке с противоположной стороны улицы, не обратил на животное никакого внимания. Люди дожидались маршрутку, они, черт возьми, опаздывали на работу, и на пса им было просто-напросто начхать. Его даже не заметили. Знаете, сколько здесь таких бегает? Прорва. Наблюдать за ними? Следить? Удостоить хотя бы мимолетного взгляда? Зачем? Да тьфу - плюнуть и растереть, на свете есть более интересные вещи. Вон и автобус едет, никак девятый? И опять битком? Да что такое, в конце концов! Непременно надо втиснуться, взгромоздиться на подножку - на работу ж! спешим! пройдите вперед, товарищи, ну еще немножечко, а? - и уехать, раствориться в прозрачно-прохладной дымке осеннего утра, лишь взревет напоследок мотор, и гулкое эхо затеряется в панельных многоэтажках. Сизый бензиновый выхлоп осенит пожилого дворника, Сгребающего палую листву, и он задумчиво воззрится вслед исчезающему за поворотом «пазику». Сплюнет затем, одернет фартук и вновь зашаркает метлой по асфальту; окрасится алым горизонт на востоке, а остановка примет новые толпы торопливо снующего люда…
Обычное утро обычного дня.
Так было - до поры. Так будет - потом.
Сейчас на той, другой стороне дороги, рядом с закрытой покамест торговой палаткой творилось странное. Собака вытянула хвост, пригнулась и, прижав уши к голове, зашлась в пронзительном кашле. Из ее глотки вылетали осязаемо плотные облачка пара, они не таяли в воздухе, отнюдь нет, наоборот - становились больше. Росли, ширились, расплывались окрест; белесая мгла оседала на землю, натекала под железные и затянутые в пластиковый сайдинг ларьки, стлалась по тротуару, скапливалась в низинках и проходах. Дворник озадаченно смотрел на ненормальное поведение животины, пока внезапный порыв ветра не разметал аккуратно сметенную к поребрику кучу листьев и мусора. Дворник витиевато выругался и, лихорадочно размахивая метлой, принялся восстанавливать нарушенный порядок. Ветер усилился, он ровно и мощно дул к базару, подхватывал молочно-белый пар, рвал в клочья, относя его все дальше и дальше.
Собака кашляла. Ей точно вставили в пасть зажженную сигарету, и она теперь дымила, как завзятый курильщик, как гейзер, извергающий фонтаны горячей воды и пара. Псина с трудом держалась на подгибающихся лапах, тело ее содрогалось, сквозь впалую грудь отчетливо выпирали ребра, а в слезящихся глазах проступали тоска и обреченность.
Народ на остановке с подозрением и беспокойством косился на малахольную дворнягу, окутанную туманными клубами. «Может, ветслужбу вызвать? - неуверенно предположил седобородый мужчина в очках с толстыми линзами. - Вдруг зараза какая? Никто номер не подскажет?» Присутствующие вяло откликнулись: нет, мол, сами не припомним. Звони ноль-два, посоветовал кто-то, пусть менты разбираются. Или это, ноль-один лучше, пожарники - они вроде как эмчеэсниками стали. Менты пошлют, да и все, возразил бородач. А пожарники уж вообще…
Тут к остановке подъехал очередной автобус, за ним еще один - толпа ломанулась к дверям. Дворник сосредоточенно пихал мусор в мешок, поеживаясь от дуновений не по-сентябрьски студеного ветра. Марево возле базарчика рассеивалось; барбос куда-то запропал - в толкотне и суматохе, когда люди штурмовали переполненные маршрутки, дворник упустил его из виду, поэтому не смог бы поручиться: оклемалась шавка и умотала по своим собачьим делам или уползла-заныкалась в узкий проход между ларьками и там благополучно издохла.
Приказ об эвакуации настиг Ксению Стрельцову в кафе «Эспрессо», что напротив «Аки-банка». Она как раз зашла сюда с подружкой Людой перекусить и выпить чашечку кофе - многие сотрудники ее отдела обедали здесь: собственной столовой в фирме, где работала Ксюша, не имелось. Присев за столик, девушка достала зеркальце, легким движением поправила растрепавшуюся прическу и убрала зеркало в сумочку. Люда в это время заняла очередь.
Томный голосок ведущей «Европы-плюс», которая пространно рассуждала об искусстве составления букетов, был оборван надсадным воем сирен. Радио захрипело, закашлялось, и мужской бас, грубый и прокуренный, заявил: «В городе объявлено чрезвычайное положение. События, произошедшие час назад в десятом микрорайоне и ошибочно принятые за крупный пожар с выбросом ядовитых веществ на заводе « Химфармпрепараты »…»
Бармен нервно переключил несколько каналов: все радиостанции крутили раз за разом одно и то же.
- Облако тумана распространяется в южном и восточном направлениях со скоростью до километра в минуту. Срочно покиньте захваченную зону, двигайтесь перпендикулярно к направлению…
Пронзительно закричал мальчишка лет десяти за крайним столиком: он тыкал пальцем в окно, лицо его исказилось в испуге. Люди в кафе повскакивали, опрокидывая столы и стулья, загомонили, кинулись к выходу. Снаружи клубилась белая с серым дымка, и темные фигуры растворялись в ней, как кусочки сахара в горячем чае. Туман возник ниоткуда. Сразу. Точно был здесь всегда.
- Отключите свет, газ, воду. Возьмите документы, деньги, продукты, воду, медикаменты. Предупредите соседей, окажите помощь больным и престарелым. Сбор на эвакопунктах Северного и Западного районов, вывоз из которых будет осуществляться железнодорожным и автомобильным транспортом. Также будут организованы пешие колонны. Сам туман, предположительно, не опасен, угрозу представляют неизвестные формы жизни, обнаруженные…
Ксюша растерянно вглядывалась в стелющуюся за окнами мглу. За спиной шумно дышала Люда.
- Там… - Она всхлипнула. - Там…
- …повторяю: враждебные человеку формы… Ксюша не видела, что - там. Но ей было страшно,
страшно до оглушительно звонкой, вибрирующей пустоты в голове, ватных, негнущихся ног и противного, вяжущего привкуса во рту.
- Пойдем! - истерически взвизгнула Люда. - Пойдем, ради бога, пока они не пришли и…
Кто «они»? - хотела спросить Ксюша, а ноги уже несли ее вперед.
«…лено чрезвычайное положение! - гремело в динамиках, когда девушки выбегали из здания навстречу бурлящей толпе, мгновенно образовавшимся пробкам и гибели привычно-обыденного. - Соблюдайте спокойствие и порядок. При невозможности эвакуации…»
Девушки двигались в непроницаемой для света, ощутимо вязкой мути, как в киселе, как в дурном сне, нескончаемом кошмаре, когда хочется проснуться, когда за то, чтобы проснуться, можно отдать полжизни, но сил не хватает, хуже - их совершенно нет, силы давно иссякли, последний отчаянный рывок забрал эти крошечные остатки сил, но вместо того, чтобы вывести из кошмара, погрузил в новый, еще более отвратительный, в котором наконец-то появились… они. Да! пусть! наконец-то. Ты устала бояться,'устала шарахаться от каждого встречного, где они, неизвестные и враждебные формы? Где враг?!
И они появились. Медлительные, размыто-кисейные, похожие на медуз, на рыб, вообще ни на что не похожие. Они плавно кружили над ополоумевшей, невменяемой от ужаса толпой и неторопливо, разборчиво выхватывали то одну, то другую жертву…
После те, кто выжил, рассказывали о ртутно блестящих, переползающих с места на место лужах - пластунах; о пепельных сгустках, напоминающих воздушные шары; о тихом шорохе разворачивающегося и скользящего со змеиной грацией «серпантина». Тем, кто выжил, катастрофически не хватало слов, и они называли все эти ленты, и сгустки, и шары первым, что приходило в голову. Ведь как-то нужно было их называть. Все это было после, а тогда… никто не ощущал ничего, кроме страха.
Туман наползал на город, окутывал, оплетал жуткой сетью, его рыхлые молочные пласты погребали под собой людей, машины, улицы. В вышине белесая дымка истончалась, и крыши домов сливались с серой известкой неба. В навалившейся в одночасье мгле мелькали бледные чужеродные тени. Городом владела паника.
