Марианна Алферова
Идолы
Когда Амит взял топор, они испугались. Они всё поняли и повалились ему в ноги. Как собаки, лизали пальцы. Он нанес два удара, оглушая, а затем разрубил идолов на куски. Мертвые, они все еще напоминали людей, только тела их отливали не бронзой, а синевой. Куски Амит бросил в выгребную яму, и они сразу утонули, потому что были тяжелы, как камень. Потом Амит спустился к источнику и долго мылся ледяной водой. Назад, в хижину, он крался как вор, завернувшись в плащ: он стыдился, что у него больше нет идолов, и он идет по деревне как нищий или бродяга, как мальчишка, не начинавший жить. Другие поступают осторожнее. Шот своего старого идола закопал во дворе под пальмой и вечерами приходил посидеть на его могиле. А новый идол, желтолицый и надменный, прятался за плетнем и наблюдал, не собирается ли Шот откопать своего старого кумира.
Амит пришел в хижину и сел на циновку. Было очень тихо: никто не ругался, не кричал, доказывая правоту. Амит вспомнил своих идолов — толстый нос одного, обвислые щеки другого. Почему они так безобразны? Сначала он не замечал их уродства. А потому вдруг заметил. В тот день, когда ушла Сима. Сима… Она положила в корзину нехитрые пожитки и взяла за руку крошечного, похожего на ребенка, идола с белыми волосами старика. Сима уходила, а Амит не мог найти слов, чтобы ее удержать. От этой немоты все внутри клокотало. В ярости Амит схватил ком глины и бросил в спину Симе. От улицы их отделял высокий плетень, их никто не видел, некому было крикнуть: «Закон»! Но ворота вдруг отворились, и в щель протиснулась круглая бритая голова Ката. Амит замер: грязь перепачкала все покрывало Симы. Она могла закричать: «Закон» — а Кат — услышать… Идолы за спиною Амита пищали от ужаса.
— Неужели Амит швырнул в тебя грязью? — спросил Кат, облизываясь, как кот, и обходя Симу вокруг. — Почему ты не кричишь и не зовешь на помощь?
Идолы Ката, здоровые, мордатые, ввалились вслед за хозяином во двор. Они прыгали и плясали, предвкушая забаву. А идолы Амита спрятались под навес и дрожали от страха.
— Мне незачем кричать «закон», я сама упала в лужу, — прошептала Сима, а ее беловолосый идол заплакал.
Амит хотел броситься к Симе и сказать, что слова, упавшие меж ними и создавшие пропасть, лживые слова, а главное… Он хотел… Но оба его идола, осмелевшие после прощающих слов Симы, завопили наперебой, заглушили его мысли и переполнили душу Амита глухой злобой и сознанием своей правоты. И он не подошел к Симе, и не коснулся ее руки. И она ушла.
Теперь идолов у Амита нет. Но и Симы нет рядом — она поселилась в своей старой хижине на краю деревни. Встречая Амита на улице, Сима подносила руку ко лбу в приветствии и торопилась пройти мимо. А беловолосый идол прятался у нее за спиной. Каждый вечер Амит хотел позвать Симу назад. Но что ей сказать? Где найти такие слова, чтобы Сима вернулась? Если бы идолы могли подсказать их. Но они лишь орали: «Ты прав, не смей унижаться»!
И он не унижался. А сегодня разбил своих идолов.
* * *
На другое утро, выйдя из хижины, Амит вылил, как полагалось, десять больших бадей воды на дорогу, чтобы было побольше жидкой грязи. Вместе с идолами исчезли все заботы. Даже в поле Амит не пошел, а шатался по деревне без цели. Одному ходить было непривычно: Амит постоянно оборачивался, и неприятный озноб пробегал по спине, как от холодного ветра. Первым в то утро он повстречал Шота. Шот нес большую корзину, а следом шествовал его желтолицый идол.
— Эй, Шот, — крикнул Амит, — я утопил своих идолов!
Шот при этих словах вздрогнул.
— Да ты не бойся! Знаешь, как без идолов хорошо? Никто ничего от тебя не требует. Неужели тебе не надоел твой истукан? Он такой наглый! Давай, мы его тоже разобьем и утопим.
Шот, не ответил, почтительно пропустил вперед своего идола и убыстрил шаги. И тут вышел из дома Кат, и оба его чудища следом — наглые, мордатые, чем-то схожие с теми, которых разбил Амит.
— А где твои идолы, сосед? — поинтересовался Кат. — Неужели ты совсем без идолов, будто жить начинаешь?
— Да, без идолов! — запальчиво крикнул Амит. — Плевал я на всех божков на свете! Теперь я могу в твоих дурней, холеных и любимых, грязью кидаться, а ты мне ничего сделать не можешь! Ни-че-го! Уж таков закон!
— Кидайся, кидайся, — презрительно выпятил губы Кат. — Только все равно без идолов жить не сможешь.
Кат засмеялся. Засмеялись и его идолы, запрыгали от восторга. Амит схватил ком грязи побольше и швырнул Катову идолу в лоб. Второй кусок жирной грязи — другому в рот. Нате, подавитесь! Э, как я вас! А вот еще! И еще! Не нравится?! Ничего, питайтесь!
Амит швырял и швырял комья грязи непрерывно, возле него уже образовалась настоящая яма. Идолы, облепленные грязью, выли. Первый, носатый, под тяжестью налипшей грязи шатался и готов был вот-вот рухнуть. Амит схватил ко глины побольше, размахнулся, бросил и… Сорвалась рука, и грязь полетела не в идола, а в Ката. Черные струи потекли по лицу, по груди, по белой накидке. Идолы завизжали от радости. А люди, что собрались вокруг и наблюдали, закричали в один голос: «Закон»! Крик пронесся над деревней и достиг дальней хижины, где жила Сима.
Амита схватили и поволокли, заломив руки за спину. Кат бежал впереди и показывал путь. Впрочем, и без него дорогу все знали. Амит заметил, что у каждого из двоих, его держащих, не хватает кисти на левой руке. Он похолодел, понимая, что ЭТИ ни за что его не отпустят. И Кат не помилует. Это не Сима.
* * *
Толпа бежала за Катом и пленником, а следом неслись идолы. Они выли, кричали, визжали, вцеплялись друг другу в волосы. Путь до жертвенного камня через Священную рощу показался в этот раз Амиту коротким, как вздох. Вот и камень — серый, ноздреватый, с углублениями для рук и ног. А над ним священное дерево раскинуло могучие ветви.
— Ложись! — приказал Кат.
Амит рванулся, но его повалили, тугие петли обхватили запястья и лодыжки. Он вновь рванулся, уже не надеясь вырваться, но лишь пытаясь отыскать в толпе Симу. Но петля захлестнула горло и душила. Амит захрипел, опрокинулся на спину. Все, нет спасения! Кровь билась в висках, во рту пересохло. Кат суетился над ним. Он так торопился, что не смыл грязи с лица. В руках у Ката появился топор с темным лезвием, похожий на тот, которым Амит разбил идолов, только тяжелее и массивнее.
Наконец приготовления закончились. Кат встал поудобнее и замер. Смолк говор людей. Ветер стих. Амит не видел стоящих вокруг. Над ним нависали толстые ветви священного дерева. Листва поникла, ожидая удара вместе с человеком. Амит смотрел на листву священного дерева, широко открыв глаза. По закону ЭТО происходит, когда человек опускает веки. Но Амит не моргал. По скулам его катились слезы, глаза жгло. Но он не моргал. Кат топал от нетерпения ногами, кричал. Амит не моргал. Но тут подскочил один из идолов Ката, наклонился низко, выпучил пустые глаза, похожие на внутренности. От нагретой солнцем теплой башки идола пахло грязью. Амит зажмурился от отвращения. И в тот же миг раздался короткий свист, а затем — звук удара. Хруст. Кровь хлынула из отрубленной руки. Оба Катова идола подбежали и, толкаясь, стали пить алую горячую жидкость. Остальные идолы толпились вокруг и слизывали с камня брызги.
Шот протиснулся меж идолами и разрезал ножом веревки, что связывали Амита. Культю он обернул листьями священного дерева. Шот действовал обстоятельно и неторопливо. За перевязку придется ему отдать корзину фасоли. А может быть, Шот потребует еще и козленка. С каждым приношением идол Шота раздувается от спеси. А когда-то Шот был другим человеком. Тогда у него в хижине жил прежний идол. Шот ходил с ним по лесу, собирал целебные травы и распевал песни. А с новым идолом Шот никогда не пел.
— Ты глупый, — говорил Шот Амиту. — Зачем ты разбил своих идолов? С ними надо осторожно. Пока не завел нового, старого не бросай. Ты молодой, голова горячая. Идолы тебя от глупости уберегут. А без идолов так всегда и бывает, как с тобою…
— Они были похожи на Катовых, — пробормотал Амит. — Такие же противные… Вечно ссорились, и требовали, требовали…
* * *
Тихо в хижине. Тихо и холодно. Некому принести хвороста и разжечь огонь в очаге. Во рту сухо, голова пылает — некому смочить водой губы и лоб. Кто-то прошел под окном. Остановился. Потом двинулся вновь. Шлеп-шлеп — это босые ноги ступают. А сзади ап-ап… Это идол плетется следом.
Шелестит циновка. Знакомые шаги. Сима! Амит хочет приподняться, но не может. Хочет открыть глаза, но веки налились свинцом.
— Сима! — кричит Амит и просыпается.
Нет в хижине Симы. И ночи давно нет. Повсюду золотые пятна солнечного света. А на полу возле постели чашка с водой, и в ней плавают белые лепестки. Так все-таки приходила Сима, или это лишь почудилось ему?
Снаружи кричали. Амит встал, придерживаясь здоровой рукой за стену, и вышел наружу. Ему показалось, что шум имеет отношение к нему — кто-то постоянно выкрикивал его имя. Сначала он заметил Шота. Тот, как всегда, стоял в стороне, держа в руках корзину. Потом Амит увидел Ката и двух его распухших чудищ. И наконец за спинами людей и идолов Симу. Она хватала комья грязи и швыряла в Катовых идолов, но никак не могла попасть, и комья шлепались обратно в лужу. Дорогу только что полили водой, и Сима вся перемазалась: юбка покрылась бурыми пятнами, так как лицо и руки, а слезы высветлили две дорожки на перемазанных щеках.
— Это тебе за Амита! — кричала Сима, не обращая внимания, куда летят комья.
А Кат потихоньку подходил к ней всё ближе и ближе, будто специально подставлялся под удар. Неважно, что грязь обольет лицо. Он предвкушал то, что будет потом, и рот его расплывался в наглой ухмылке.
— Сима! Сима! — закричал Амит. — Остановись!
